Антигитлеровская коалиция — 1939: Формула провала
Шрифт:
Далее возникли другие сложности. «Если коротко, — писал Робертс, — информация просочилась, что французы давили на нас с тем, чтобы не дать докладу выйти». Хуже того, о новостях на английском рассказали немцы, причём ещё до разговора Корбена с Кадоганом[633]. Советское посольство тоже узнало о новостях от Джорджа Белинкина, журналиста печатного дома «Кемсли», который узнал «из хороших источников, что “Синяя книга” не выйдет, т[ак] к[ак] французское и польское правительства возражают, заявляя, что эта книга, особенно в части переписки Галифакса с Сидсем до начала июля, ясно показывает, что Англия тормозила переговоры и не имела желания заключать пакт с СССР. Чемберлен как будто лично просматривал книгу и пришёл к выводу, что лучше её не печатать. Однако, поскольку он открыто обещал в парламенте об опубликовании “Белой книги”, он пригласил лидеров оппозиции [Клемента] А[т]тли и [Арчибальда] Синклера и советовался с ними. К какому результату они пришли, он не знает, но считает, что А[т]тли и Синклер
Но Майский не знал, что Эттли, который ранее высказывался против публикации доклада, сказал Чемберлену, что передумал. Премьер–министр был вынужден вернуть вопрос на обсуждение в Кабинет. Робертс заметил: «Если он все же будет обнародован, придётся объясняться с французами (и поляками)»[635]. И если польское правительство в изгнании было не в том положении, чтобы диктовать условия, французское отступать было не намерено. Предприятие трещало по швам.
Форин офис вновь обратился к Корбену, чтобы понять, готова ли Франция снова вернуться к обсуждению вопроса. Посол ответил, что это весьма сомнительно. Разглашение «несогласий в политике Франции и Великобритании по определённым вопросам выводило Париж из себя»[636]. Возможность публикации становилась все призрачнее. Правительство оказалось между двух огней — Францией с одной стороны, а с другой — Эттли и другие депутаты, задававшие неудобные вопросы в парламенте. В Форин офисе сомневались и насчёт черновика введения к докладу, который мог выйти слишком однобоким. Как и французская сторона, Робертс беспокоился о реакции Москвы, ещё не зная, что НКИД уже готовится открыть ответный огонь. «Не надо забывать, — писал он, — что мы можем спровоцировать советское правительство решиться на какие угодно фальсификации в собственных интересах в качестве ответа». И снова кто бы говорил. Форин офис и Министерство информации выступали за «правильную пропаганду», и демонстрацию отсутствия различий в политике Франции и Великобритании не назовёшь, конечно, иначе, как тенденциозной фабрикацией Великобритании «в собственных интересах»[637].
Британская пресса отреагировала на новости о задержке публикации и возражениях французской стороны язвительными замечаниями. Кэ д'Орсе в ответ только молчал. Стрэнг написал послу [Рональду] Кэмпбеллу в Париж с предложением новой линии поведения: «.как бы то ни было, противопоставьте их неудобствам наши собственные [выделено в оригинале]»[638]. Даладье оставался непреклонен: никакого доклада[639]. 6 марта Чемберлен заявил в палате общин, что «на данный момент» публикация не планируется[640]. Такая формулировка позволяла ещё вернуться к вопросу позднее, но этого так и не произошло. Робертсу велели вернуть гранки обратно и уничтожить. Несколько экземпляров ещё ходило, некоторые были в посольствах, и вернуть без труда не вышло.
Особенные трудности были с последней главой. Дадим слово самому Робертсу: «Господину Френчу [сотруднику Форин офиса] сегодня днём звонили из Государственной канцелярии и сказали, что к ним приходила некая мисс Саклинг из “Фотостат Лимитед”. Частное лицо обратилось в “Фотостат” со срочным заказом напечатать экземпляры… нашего доклада. По записке, прикреплённой к экземпляру, они заподозрили, что посетитель, должно быть, как–то связан с румынской дипломатической миссией.»
Оказалось, что этот экземпляр был послан министру румынского представительства Виорелу Тилю. Это поставило и Форин офис, и советника Тиля в крайне неловкое положение, поскольку выдало вопиюще ненадлежащее обращение с секретными документами. Единственная, кто вышел из ситуации с блеском, была глазастая мисс Саклинг. Тиля лично отправился к Сардженту, чтобы заявить об «оскорблённой невинности и смущении». Министр во всем обвинил переводчика, работавшего на дипмиссию: «Он надеется, что мы никогда не заподозрим, что даже если бы он захотел предать оказанное ему доверие, он был бы настолько глуп, чтобы прибегнуть к столь топорному методу заполучить экземпляр…» После того как Тиля запоздало навёл справки, оказалось, что попавший под подозрение «молодой человек», много лет работавший на дипмиссию, имел «не вполне консервативные взгляды». Выяснилось, что он преподавал в Университете Лондона. Вот что сам Сарджент пишет в своей длинной служебной записке: «Он [а звали его Виктор Корня], видимо, имел какие–то социалистические взгляды, но что ещё более странно, оказалось, что он менял место жительства чуть ли не каждую неделю». Сарджент предложил сделать запрос на Корню в МИ-5, но тот уже «снова исчез»[641].
