Антология советского детектива-44. Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
Через три минуты в гостиной снова царила тишина.
Калугин и Мишель, не мешкая, направились к перевозу.
Пристань встретила их оживленным гомоном людей, ждущих парохода, свежестью воды, острым запахом соленой рыбы. Пароходишко был дряхлый, скрипучий. Он долго, будто нехотя, причаливал к пристани, пыхтел и жалобно, по-детски беспомощно вскрикивал тоненьким гудком.
Мишель видел Волгу впервые, но любоваться зелеными берегами, солнцем, льющим в воду золотой поток расплавленных лучей, песчаным бархатом оголенных отмелей было некогда. Он, не показывая виду,
– Все в порядке, - шепнул он Калугину.
Дача, на которую их направила Никитина, была и в самом деле живописной. Она стояла на крутом берегу небольшого пруда. Сосны и березы смотрелись в воду, и чудилось, что их верхушки упираются в самое дно.
К изумлению Калугина и Мишеля, их встретила Никитина. Трудно было попять, как ей удалось опередить их. Видимо, она успела уехать предыдущим рейсом, пока они тащились трамваем и искали пристань.
В просторной, небрежно обставленной комнате с большим голландским окном их ожидал толстый, обрюзгший человек с бесцветными бровями и округлым подбородком с ямочкой. Круглое, доброе лицо его дышало благодушием. Он заботливо осведомился, как московские гости доехали, как они себя чувствуют и не нуждаются ли в отдыхе. Тенорок его булькал ручейком надоедливо и усыпляюще.
И вдруг он, не меняя доброжелательного выражения своего пухлого лпца, тем же заботливым, почти ласковым, приторным голоском спросил:
– Итак, господа, сколько вам платят в Чека за вашу работу?
Мишель не успел что-либо сказать, как Калугин рывком выхватил из кармана маузер.
– Провокатор, мать твою... Русских офицеров позорить!..
Толстяк попятился, закрываясь поднятыми на уровень лица пухлыми ладонями, будто ото могло спасти его от пули.
– К чертовой бабушке эти провокации, к черту шантаж!
– вскипел Калугин.
– Мы не позволим... Полковнику Перхурову будет доложено...
– Господа, миленькие, к чему эти распри, - елейно проговорила Никитина.
– Иван Ннканорович, что это вы?
Вам надобно извиниться.
– Но вы же... вы же сами...
– Сейчас не время оправдываться, - резко оборвала его Никитина. Послушайте лучше, что рассказывают паши дорогие гости.
– Я с удовольствием отрекаюсь от подозрений... Это пе более чем шутка... Примите, господа, мои уверения...
Мишель почти слово в слово повторил то, что рассказывал в гостиной. Толстяк удовлетворенно кивал головой.
– Вся беда наша в разногласиях, - подчеркнул он.
– Одни трубят сбор и зовут к оружию сегодня, сейчас, сию же минуту. Вторые настаивают на тщательной подготовке, а третьи ждут, пока рак на горе свистнет.
– Рак не свистнет, господа, - пробасил Калугин, стукнув рукояткой маузера по столу.
– И мы не позволим лежать на печи и ждать этого свиста. Надо трубить сбор - и немедля, пока в Казани Чека не сделала то, что сделала в Москве.
– Вы, конечно же, господа, не раз встречались с Борисом Викторовичем, утвердительно сказал толстяк, выслушав
– И потому мы с должным уважением отнесемся к тем инструкциям, которые вы нам передадите. Кстати, мы все так переживаем за состояние его здоровья. Вероятно, он за эти мучительные дни поседел еще более, чем прежде?
– Мы привезли не инструкции, а приказы, Иван Никанорович, или как вас там величать, - рубанул Калугин.
– Не надо забывать, что мы с вами состоим, пардон, не в бардаке, а в военной организации. Эти приказы я обязан немедленно передать главному штабу, а вы нас маринуете вот уже целый день. Если так и будет продолжаться - адью, господа! Но вся ответственность ляжет на тех, кто ставит нам палки в колеса.
– Что же касается Бориса Викторовича, о котором вы столь трогательно заботитесь, - добавил беспечным тоном Мишель, - то он, как всегда, бодр, крепок, и, как прежде, так и теперь, в его волосах нет ни единой сединки.
– Благодарю вас, господа, за исключительно обстоятельную и ценную информацию. И, ради всевышнего, пе гневайтесь на нас: это не болезненная мнительность, а всего лишь естественный инстинкт самозащиты.
– Толстяк становился слащав до приторности.
– Ваша добрая фея Валентина Владимировна сегодня же вечером сведет вас с людьми, от которых зависит судьба казанской организации, и вы получите полную возможность исполнить данное вам поручение.
Калугин и Мишель встали, по-военному вытянулись в струнку и откланялись.
– Подождите меня в саду, - проворковала Валентина Владимировна.
– Я приду к вам тотчас же.
Едва они вышли, как Валентина Владимировна горячо и зло зашептала толстяку:
– Ванечка, нельзя же так по-топорному, я рассчитывала на тебя, а ты выплеснул свои подозрения, едва завел разговор. Тоньше все это надобно, батенька, тоньше...
Но, разрази меня гром, я в восторге от этого Свиридова.
Он жесток, властолюбив, непреклонен. У такого рука не дрогнет. Такие, как он, спасут Россию...
– Во второго, этого а ля Дантес, вы уже, разумеется, втюрились?
– не без ехидства спросил толстяк, надеясь хоть бестактностью отплатить ей за то, что она отчитала его, как мальчишку.
Но Валентина Владимировна не смутилась, в ответ она иронично заметила:
– Вы, как всегда, провидец. Но не о том речь сейчас.
В десять вечера я приведу их на заседапие штаба. А до этого проверять, проверять и проверять...
В саду ветер бился в листьях, на пруду скрипели уключины лодок, с Волги долетал басовитый гудок буксира.
Калугин покосился на Никитину. Она успела сменить свой наряд и в легком ярком платье выглядела девчонкой.
– Уже вечер, а как жарко и душно!
– вздохнула Валентина Владимировна, обмахиваясь японским веером.
Солнце садилось. Кровавый закат горел в пруду и медленно угасал.
– Дождемся полной темноты и пойдем, - шепнула Никитина.
– Покурим?
Они сидели на берегу, курили. Калугин и Мишель думали о том, что наступает самый ответственный момент в их поездке. Не передумает ли Никитина, не заподозрит ли неладное?