Анна Каренина. Черновые редакции и варианты

Толстой Лев Николаевич

И Алексю Кириллычу и Анн Московская жизнь въ жар и пыли, когда солнце свтило по весеннему и вс деревья и кусты были въ листьяхъ и цвтахъ, была невыносима, и они прежде ршали ухать въ Воздвиженское тотчасъ посл Святой; но они продолжали жить въ Москв потому, что уже больше мсяца между ними было раздраженіе, которое оба сдерживали, зная, какъ они необходимы другъ другу, какъ они любятъ другъ друга. Но раздраженіе было, и не видно было конца ему, такъ какъ раздраженіе было внутреннее, не зависящее отъ какой нибудь вншней причины. Началось это раздраженіе давно прежде, но выразилось съ того вечера, въ который Алексй Кириллычъ высказалъ свое мнніе о ея обществ, о воронахъ, слетвшихся на трупъ. Она съ несвойственной ей раздражительностью защищалась и напала на него именно потому, что она чувствовала, что онъ былъ правъ и что онъ попалъ прямо въ сердц ея выдуманной высоты и разрушилъ

ее. Но не то было ей обидно и досадно. Ей было больно то, что это зданіе новой жизни, честной, трудовой, съ новыми людьми, было ею построено не для себя, а для него, такъ она думала. Она устроила себ эту жизнь для того, чтобы онъ не мучался мыслью о томъ, что она тяготится своимъ уединеннымъ отъ общества положеніемъ, главное же затмъ, чтобы его привлечь опять къ себ, къ своему дому, и отвлечь его отъ той свтской жизни вн дома, въ которую онъ больше и больше втягивался.

Основа всего была ея ревность къ нему, та самая ревность, про которую она такъ хорошо говорила когда то съ Кити и которую она за собой не признавала. «Я не ревную, но мн просто непріятно, что онъ находитъ удовольствіе вн дома. Я не ревную, — говорила она себ. — Je ne suis point jalouse si je l’'etais jamais», [1728] говорило ея сердце.

Она вспоминала Долли, какъ она прямо признавалась въ своей ревности ей и самому мужу. Ей, безукоризненной женщин, законному мужу можно было говорить это. «Но чтожъ могу сказать я? — думала Анна. — Сказать ему — ты долженъ понимать, что для меня въ жизни остался одинъ ты; что ты имешь право бросить меня, какъ я бросила своего мужа; но ты пожалешь меня. Нтъ, я не могу говорить ему про свою ревность: я не могу унизиться до этаго!» говорила она себ. A, вмст съ тмъ она уже давно ревновала всми силами своей души. Она ревновала его не къ какой нибудь одной женщин — ревность ея: долго съдала ея сердце, и, не имя еще предмета, она ревновала его къ уменьшенію его любви. Весь онъ, со всми его привычками, мыслями, желаніями, со всмъ его душевнымъ и физическимъ складомъ, былъ для нея одно — любовь къ женщинамъ, и женщина была одна она.

1728

[Я теперь вовсе не ревнива, если вообще была таковою когда либо,]

Любовь эта уменьшилась или ей такъ казалось; слдовательно, онъ часть любви перенесъ на другихъ или на другую женщину. Вмст съ тмъ его любовь къ ней была вся ея жизнь. Если ушла часть его любви, ушла и часть ея жизни. Уйдетъ вся любовь, уйдетъ и вся жизнь. Эта мысль была такъ страшна, что она отгоняла ее и отъискивала захваты въ жизни, которые бы держали ее помимо ея любви. Одно изъ такихъ средствъ ухватиться за жизнь помимо его было все ея устройство московской жизни. Вся эта жизнь съ [1729] занятіями наукой, съ умными, либеральными недовольными людьми, съ школами, съ дтскими садами и заботливость о дочери было только средство спастись отъ страшной угрозы ревности. Онъ пришелъ и однимъ словомъ разрушилъ, завалилъ все это зданіе, и она осталась опять одна съ своимъ ужасомъ. Заботливость о дочери завалилась вмст со всмъ зданіемъ. Она никогда не могла заставить себя любить эту дочь въ сотую долю такъ, какъ она любила сына. Онъ былъ выкормленъ ею, былъ первенецъ, рожденъ въ условіяхъ семьи; эта была причиной физическихъ и нравственных страданій, она не кормила ее и даже видъ ея только больно напоминалъ ей отсутствіе Сережи. Все опять разрушилось, и она осталась одна съ своей безпредметной ревностью и другимъ чувствомъ, совершенно особеннымъ отъ ревности, но которое всегда соединялось съ нею, — чувство раскаянія за все зло, которое она сдлала Алексю Александровичу. «Погубила его и сама мучаюсь. Сама мучаюсь и его погубила».

1729

Зачеркнуто: свтскими

Такъ соединялись въ ея душ эти два чувства. «Мою жизнь онъ разрушилъ, а самъ разв перемнилъ свой образъ жизни? — думала она. — Нтъ. Цлый день его нтъ дома. Каждый день почти онъ здитъ на дачу къ матери. И тутъ есть женщина». Если бы не было женщины, ей бы нужно было выдумать...