Наконец Робертс доложил, что собрал все недостающие экземпляры и уничтожил их, но так ли это было?[642] В 1941 г. Майский получил фотоплёнку с докладом «неофициальным путём», из–за которого после войны попал в очень неприятную историю. Учитывая, сколько гранок было разослано для консультаций, кто знает, откуда они взялись у Майского? Утечка могла быть откуда угодно[643].
III
Вскоре возникли более важные проблемы, в первую очередь — падение
В определённой степени благодаря усилиям Майского и Батлера разрыва англо–советских отношений удалось избежать, а советско–финская война кончилась в середине марта. И вопреки Франции, которая рассматривала возможность войны с СССР и пыталась сорвать мирные переговоры между Союзом и Финляндией.
После окончания советско–финской войны британское правительство предприняло повторные с прошедшей осени усилия по восстановлению более тесных отношений с СССР. Усилия были бесплодны, и только вторжение нацистской Германии в СССР все изменило. Советская сторона не хотела воевать против вермахта в одиночку, однако летом 1941 г. практически это и происходило. Даладье выступал против публикации доклада, так как это ещё больше расшатало бы министерские кресла и привело бы к отставке его правительства. И все же ему пришлось подать в отставку в середине марта 1940 г. История не лишена иронии. Французы редко шли наперекор британской политике: в одном случае это был доклад, в другой раз Бонне пытался подтолкнуть Британию к соглашению с Москвой.
Упрямство французов в истории с докладом ставило Лондон в тупик. Чиновники Форин офиса искренне считали, что играли честно и с благими намерениями. По их мнению, в докладе раскрывалась «правда» о провале переговоров 1939 г. Но Карр всеми силами стремился к «хорошей пропаганде», которая обычно только напоминает «правду». Из сборника выкинули документы, говорившие о несогласии Франции, а также нравоучительные послания Галифакса, Кадогана и Сарджента, протестующих против союза с СССР. Не включили в него и замечания Чемберлена, сделанные в заключении Кабинета министров и Комитета по иностранным делам. Не упоминались Колльер и Васиттарт. Как и выражение беспокойства по поводу возможного сближения Советского Союза с Германией. В результате получилась вычищенная выборка в основном из телеграмм Галифакса и Сидса, вырванных из куда более широкого контекста пошедших под откос переговоров 30-х.
В докладе скрывалась ответственность британского правительства за срыв переговоров 1939 г. Архивные данные свидетельствуют, что советское правительство делало серьёзные предложения по созданию военного альянса против нацистов, которые Форин офис и особенно Чемберлен, рассматривать отказались. Но и столь тщательная выборка документов не могла скрыть правду, из–за которой против публикации протестовала Франция. Чемберлен хотел изящно провести советское правительство. Но план не сработал. Молотов заставил Британию и Францию поддержать политику СССР, но до соглашения дело не дошло. Неповоротливый «Эксетер» с главой британской делегации на борту, у которого не было ни верительных грамот, ни полномочий подписать соглашение, но зато были инструкции вести переговоры «как можно неторопливей», видимо, стал последней каплей для Сталина и Политбюро — людей, которые не дали бы себя так легко провести или относиться к себе несерьёзно. Им пришлось искать другие варианты, и они остановились на пакте о ненападении. Что может быть гнуснее сотрудничества с Гитлером?
Но в конце концов, разве не это же пытались сделать Британия и Франция? Сталин подтвердил советскую военную позицию за обедом с американскими и британскими союзниками[644]. И да, именно он принимал важнейшие решения. Он одобрил предложения для Франции и Британии от 17 апреля, это были советские предложения, а не личная политика Литвинова. И он же принял решение о пакте о ненападении. Считал ли Сталин Германию государством, с которым можно иметь дело? Или он выбрал рискованную политику, чтобы выиграть время? Так или иначе, советская политика вышла боком в июне 1941 г., когда вермахт вторгся в СССР.
Имеют ли значение советские документы? Из них становится ясно, что советские дипломаты общались между собой так, будто были настроены на антинацистский союз совершенно серьёзно, несмотря на скепсис англо–французской политики. Они начали терять терпение, а в случае Литвинова — беспокоиться, когда от Лондона долгое время не было ответа. Стало ясно, что что–то идёт не так, когда о советских предложениях из Лондона и Парижа стала поступать противоречивая информация, и поняли, что столкнулись со старым добрым англо–французским предательством. Пробовали призвать британцев к ответу. Чемберлен видел в советской политике уловку, чтобы втравить Британию и Францию в войну с Германией, пока СССР спокойно бы дождался её окончания и распространил коммунистическую революцию на Европу. Советская сторона смотрела на все иначе, убеждаясь в своей правоте через всевозможные попытки Англии и Франции договориться с Гитлером. Решение Великобритании не публиковать доклад отложило начало взаимных обвинений до 1948 г., когда Госдеп США опубликовал сборник документов, в котором СССР пытались выставить ответственным за начало Второй мировой войны. Советское правительство ответило собственной публикацией «Фальсификаторы истории», в которой, среди прочего, раскрывалась связь элит Британии и Франции с нацистской Германией[645]. И это было только начало борьбы за возможность рассказать историю Второй мировой, которая длится до сих пор. Именно поэтому для восстановления истинного положения вещей так важно изучать события 1939 г.