Анна Леопольдовна
Шрифт:
Однако вернусь к детству Ее высочества. Память ее сохранила отрывочные, хотя и яркие картины. Попытаюсь воспроизвести их в том порядке, в каком излагала Ее высочество…
Раннее утро. В имении Измайлово. Вдовствующая царица Прасковия еще в постели. Герцогиня Катерина Ивановна полуодета, а ее сестра, названная Прасковией, как и мать, едва проснулась. Пятилетняя принцесса, которую все родные зовут Аннушкой, просыпается в своей деревянной кроватке от шума, смеха и громких голосов, говорящих по-немецки. Немецкую речь она слышит вокруг себя чаще, нежели русскую. Вот и сейчас девочка открывает глаза, приподнимается и тотчас улыбается любезному веселому гостю. Это Фридрих Вильгельм Берхгольц, камер-юнкер голштинского герцога Карла-Фридриха, жениха цесаревны Анны Петровны, старшей дочери Великого Петра. В ту пору герцог Карл-Фридрих еще метался в разъездах между Москвой и Петербургом, следуя за государем и не зная, будет ли принято окончательное решение о бракосочетании. Уже после смерти императора
67
Фридрих Вильгельм фон Берхгольц (1699–1771) – состоял в свите Карла Фридриха, герцога Гольштайн-Готторпского, впоследствии мужа Анны Петровны, дочери Петра I; в Киле был воспитателем принца Карла Петера, будущего Петра III; автор «Дневника камер-юнкера», важного мемуарного источника по истории России в правление Петра I.
– Матушка была так одинока, замужество принесло ей столько печали. Я никогда не буду способна осудить ее. А ее избранник был так добр ко мне. И… мне стыдно признаться, но я столько раз мечтала видеть его своим законным отцом! Но брачный союз меж ним и матушкой не мог совершиться. Мой отец жив и сейчас, я никогда не желала его смерти, я часто думаю о нем, однако я совсем не помню его…
Меня снова и снова поражает удивительная чистота помыслов и чувств, свойственная Ее высочеству; она так спокойно и просто может говорить о дурном, о страшном, о двусмысленном. Кажется, никакая грязь никогда не замарает ее душевной чистоты. Она часто берет на себя смелость задумываться о материях весьма серьезных. Вспоминая о Берхгольце, принцесса кстати заговорила о немецком языке:
– В сущности, это мой родной язык, язык моего детства, моей первой родины. Равно как и французский, он гибок и прекрасно приспособлен к выражению самых сложных чувств и мыслей. Не подумай, Ленхен, будто я не люблю Россию, но ведь говорить на русском языке совершенно невозможно! По-русски возможно лишь причитать или браниться, все прочее выходит неуклюже, тяжеловесно…
– В тесной близости с европейскими языками и русский когда-нибудь разовьется, приобретет стройность, гибкость и богатство, – осторожно заметила я.
– На это уйдет не менее ста лет! Я не доживу… – Принцесса рассмеялась. Но это «не доживу» она произнесла таким голосом, невольно жалобным, так чуть растягивая звучание, что мне сделалось грустно, хотя я и улыбнулась ей…
Однако я очень отвлеклась от рассказа принцессы о ее детских годах. Итак, пора возвращаться к ее непосредственному, искреннему и сбивчивому повествованию. Вот она, пятилетняя, разбужена шумом голосов и протягивает из кроватки руки навстречу улыбке Берхгольца. Герцогиня, весело смеясь, подносит милому гостю стакан венгерского. Прасковия, молодая тетка маленькой принцессы, младшая сестра герцогини, вбегает в комнату в одной рубашке, с распущенными по плечам волосами и гребнем в руке. Взвизгнув, она хватает брошенную на стуле мантилью, прикрывается и затем протягивает любезному Берхгольцу руку для обычного целования.
Берхгольц часто наезжает в Измайлово. Маленькая принцесса видит его из окошка, прекрасного красавца, верхом на красивой серой лошади, и хлопает в ладошки и громко зовет его сверху. Герцогиня больна, однако у ее постели собралось шумное общество. Василий Петрович, денщик и фаворит императора, препирается шутя с братом царицы Прасковии, Салтыковым [68] ; оба только что отобедали в покоях царицы и совершенно пьяны. Пьянство продолжается и у постели больной. Дамы также сильно пьют, как это в обычае у русских. Герцогиня лежит в постели; она так охрипла, что едва может говорить, однако же она делает над собою усилия и более двух часов разговаривает с Берхгольцем, стоящим у ее посте ли. В числе дам и старая княгиня Ромодановская [69] , против воли, по настоянию Василия Петровича выпившая лишнее. Больная подтрунивает над ней и дразнит ее графом Бонде. Разговор идет о предстоящем вскоре отъезде двора в Петербург. Герцогиня хриплым от болезни голосом в шутку говорит Берхгольцу, будто слышала, что Его высочество не хочет туда ехать, а думает остаться в Москве.
68
Василий Федорович Салтыков (умер в 1730 году) – брат царицы Прасковьи, граф, перед смертью был назначен московским генерал-губернатором; известен был непомерным пьянством и жестокостью.
69
Анастасия Федоровна Ромодановская (умерла в 1745 году) – жена князя Ивана Федоровича Ромодановского, сестра царицы Прасковьи.
