Аннелиз
Шрифт:
— Это тебе! У меня их много. Нарисуй улыбку на своей мордочке! У тебя получится.
Она хихикает и игриво вертит подбородком Анны из стороны в сторону.
Анна отстраняется и переводит дух.
— Смотри, он уже психует! Давай, двигай к нему, — говорит она, оседлав велосипед, — пока он не променял тебя на первую попавшуюся христианку с роскошной грудью.
Грит бросает на нее обиженный взгляд и тут же переключается на предмет своего интереса на другой стороне улицы. Анна наблюдает за тем, как подруга приближается к своему канадцу и как он расплывается в улыбке, когда его взгляд ловит Грит. Затем следует поцелуй всем на
На следующий день она сбегает из школы одна. Надевает нитку поддельного жемчуга и запудривает номер на предплечье, что она делает теперь постоянно. Затем она едет на Линденграхт и, остановившись перед витриной магазина одежды, красит губы подаренной Грит помадой так, чтобы они выглядели яркими и сочными. Мимо с гиканьем и свистом проезжает грузовик с канадцами в кузове.
А не выглядишь ли ты слишком дешевенькой? — спрашивает Марго. Ее отражение в лагерной робе заполняет стекло витрины, со свитера свисает звезда Давида.
Анна смотрит на нее, крася губы.
— Как сейчас? Лежит ровно?
Марго щурится, на ней нет очков.
Наверное. Но ты не ответила на вопрос.
Анна поправляет помаду кончиком пальца.
— А может, я не против, чтобы выглядеть дешевенькой? Тебе это не приходило в голову?
Нет, — честно отвечает Марго. — Мой ответ — нет. Надеюсь, ты не набросишься на этого мальчика.
— Наброшусь? Что ты хочешь этим сказать?
Ты отлично знаешь, что я хочу сказать.
Но Анна качает головой, закрывая тюбик с помадой.
— Ты просто ревнуешь, — говорит она.
Это неправда.
— Это правда. Ты ревнуешь из-за того, что я жива, а ты нет. Ревнуешь из-за того, что не знаешь, каково это быть с мужчиной, а я еще могу это узнать.
Это неправда, Анна.
— Неправда? Тогда почему ты не оставляешь меня в покое? Почему продолжаешь вмешиваться, а не уберешься?
Раздается звонок. Почтенная голландская матрона выходит из магазина, кидает на нее недовольный взгляд и идет дальше.
Анна качает головой.
— Замечательно! Сейчас благодаря тебе я смахиваю на полоумную, ведущую разговоры незнамо с кем, — говорит она, но отражение Марго уже исчезло.
Когда он выходит из пивоварни, Анна ждет его у своего велосипеда. Он, как и прежде, подбегает к ней, держа руки в карманах, и останавливается, словно между ними вырастает стена.
— Ты сегодня другая, — сообщает он. Его веки полуопущены, взгляд настороженный, как у сонного животного.
— А ты — нет, — отвечает она. — И от тебя по-прежнему пахнет пивом.
Может, она переусердствовала, одевшись таким образом, стремясь выглядеть красивой. Рааф точно не из тех ее школьных поклонников, что приглашают на мороженое. Может, «красивая» Анна — это для него слишком много? Она стремится скрыть разочарование от того, что он кажется скорее растерянным, чем очарованным. Но того факта, что ей нравится стоять так близко к нему, она не скрывает и подает ему руку.
—
Они идут к месту, которое Анна наметила на своей внутренней карте: к середине Тощего моста на Керкстраат, перекинутого через полоску воды, на которой играют солнечные блики и тихо покачиваются ветки деревьев. Чтобы остановиться и задержаться там, она просит угостить ее сигаретой. И изумляется ловкостью, с какой он сворачивает пару цигарок, набив их волокнистым черным табаком. Мальчик склеивает плотные цилиндрики одним движением языка и раскуривает их единственной спичкой, зажженной ловким движением большого пальца. Табак он называет «середняком». Она вдыхает его горький запах, отдающий печной золой и ваксой, и отпускает по этому поводу шутку, а он смеется, слегка удивленный звуком собственного смеха.
Она стоит с парнем, угощаясь его табаком и наблюдая, как отлетают от них струйки дыма, влекомые ветерком, шевелящим их волосы. Они стоят так близко друг к другу, что она не может не заметить, каким напряженным стало его лицо. Оно словно готовится преодолеть приступ боли. Он наклоняется над железными перилами, а она повторяет его движение, так что они соприкасаются плечами. Она прижимает свой локоть к его локтю и не отводит его. Когда он поворачивается к ней лицом, она замечает, что свет выхватывает точки в ленивой голубизне его глаз. Его рука касается ее щеки. А затем скользит по ней, гладит шею. Он притягивает ее ближе, к своему рту. Губы ощущают его влагу, и ее пронзает радостное чувство. Нежный звук поцелуя смягчает острое чувство потери, освобождает ее от нее самой. Усмиряет ярость неутоленного желания. Ее сердце бьется ровно и сильно, она стискивает в кулаке растрепанные волосы на его затылке, прижимается к нему тесно-тесно, впитывает его жар. Они делят одно и то же желание. И она забывается, погрузившись в глубины невероятного и невинного наслаждения.
Когда их губы разъединяются, она всматривается в свет его глаз. Он ровен и чист. Его лицо раскрылось.
— Рааф, — тихо произносит она.
— Что? — голос звучит совсем близко.
— Ничего, — отвечает она. — Мне захотелось произнести твое имя вслух.
Рааф. Не Петер. Юноша по имени Рааф с белыми как солома волосами. Она привлекает его к себе, обнимает за шею и открывает ему навстречу свои губы, открывает всю себя загадочному и блаженному наплыву страсти.
21. Трансвааль
И вот, все это заросло терном, поверхность виноградника поросла крапивою, и каменная ограда его обрушилась.
В новой квартире ее комната оклеена выцветшими обоями в бело-голубую полоску, на полу — поскрипывающий паркет. Из открытого окна она видит движение по каналу — и часто ловит его запахи. В новой жизни ее отца появилась также новая мебель: софа с плюшевой обивкой, высокое кресло и двуспальная кровать для новобрачных. А старую бугристую развалюху Анны просто перевезли со старой квартиры на Йекерстраат. А французский секретер ее матери, который когда-то украшал угол ее комнаты на Мерведеплейн, остался у Мип. Когда та стала отказываться от подарка, Анна прошептала ей: