Анна Леопольдовна
Шрифт:
Все же герцогиня Катерина Ивановна не пренебрегает и отечественными развлечениями; при ней, в ее покоях, толкутся слепые гудошники и притворно безумные шутихи, из которых одна особенно пугает принцессу. Безобразная в своем грязном рубище, старуха запросто разгуливает в покоях герцогини и, подчиняясь приказу последней, пускается в пляс, высоко поднимая спереди и сзади лохмотья одежды. Бассевиц и Берхгольц, впрочем, не выказывают одобрения подобным забавам Катерины Ивановны…
Толстая царица Прасковия, сама именовавшая себя «старухой» и «бабушкой», на деле была чуть старше сорока лет. Помимо прочих служителей император определил к ней в Измайлово некоего Василия Деревнина. Это был грамотный человек, подьячий, то есть служащий дворцовой канцелярии, подчиненный письмоводителю, дьяку. Эти дьяки и подьячие еще в начале самостоятельного правления государя Петра и при его отце и деде и их предшественниках, да, в сущности, и теперь, являлись и являются единственными в России людьми, умеющими читать
Но я возвращаюсь к Деревнину. Из слов Ее высочества я так и не уяснила себе, то ли он написал доносное письмо, то ли случайно попало в его руки письмо царицы к Юшкову, на писанное тайными шифровальными значками, то ли цифрами, то ли некими иероглифами, что, впрочем, весьма сомнительно, поскольку царица не знала даже и простой русской грамоты. Короче, Деревнин бежал. Принялись искать его и по ходу дела арестовывали и допрашивали с пристрастием, то есть с побоями, множество разного народа. В конце концов беднягу схватили и передали в ведение той самой государственной канцелярии, называемой Тайной. Деревнина после допросов посадили в тюремный подвал. Происходило это в Москве, и царица, сведав о задержании Деревнина, тотчас двинулась туда в окружении своих наиболее приближенных служителей, в числе коих находился и Юшков, и возлюбленный Арины Шостаковской Данила Давыдов. Служители царицы ворвались в темные арестантские помещения, освещая их зажженными свечами, и после короткой драки с часовыми, отворили помещение, где содержался Деревнин. Тогда, предугадывая, что сейчас произойдет нечто ужасающее, двое из слуг царицы, Данила Давыдов и Дмитрий Кузьмин, тишком выбрались наружу и, поспешно оседлав лошадей, помчались к Ивану Ивановичу Бутурлину [75] , зная, что у него в гостях герцогиня Мекленбургская с маленькой дочерью. Им, разумеется, хорошо была известна любовь царицы Прасковии к дочери «Катюшке», и потому они надеялись, что герцогиня, прибыв, остановит возможные жестокие действия царицы…
75
Иван Иванович Бутурлин (1661–1738) – спальник и стольник молодого Петра I, премьер-майор лейб-гвардии Преображенского полка.
Царица же немедля принялась жестоко избивать беднягу Деревнина…
Выслушав тревожный рассказ служителей своей матери, герцогиня собралась ехать. Принцесса говорила мне, что, как это обычно бывало, попросилась ехать с герцогиней. Меня, конечно, удивило, отчего герцогиня не отказала маленькой дочери и взяла ее с собой. Едва ли Катерине Ивановне не могло быть известно, какое зрелище представится их глазам в тюрьме…
Крепко уцепившись за материну руку, принцесса, путаясь в складчатом подоле платьица, бежала следом за матерью по темному коридору подвала. Их окружали караульные, вконец растерянные. Едва вступили быстрыми шагами в тюремное помещение Деревнина, как представилась им картина, воистину могшая истерзать глаза и уши. На полу бился в конвульсиях несчастный Деревнин, голова его пылала, подожженная по приказанию царицы. Герцогиня махнула рукой, и кто-то из караульных затушил пылавшую голову полой кафтана. В мрачном похоронном свете нескольких свечей тяжело пахло жженым человеческим мясом и паленым волосом. Волосы на голове Деревнина сгорели совершенно, лицо вздулось, посинело и почернело, глаза заплыли опухолью; сквозь раздутые черные губы едва звучали мучительные стоны. Царица, размахивая тростью, била лежащего по его ужасно обожженному лицу…
Герцогиня подошла к царице и что-то зашептала ей на ухо. Девочка не могла отвести глаз, широко раскрытых, от бабушкиного страшного лица, искаженного злобой. Царица кричала и непристойно бранила Деревнина. Она не заметила внучки, но все же вняла просьбе дочери и отбросила в сторону трость… Мария Элена, сопровождавшая герцогиню, подхватила на руки полубесчувственную девочку и вынесла наружу…
В тот же день царица с дочерью и внучкой
