Анонимные грешники
Шрифт:
— Филипп Мойерс. Какой-то старый ублюдок из Коннектикута. Позвонил, чтобы признаться в том, что сбил кого-то и скрылся.
— Тоже мне событие, блять, — бормочу я, закатывая глаза. — Из всех звонков, которые вам удалось прослушать в этом месяце, это было лучшее, что вы смогли найти?
— Он был под кайфом. Не понимал, что она зацепилась за его бампер, пока не протащил её три квартала. Когда он, наконец, услышал крики, он отцепил её и оставил умирать, — он подбирает свои игральные кости, легонько целует их и засовывает обратно в карман. — В отчете говорится, что она погибла не в результате
Габ щелкает костяшками пальцев.
— Он мой.
Я перевожу взгляд на него.
— Твой?
Он кивает. Засовывает айпад обратно в карман и, не сказав больше ни слова, выходит из церкви. Несколько мгновений спустя двигатель его мотоцикла с ревом оживает, а затем растворяется в вое ветра, когда он уезжает.
Мы с Рафом стоим плечом к плечу, уставившись на открытую дверь.
— Что с ним случилось, чувак? — говорит Раф, больше себе, чем мне.
Я не отвечаю, потому что, как и у него, у меня нет ответа.
Габ — чертова загадка. Так было с тех пор, как однажды на Рождество, незадолго до смерти наших родителей, он вернулся на Побережье совершенно другим человеком и со свежим шрамом, тянущимся от брови до подбородка. Он не хочет делиться своим дерьмом. Все, что мы собрали воедино, основано на информации переданной по принципу «испорченный телефон» и непродуманных слухах. Некоторые говорят, что он создает и тестирует новое оружие на сибирской военной базе. Другие говорят, что он работает наёмным убийцей на Палермский наряд. Все, что мы знаем наверняка — это то, что в последнее воскресенье каждого месяца он будет появляться в любой точке мира, куда бы вы его не попросили.
Расправив плечи и хрустнув шеей, Раф поворачивается ко мне.
— Что ты на самом деле здесь делаешь, брат? — когда я открываю рот, он наносит мне сокрушительный удар по плечу. — И не лги мне, блять. Я не Данте.
Я рычу на его удар, и ему повезло, что я не отсоединил его челюсть от остальной части черепа за этот дешёвый приём. Вместо этого я делаю несколько шагов по проходу, а затем оборачиваюсь, чтобы снова посмотреть. Я практически вижу, как наш отец стоит, ударяя кулаком по алтарю, его голос гремит по всему нефу.
Если бы он действительно был там и у меня был пистолет, я бы всадил пулю ему между глаз, точно так же, как я сделал с Максом несколькими часами ранее.
— Брат?
Мой взгляд снова падает на Рафа.
— Я не буду тебе лгать.
Я просто не скажу тебе правды.
— Я знаю.
— Так что я вообще ничего не скажу.
Я чувствую, как его взгляд обжигает меня между лопаток, пока шагаю к двери. Как раз перед тем, как выйти на пронизывающий ветер, я останавливаюсь и оборачиваюсь. Он всё ещё стоит перед алтарем, скрестив руки на груди.
— Папа не был тем героем, каким ты его считал, — тихо говорю я.
Он молчит, его челюсть тверда, как сталь.
— А мама?
Я поднимаю воротник, засовываю руки в карманы и готовлюсь к осеннему холоду.
— Мама была, блять, святой, и никогда не забывай
Глава девятая
Сегодня вечер вторника, и я практически ползаю по стенам особняка Висконти. Каждая тайна и грех, совершенные внутри них, включая мой собственный, ослабляют их основы, приближая их на шаг к тому, чтобы обрушиться на меня сверху.
Я ужасно волнуюсь. Не ела с воскресного обеда. Я всё ещё чувствую вкус крови Макса в уголках своих губ, всё ещё вижу его безжизненную фигуру, навалившуюся на столовую посуду. Но оказывается, я ещё более эгоистична, чем думала, потому что смерть Макса — это то, о чем я беспокоюсь меньше всего.
Анджело владеет Анонимными грешниками. Я провела последние два дня, пытаясь вспомнить каждое слово, которое я когда-либо произносила на этой линии, каждую плохую мысль, чувство и поступок, в которых я признавалась. Я не только презираю тот факт, что он теперь имеет надо мной такую власть, я до смерти боюсь, что он расскажет Альберто о том, в чем я призналась.
Потому что есть одно конкретное признание, которого будет достаточно, чтобы убить меня в мгновение ока.
И что тогда будет с моим отцом?
Моменты спокойствия мимолетны, но когда они накатывают на меня, мне каким-то образом удается убедить себя, что, возможно, всё будет хорошо. Это Анонимные грешники. Анонимная служба голосовой почты, которая, по идее, не должна иметь возможности отследить, кто звонил. И не то, чтобы я когда-либо пользовалась своим собственным мобильным телефоном, и даже после того, как Альберто отобрал его у меня, я никогда не звонила с маленького одноразового телефона, на котором он настаивает, чтобы я носила с собой.
Но я быстро усвоила, что это не в характере Висконти — отступать от своего слова. Альберто уже пытается изменить условия нашего контракта — ещё один стресс, давящий на меня.
Последние два дня я провела, хандря на нижних ступеньках, одним глазом поглядывая на входную дверь на случай, если Анджело решит появиться в дверном проеме с моими признаниями в карманах, а другим — на дверь кабинета Альберто, пытаясь подслушать его разговоры. За это время я услышала несколько приглушенных разговоров между ним и Данте, что-то о том, что если Анджело вернется, это разрушит все планы Данте.
Похоже, не я одна встревожена его внезапным появлением.
Сейчас поздний вечер вторника, и солнце только начинает садиться по другую сторону витражных окон в холле. Я свернулась калачиком на нижней ступеньке, прислонившись к кованым перилам, держа в руках книгу, которая служит не более чем реквизитом. Альберто разговаривает по телефону в своем кабинете, быстро выкрикивая что-то по-итальянски кому-то, кого он считает менее важным, чем он сам. Тор выходит из гостиной с портфелем в одной руке и шерстяным пальто, перекинутым через руку.