И снова герцогиня весело беседует с Берхгольцем. Маленькая принцесса настораживается, поскольку речь идет о ее отце. Катерина Ивановна говорит, что ее супруг не решается приехать в Россию, и
И снова герцогиня весело беседует с Берхгольцем. Она рассказывает ему, что император решился послать генерала Бонна в Данциг к ее супругу, которого тот должен убедить приехать в Ригу, потому что хорошо ему знаком и прежде был очень любим им. Герцогиня мало знакома с этим генералом и расспрашивает Берхгольца, что за человек генерал Бонн. Она снова и снова сетует на то, что супруг ее в большой беде и положение его весьма и весьма затруднительно. Затем герцогиня внезапно звонко хохочет и уверяет гостя, будто император посоветовал ей во избежание слишком большой полноты меньше спать и меньше есть…
– Со вчерашнего дня я не смыкала глаз и ничего не ела! – И с этими словами она приказывает подавать постные кушанья, ест сама и угощает Берхгольца.
Гость шутит, что герцогиня скоро оставит пост и бдение, поскольку не имеет охоты ни к тому, ни к другому…
У Прасковии Ивановны, младшей сестры герцогини, опухли пальцы на обеих руках, и она не в состоянии выйти к гостю. Герцогиня и Берхгольц ходят по комнатам, задерживаясь у больной Прасковии. Герцогиня покончила со всеми своими жалобами и сделалась необыкновенно весела. Маленькая дочь ходит следом за ней, ухватившись крепко за юбку атласного пышного платья. Герцогиня смеется и треплет дочь по щеке. Она никогда не наказывает маленькую принцессу и старается как можно реже разлучаться с ней. Катерина Ивановна и Прасковия развертывают перед гостем новые носовые платки из китайского шелка. Прасковия имеет два таких платка, но они еще не подрублены. Герцогиня отдает гостю свой платок, уже подрубленный, с приказанием, чтоб на другой день, когда она вынет простой платок, Берхгольц не медля вынул бы дареный шелковый с целью доказательства, что имеет его всегда при себе…
Герцогиня лежит с опухшей ногой. Берхгольц пользуется каждым удобным случаем, чтобы оказаться при ней. Она находится в большом страхе, что император скоро примется за ее больную ногу. Она говорит своему другу, не чинясь, что Великий Петр полагает себя не только великим государем, но и великим хирургом и охотно сам берется за всякого рода операции над больными. Вспоминают оба о купце Тамсене, которому император собственноручно и вполне удачно сделал большую операцию в паху, причем пациент трепетал в смертельном страхе, потому что операцию эту представляли ему весьма опасною…
Затем принцесса помнит себя в Петербурге, в саду. Гремит пушечный выстрел, и это означает, что государь проснулся после непродолжительного дневного сна. Маленькая принцесса не хочет отойти от одного из фонтанов, потому что в бассейне лежит живой тюлень. Появляются обе императорские принцессы, Анна и Елизавета, они ведут за руки свою младшую сестру Наталию [70] , ровесницу маленькой принцессы, приходящуюся ей двоюродной теткой. Эта бойкая, хотя и болезненная девочка скончалась от оспы спустя несколько дней после смерти своего отца. При встречах девочки играют вместе, но маленькая Аннушка все же дичится Наталии. Девочек сажают в небольшую тележку и долго катают по саду. Взрослые пьют. Затем герцогиня уезжает с дочерью. Маленькая принцесса немного завидует императорской принцессе Наталии, которая остается и будет вечером танцевать вместе со своими старшими сестрами…
70
Наталья Петровна (1718–1725) – самая младшая дочь Петра I, умерла через несколько дней после смерти отца.
Аннушка ест такую же пищу, как и большие, взрослые. В Измайлове принято питаться по-старорусски, а это означает кушать крайне много, принимая пищу тяжелую и нездоровую. Маленькая девочка часто хворает от подобного питания: ее тошнит, пучит животик, на щеках высыпают прыщи…
Блаженное Измайлово – обитель развращенности всех видов – от московского блядства (bladstvo) до изящной европейской immoralite [71] . Нижние этажи помещений измайловского дворца, принадлежавшего вдовствующей царице Прасковии, так называемые подклети, переполнены калеками, уродами, безумцами, неизменными карликами и карлицами. Эти последние, а также шуты и шутихи щеголяют в пестрой одежде, в красных и желтых сапогах. Всевозможные богомолки ходят в темных платьях. Тесные комнаты дворца звенят криками птиц, содержащихся в клетках. Помимо соловьев, канареек и перепелок здесь можно увидеть (и услышать) и попугаев. Шуты и безумцы громко выкрикивают непристойности, кувыркаясь и катаясь по полу. Простонародные музыканты дудят в дудки. Толстая бабушка Прасковия таскает служанок-девок за косы и бьет по щекам. В сенях по приказу вдовы-царицы устраивается качель с ватным сиденьем, обтянутым бархатом. Девки качают Аннушку, но раскачивать качель высоко бабка запрещает. Не дозволяет она и кататься на Масленице с горок скатных, боится, как бы внучку единственную не повредили.
71
immoralite – безнравственность (по-французски).