Антология советского детектива-38. Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
– А вот кому пересылать ежемесячно сто рублей - вопрос серьезный. Вы ведь одинокий человек, Антон. Впрочем, можно переводить вашей тетке. Москва, Спиридоньевский переулок.
Клямин откинул голову и, с удивлением посмотрев на Гусарова, усмехнулся. Этот белобрысый тюфяк, кажется, завел на него досье! Действительно отличный работник.
– Я это обдумаю, Виталий, - проговорил Клямин.
– Итак, у меня никакого выхода, кроме тюрьмы…
– В данной ситуации, Антон Григорьевич, можно рассматривать три основных варианта, что ли.
– Гусаров приподнял бутылку и добавил себе еще коньяку.
– Вариант первый. Вы отправляетесь следом за старым
– Ну… а если суд не поверит бывшему сифилитику и свидетелю-уголовнику?
У Гусарова сейчас было благодушное настроение, как у человека, сделавшего свое дело.
– Вам, Антон Григорьевич, надо доказать, что вы ничего не знали о характере перевозимого груза. Доказать! А это сложно. Показания свидетелей не в вашу пользу. Макееву терять нечего - отсидит, выйдет человеком, обеспеченным до конца своих дней. Сколько ему там останется? Вы получите полную катушку - гривенник строгача и пять по рогам.
– Гусаров сделал паузу. Пальцы его мягко постукивали по дереву табурета.
– К тому же, Антон, кто знает… Можно и не дотянуть до приговора в связи с кончиной обвиняемого. Если на карту будет поставлена судьба организации.
Клямин опустил плечи и напоминал теперь тощую птицу, сидящую в пустой клетке. Сквозь толстые стены донесся приглушенный шум трамвая. За все время шум возникал много раз, но именно сейчас Клямин обратил на него внимание. И на ветер, что ворчал в переплетах оконной рамы. Потом что-то мягко стукнулось о стенку - вероятно, голая ветка. Или кошка прыгнула на подоконник.
Отходил ко сну его город. Клямин приехал сюда уже взрослым, уволясь из армии. Но его считали здесь коренным жителем. Он полюбил этот город. И так не хотел с ним расставаться…
Гусаров сидел прикрыв глаза. Устал, бедолага, выдохся.
– Знаешь, Параграф, о чем я думаю?
– Клямин растягивал слова в мягкой интонации, так свойственной старожилам этого веселого города.
– Я думаю, что ты бы многое отдал, чтобы оказаться на моем месте. А, Параграф?
Гусаров приподнял веки и окинул Клямина печальным взглядом. Потом он приподнял стакан и взболтнул его, так и не решаясь выпить.
– И еще больше отдал бы ты, Параграф, чтобы забыть, кто такой Серафим Куприянович Одинцов со всей этой кодлой. Да? Чтобы они тебе приснились, как страшный сон в новогоднюю ночь.
По тяжелому молчанию Гусарова Клямин понял,
Двор по-прежнему казался отсеченным от большого шумного города. И даже тихие далекие звезды, что падали в колодезный раструб теснившихся стен, казались случайными огоньками.
Клямин придержал ворот рубашки. Цепочка, на которой висел брелок, тронула пальцы металлической прохладой. Закурить бы. Но Клямин вспомнил, что оставил сигареты наверху, - не возвращаться же обратно. Хватит, он уже нагляделся на Гусарова досыта…
И тут слабый шорох привлек его внимание. Клямин повернул голову. Он заметил, как от стены отделилась фигура человека. Клямин вгляделся:
– Ты, что ли, гундосый?
– Я, - подтвердил Макеев.
– Дозыдаюсь тебя, Антоска.
Клямин молчал. Он вдруг почувствовал какую-то жалость к этому мятому человечку.
Макеев сделал несколько шагов. Жеваный пиджачишко падал с его тощих изломленных плеч.
– Плости меня, Антоска. Плости, будь милостив. Подлец я. Млазь земная.
– Что это ты так себя? Курить есть?
Макеев торопливо похлопал себя по карманам. Достал пачку и протянул Клямину.
– Хоть польза какая-то от тебя, лжесвидетеля.
– Клямин закурил.
– Плости, Антон. Ведь я тебя на кол своими луками сажаю.
– Ладно, Жора. Всплыву я еще.
Клямин удивился себе - не ослышался ли он?
– назвал пляжного коршуна по имени. И Макеев это учуял, приободрился.
– Не мог я тебя не доздаться, Антон. Вся жизнь моя сейчас пеледо мной плошла… Э-хе-хе… Ведь я всю войну в танке… А сейчас? Все она, водка плоклятая. Все из-за водки полетело. Семья была, жена была, Катя. Блосила меня, поганого. И сын… У меня ведь сын есть. Тебе под стать. Инзенел!
– Главный инженер?
– Клямин вспомнил встречу с Макеевым у соседа, старика Николаева.
– Не смейся, Антон.
– Ладно, Георгий. В суде все про себя расскажешь. И про меня.
– Не буду я плотив тебя выступать. Клянусь сыном!
– Ладно, ладно. Ступай, родимый, - усмехнулся Клямин.
– А то Параграф засечет тебя со мной. Премии лишит.
– А ну их в зад! Подлецов этих.
– Макеев взмахнул руками.
– Не боюсь я их. Как спустился во двол сюда, понял - не боюсь… И вот тебе сказу. Земля у них под ногами голит. Под Селафимом и его длузьями. Я тосно знаю. Потому они и хотят тобой заклыться. Вот-вот Селафима забелут. Многих из его длузьев уже алестовали. И у нас тут, и на Кавказе…
Клямин и сам понимал, что неспроста Серафим сулит ему такие откупные за отсидку. Видно, все у них прахом пошло, настигли их. Потянуть бы немного, исчезнуть, переждать, пока их не переловили. Но в следующее мгновение он уже думал о том, что и сам загремит с Серафимом. Не в стороне же он стоял от дел их нечестных. Да, куда ни кинь - всюду клин, западня. А чего он ждал? На что надеялся, глупец?..
– Ладно, Георгий… Всем нам в кутузке сидеть… А пока дай чистым воздухом подышать, ворота не заслоняй.
И Клямин поспешил на улицу.
6
Телефонный звонок пробивался на площадку сквозь дверь.
Ключ цеплялся бородкой за бортик скважины, вызывая у Клямина неистовство.
Он был уверен, что звонит она. Не выломать ли эту холодную дверь, укутанную в дерматин?
Наконец замок сработал.
Клямин рванулся к телефону, умоляя судьбу продлить на секунду пунктир позывных, самых желанных для него в эти минуты полной душевной опустошенности и одиночества.