Антигитлеровская коалиция — 1939: Формула провала
Шрифт:
«Обнародование переписки [между французским и британским правительствами] неизбежно подчеркнуло бы несовпадения в позициях Англии и Франции, которые возникали время от времени. Это бы особо выделило усилия, предпринимаемые французской стороной, особенно поначалу, для нахождения компромисса с советской стороной, принимая во внимание важность целей, которых было необходимо достичь. Разумеется, нет необходимости напоминать о недостатках дискуссии, которые проистекают из–за различного толкования расхождений в политике, вероятно, объясняемых разницей точек зрения. Французское правительство уверено, что Форин офис хочет создать репутацию страны, всеми силами старающейся избежать всего, что, по мнению других стран, может омрачить единодушие двух держав».
В заключение Корбен добавил, что на двойную публикацию (снова
Корбен имел в виду, что слабое правительство Даладье не выдержит перекрёстного огня левых и правых, спровоцированного выходом британского доклада. И у Корбена была последняя просьба. Не могли бы коллеги вычеркнуть комментарий Литвинова от марта 1939 г. о том, что «Франция сдала себя»? Какая ирония. Через полгода Франция и правда будет окончательно разбита, а Корбен лишится должности.
«Это ещё нужно обсудить, — записал Галифакс. — Мне бы не хотелось сильно оскорблять французское правительство. Их аргументы не лишены смысла, хоть мне и кажется, что они преувеличивают»[622]. В посольстве Британии в Париже французы продавливали ту же мысль. Британский посол во Франции писал: «При невнимательном прочтении [доклада] может показаться, что на ранних этапах переговоров именно русские требовали от нас решительных обязательств, которые мы никак не хотели на себя брать». А разве не так обстояло дело? Затем британский посол не раз повторял, что советское правительство «может выпустить ответный доклад, который не будет отличаться объективностью и потому вызовет некоторое смущение»[623].
Майский следил за развитием событий вокруг правительственных докладов с тех пор, как эта тема была только поднята на заседании палаты общин в середине декабря. Война с Финляндией ещё больше подорвала англо–советские отношения. Послы Сидс и Наджиар были отозваны из Москвы. Майский был обеспокоен. Без всяких докладов эти действия могли быть предвестниками разрыва дипломатических отношений[624].
5 января Майский записал в дневнике, что в посольство звонил Стрэнг. По указанию Галифакса он предложил Майскому возможность изучить гранки доклада. Замысел был в том, что «если в записях разговоров между ним и министром нашлись бы какие–либо места, которые бы его смущали, он мог дать это понять, — записал в своём отчёте Стрэнг. — И мы бы подумали, что с этим можно сделать»[625].
«Сознаюсь, — писал Майский, — искушение взять “Книгу” в руки в первый момент у меня было сильное. Однако я сразу же мысленно одёрнул себя, ибо тут же с быстротой молнии в голове у меня промелькнула мысль, что “благочестивый” Галифакс расставил мне западню». Так что Майский отклонил предложение, объяснив это Стрэнгу тем, что британское правительство берёт на себя всю ответственность за публикацию, поскольку не сотрудничало при её составлении с СССР. А вот что стояло за отказом в действительности: «в самом деле, если бы я принял его “любезное” предложение и оставил “Книгу” у себя хотя бы до завтра, это дало бы ему [Галифаксу] в дальнейшем возможность утверждать, что совпра было ознакомлено с содержанием “Книги” до её опубликования и что текст её, по крайней мере частично, был с ним согласован». Стрэнг на это ответил, что «лорд Галифакс считал своим нравственным долгом сделать вам своё предложение. теперь он будет считать, что совесть чиста». Майский усмехнулся такому неприкрытому лицемерию и высокородной морали. Со спокойной душой полпред не без сарказма заметил, что министр может готовить следующую интригу «в грязной кухне британской внешней политики»[626].
А о содержании документа Майский вскоре узнал от неназванного источника. «Читатель “Книги” должен сделать вывод, что СССР — это, в сущности, “волк в овечьей шкуре” и что бритпра поступило очень мудро, не допустив заключения пакта с таким опасным партнёром»[627]. Именно это и было нужно Форин офису. «Первоклассный пример нужной
Отметим, что французы не ошиблись в предположении о том, что НКИД ответит на доклад собственной публикацией. 7 января, всего через два дня после встречи Майского со Стрэнгом, Потёмкин собрал совещание чиновников НКИД. Помимо самого Потёмкина на нем присутствовали Ф. Т. Гусев, которому, возможно, вскоре предстояло прийти на смену Майскому в Лондоне, А. Е. Богомолов, будущий посол при различных правительствах союзников в лондонском изгнании, и А. А. Соболев, генеральный секретарь НКИД, который позднее стал советником Гусева в Лондоне. Основной задачей публикации документов, — значилось в протоколе, — «является: а) разоблачение англофранцузской политики, стремившейся при переговорах с СССР втянуть Советский Союз в вооружённый конфликт с Германией и перенести на СССР всю тяжесть этой борьбы, не беря на себя конкретных обязательств и оставаясь в стороне. б) Продемонстрировать на документах, что в отношении Германии Советский Союз с самого начала и до конца переговоров был чужд каких–либо агрессивных намерений и оставил своей целью исключительно защиту мира и свою собственную оборону».
Итак, линии фронта были намечены. Предстояло выбрать документы за период с 15 марта до 1 сентября 1939 г. или — второй вариант — с сентября 1938-го, чтобы охватить заодно и чехословацкий кризис. Предложенные выборки должны были выразить несогласие СССР, которое Литвинов и высказывал при общении с послами. Более того, они бы подчеркнули лицемерие британцев: НКИД был намерен сосредоточиться на переговорах британских чиновников с Вольтатом в июне- июле 1939 г.[629]
В Лондоне польское правительство в изгнании также намекало Форин офису, что публикация доклада была бы «несвоевременной». Понятно, почему против выступали поляки, но сопротивление было и с французской стороны, что привело к решению Кабинета министров отложить публикацию «до более подходящего времени». Несмотря на заявление Кадогана Корбену, правительство в конце концов отступилось от своего решения. Постановили, что Чемберлен «проконсультируется» с лидерами оппозиции «в отношении всех необходимых приготовлений, перед воплощением идеи в жизнь»[630].
В тот же день Рэб Батлер, парламентский заместитель госсекретаря, «упомянул» Майскому «о “Синей книге”, посвящённой летним переговорам о пакте. По его словам, как в английском, как и во французском правительствах имеются разные мнения о целесообразности выпуска этого сборника документов»[631]. В то время Батлер и Майский регулярно встречались, чтобы хоть как–то удержать под контролем разваливавшиеся англо–советские отношения. Они обсуждали и вопрос советско- германских отношений.
Батлер заметил: «Основная трудность в советско–английских отношениях коренится в том, что СССР оказывает поддержку нашему смертельному врагу. Многие в Англии уверены, что между СССР и Германией существует castiron [англ. отлитое в железе] соглашение, которое фактически превращает оба государства в единый, неразрывный блок». «Я рассмеялся и. порекомендовал Батлеру поменьше верить всяким газетным уткам о “советско–германском альянсе” и т. п. комбинациях».
«Если бы мы точно знали, — ответил Батлер, — что СССР действительно ведёт свою собственную независимую политику, многое, очень многое могло бы быть иначе». Майский подтвердил, что СССР защищает собственные интересы и политику. «Не держите нас за простачков [англ. political simpletons]», — сказал бы он в других обстоятельствах Батлеру[632].