Царица тщетно добивалась выдачи Деревнина ей. Государь не позволил ей самой чинить суд и расправу. Более того, все ее служители, участвовавшие в мучительстве Деревнина ею, были избиты батогами, то есть палками, и сосланы далеко на север обширной Российской империи. В их числе пострадали и неповинные Дмитрий Кузьмин и Данила Давыдов. К великому своему горю царица потеряла также и Юшкова, сослан был и он. Судьба несчастного Деревнина осталась неизвестна принцессе: то ли он умер в заточении после побоев, столь жестоких, то ли был также сослан, а, возможно, что даже и освобожден… Лишившись возлюбленного фаворита, царица Прасковия чрезвычайно горевала, но, конечно же, не посмела высказать государю свои печали и недовольство и продолжала всячески льстить Его величеству и всеми возможными способами угождать ему. Государь также не высказывал ни малейшего осуждения ее проступков. Царица по-прежнему пользовалась его милостями и была непременной участницей пиров, свадеб, маскарадов и торжеств по случаю спуска на воду новопостроенных кораблей…
Вспоминая свое детство, принцесса то и дело повторяла, что герцогиня не любила надолго разлучаться с ней. Поэтому Ее высочество запомнила себя подле матери в тряской коляске, то и дело увязающей в непролазной грязи, среди коей плавали вкривь и вкось балки дурно устроенной московской мостовой. Перед глазами маленькой принцессы кружились в танцах всевозможные Ромодановские, Головкины, Татищевы, Матвеевы, Салтыковы… Во всех домах производились танцы и в измайловских комнатах продолжились. Герцогиня горячо оправдывала супруга, которого Бассевиц обвинял в сумасбродстве… Танцевали все…
Запомнился принцессе и ее четвертый день рождения. Танцевали так много, что в измайловских комнатах сделалось парно и жарко. Маленькая принцесса танцевала с большим Берхгольцем, радостно и возбужденно прыгала, схватившись за обе его теплые руки своими тонкими ручками. Когда танцы все же завершились, принцесса не хотела отпускать своего партнера и упрашивала его приехать и на другой день. Ей было обещано. И вправду на следующий день, рано поутру, герцогиня послала за Берхгольцем, который не за медлил приехать и снова танцевал с принцессой…
Во время своего житья в Германии герцогиня Катерина Ивановна пленилась виденными ею театральными представлениями и пыталась и в Измайлове устроить нечто вроде театра. Актеры были крепостные дворовые измайловского деревянного дворца, в Измайлове же были изготовлены домашними средствами костюмы для спектаклей. Фарсовые пьески сочинены были самой герцогиней по-русски. Маленькой принцессе не довелось, впрочем, побывать в этом домашнем театре, и она даже знала, отчего мать не допускала ее на представления: принцесса слышала, как та же Арина Шостаковская говорила своей товарке, комнатной девушке царицы Прасковии, что пьесы были смешны, но малопристойны. Берхгольц и Бассевиц, конечно же, не так хорошо понимали русский язык драматических сочинений герцогини…
Беседы Арины с ее товарками, которые велись беззастенчиво в присутствии маленькой девочки, давали принцессе много любопытных сведений. Так она узнала подробности зверского обращения Салтыкова, брата царицы Прасковии, с его женой. Другой раз принцесса нечаянно услышала, как Берхгольц поделился с капитаном Бергером: «Вообще, все это ночное посещение не сделало на меня выгодного впечатления, хоть мне и пришлось видеть много голых шей и грудей». Из последующего разговора все той же Арины с ее ближайшей товаркой выяснилось, что герцогиня водила Берхгольца ночью в помещение, где спали ее русские фрейлины. В тот раз Берхгольц прибыл в Измайлово как вестник скорейшего прибытия в Москву из Санкт-Петербурга императора, Великого Петра…
Смутно помнила себя принцесса на палубе корабля, на барке подле бабушки…
Долгие беседы со мной несколько успокоили Ее высочество. Наконец-то я могу ехать домой, то есть в дом Сигезбеков. Я утомлена до чрезвычайности. Одно мелкое, но неприятное происшествие усугубило мое дурное настроение. Вблизи покоев императрицы, на лестнице, мне встретилась известная Авдотья Воронихина, чесальщица пяток. Она первая мне поклонилась, как и должно быть. Я в ответ поздоровалась, произнеся приветствие на русском языке. Она не посмела говорить со мной и смотрела с подобострастием, поскольку полагает мое положение при дворе выше своего, фактически я подруга принцессы; да, это так. В те короткие минуты, покамест мы стояли друг против друга, я мучилась противным чувством гадливости. Ведь это была мать жены Андрея, и при мысли о его положенной короткости с женой дурные чувства отвращения и гадливости охватывали мою душу все более и более, вызывая едва ли не черноту перед глазами. Или это всего лишь следствие усталости…