Во время спора ихъ въ тотъ вечеръ онъ сказалъ одно слово, которое она безъ слезъ гнва не могла вспомнить и вспоминала всякую минуту; онъ сказалъ: «Я всмъ, кажется, пожертвовалъ и жертвую для тебя». Она видла въ его глазахъ, что онъ устыдился этихъ словъ, какъ только произнесъ ихъ. «Но онъ сказалъ, онъ сказалъ ихъ». Онъ сказалъ, что теперь жертвуетъ всмъ для нея. Она была одна дома; онъ похалъ

на какой то холостой пиръ на Воробьевыхъ горахъ; какая то гонка лодокъ, и дама какая то будетъ плавать. Она была одна, [1730] не велла зажигать лампъ и свчей и ходила взадъ и впередъ по гостиной, изрдка останавливаясь и прижимая руки къ горячимъ вискамъ. Услыхавъ стукъ подъхавшей коляски, она остановилась. «Это онъ. Что я могу сказать ему? — подумала она. — Онъ все можетъ сказать мн». Она такъ раздражала себя, воображая его любящимъ другую женщину и тяготящимся ею, что она уже забыла его, какой онъ былъ, а воображала себ его, какимъ онъ былъ въ ея воображеніи.

1730

Зач.: глаза ея горли

«Онъ можетъ сказать мн: я васъ не держу, вы не хотли расходиться съ вашимъ мужемъ, вы можете идти куда хотите. Я обезпечу васъ, если мужъ васъ не приметъ». Она придумала себ эту ужасную фразу и, вообразивъ себ ее, упала на колни передъ диваномъ, передъ которымъ стояла, прижалась головой къ сиднью и зарыдала. Когда онъ вошелъ, она успла встать, отереть глаза и ссть къ столу съ книгой. Она едва удерживала новыя слезы при мысли, какъ она жалка, что должна лгать передъ нимъ.

Онъ вошелъ въ лтнемъ свтломъ плать, съ слдами холостого обда на раскраснвшемся лиц, подошелъ и поцловалъ въ лобъ.

— Что же ты не пріхала? — Ее звали тоже, и онъ совтовалъ пріхать за нимъ. — Стива былъ тамъ.

— Не хотлось. Чтожъ, весело было? — сказала она спокойно.

— [1731] Да, глупо. Какая то учительница Шведской Королевы плавала въ нанковомъ капот. Ridicule. [1732] Но обдъ прекрасный. Чтожъ и огня нтъ?

— Я тебя ждала.

— Анна, — сказалъ онъ съ веселой улыбкой, — за что ты на меня? Если я виноватъ, прости.

1731

Зачеркнуто: Нтъ

1732

[Смешно.]

Онъ взялъ ея руку, цлуя и лаская.

— Ничего, ничего, — поспшно сказала она. — Нечего прощать. Все хорошо. Иногда мн скучно, [1733] но и давно пора ухать.

Онъ позвонилъ и веллъ подать чаю. И они, какъ въ первое счастливое время, любовно говорили и длали планы. Но вдругъ зазвенла цпь, которая ихъ сковывала, и все испортилось. Разговаривая объ отъзд въ деревню, Анна предложила уложиться завтра и хать послзавтра.

— Да нтъ, постой. Въ воскресенье мн надо быть у maman, — сказалъ Вронскій, и Анн показалось, что она замтила смущенье на его лиц.

1733

Зачеркнуто: одной

Онъ всегда былъ смущенъ, когда при ней говорилъ про мать, которая не хотла принимать ее. Она вдругъ вспыхнула и отстранилась отъ него.

— Если такъ, то мы не удемъ совсмъ, — сказала она.

— Да отчего же?

— А оттого, что не удемъ. Если хать, то хать послзавтра. Разв ты не можешь похать завтра?

— Да нтъ, она просила.....

— Я не поду въ воскресенье. Завтра или никогда.

— Анна, — укоризненно сказалъ Вронскій. — Зачмъ? Ну что это? Вдь это не иметъ смысла.

— Ты всмъ пожертвовалъ для меня, а не можешь...

— Да нтъ, никогда...

— Нтъ, ты сказалъ это, а не можешь исполнить моей просьбы.

— Да если бы это было резонно. А то я не знаю, что будетъ посл, какое требованье? Вдь это не иметъ смысла. Ну что сдлаютъ два дня?

— Для тебя это ничего, теб очень весело. Но...

Она остановилась; ей показалось унизительнымъ говорить о томъ, какъ тяжелы были для нея эти одинокіе дни.

— Анна, я понимаю, какъ теб тяжело, но вдь это все кончится. Я даже ду къ maman объ этомъ. Если она напишетъ Алексю Александровичу, онъ сдлаетъ.

— Я не хочу этаго, вскрикнула Анна. — Ты не затмъ дешь. Отчего ты, хвастаясь своей прямотой, не говоришь правду?

— Я никогда не говорилъ неправды. И очень жаль, если ты не уважаешь человка, который... для котораго... своего мужа, — выговорилъ онъ.

— Уваженье выдумали для того, чтобы скрывать пустое мсто, гд должна быть любовь. А если ты не любишь меня, то лучше и честне это сказать.

Вронской вскочилъ съ мста съ энергическимъ отчаяннымъ жестомъ, и брови его мрачно сдвинулись.