Анж Питу (др. перевод)
Шрифт:
– Да что вы! – скромно запротестовал Питу.
– Почему же ты никогда не отвечал мне так бойко, покуда жил у меня в доме?
– Потому, господин аббат, что, когда я жил у вас в доме, вы превращали меня в тупицу; потому что от вашего деспотизма у меня отшибало память и разумение, а от свободы они ожили. Да, от свободы, понимаете? – вскинув голову, настойчиво повторил Питу.
– От свободы! Ах ты, прохвост!
– Господин аббат, – проговорил Питу тоном, в котором слышалось предупреждение, не лишенное оттенка угрозы, – господин аббат, не оскорбляйте меня. Contumelia non argumentum,
– Сдается мне, что этот бездельник, – вскричал возмущенный аббат, – воображает, будто я нуждаюсь в том, чтобы он переводил для меня свою латынь!
– Это не моя латынь, господин аббат, это латынь Цицерона, то есть человека, который несомненно нашел бы в вашей речи не меньше варваризмов, чем вы в моей.
– Надеюсь, ты не претендуешь на то, что я вступлю с тобой в диспут? – отрезал аббат Фортье, потрясенный до глубины души.
– А почему бы и не вступить, если дискуссия проливает свет, abstrusum versis silicum [208] .
208
Из кремня (извлекает) огонь потаенный (лат.). – Вергилий. Георгики, I, 135.
– Однако! – вскричал аббат Фортье. – Однако! Негодяй явно прошел выучку у революционеров.
– Да нет же. Вы сами утверждаете, что революционеры – глупцы и невежды.
– Утверждаю.
– Значит, вы делаете ложное умозаключение, господин аббат, и ваш силлогизм никуда не годится.
– Никуда не годится? Мой силлогизм не годится?
– Разумеется, господин аббат: Питу рассуждает и говорит хорошо, Питу прошел выучку у революционеров, следовательно, революционеры рассуждают и говорят хорошо. Это же очевидно.
– Скотина! Олух! Тупица!
– Не осыпайте меня бранными словами, господин аббат. Objurgatio imbellem animum arguit – гнев свидетельствует о слабости.
Аббат пожал плечами.
– Отвечайте же, – настаивал Питу.
– Ты уверяешь, что революционеры хорошо рассуждают и хорошо говорят. Ну-ка, назови мне хоть одного из этих негодяев, хоть одного, кто умеет читать и писать.
– Я! – без опаски отвечал Питу.
– Читать, пожалуй, но все-таки писать ты не умеешь.
– Писать? – переспросил Питу.
– Да, писать без словаря.
– Умею.
– Хочешь биться об заклад, что не напишешь под мою диктовку и страницы без четырех ошибок?
– А хотите биться об заклад, что не напишете под мою диктовку и полстранички без двух ошибок?
– Ну, знаешь ли!
– Давайте попробуем. Я подыщу вам побольше причастий да возвратных глаголов. Приправлю погуще всякими «что» и «чтобы» и выиграю заклад.
– Было бы у меня на это время… – усмехнулся аббат.
– Вы проиграете.
– Питу, Питу, помнишь пословицу: Pitoueus Angelus asinus est [209] .
– Ну, пословицу можно подобрать
– Не знаю, но любопытно было бы узнать, господин Мидас [210] .
– Fortierus abbas forte fortis.
– Сударь! – возмутился аббат.
– Что в вольном переводе означает: «Аббат Фортье не самый надежный форт».
209
Анж Питу – осел (искаж. лат.).
210
Мидас (греч. миф.) – царь Фригии; будучи третейским судьей на музыкальном состязании богов Пана и Аполлона, отдал предпочтение первому, за что Аполлон наградил его ослиными ушами, которые Мидас вынужден был прятать под фригийский колпак.
– К счастью, – возразил аббат, – обвинить – это еще не все; нужно привести доказательства.
– Увы, господин аббат, это не составляет труда. Ну-с, чему вы обучаете своих питомцев?
– Однако…
– Следите за ходом моих рассуждений. Чему вы обучаете ваших питомцев?
– Тому, что сам знаю.
– Хорошо. Запомните: вы сказали тому, что сам знаю.
– Да, именно тому, что сам знаю, – подтвердил аббат, уже не столь уверенно; он предчувствовал, что за время своей отлучки его странный оппонент изучил неведомые приемы борьбы. – Да, так я и сказал, что дальше?
– Ну, положим, вы излагаете ученикам то, что сами знаете; ладно, а что вы знаете?
– Латынь, французский, греческий, историю, географию, арифметику, алгебру, астрономию, ботанику, нумизматику.
– Еще что-нибудь? – спросил Питу.
– Но…
– Вспоминайте, вспоминайте.
– Рисование.
– Продолжайте.
– Архитектуру.
– Продолжайте.
– Механику.
– Это отрасль математики, но не беда, пойдем дальше.
– Вот как! Ну и к чему ты клонишь?
– Да это же ясно как день: вы мне весьма подробно перечислили сейчас все, что вы знаете, а теперь перечислите то, чего вы не знаете.
Аббат содрогнулся.
– А, – продолжал Питу, – вижу, что для этого вам требуется моя помощь; вы не знаете ни немецкого, ни еврейского, ни арабского, ни санскрита – четырех основных языков. Уж не говорю о второстепенных, коим нет числа. Вы не знаете естествознания, химии, физики.
– Господин Питу…
– Не перебивайте! Не знаете физики, прямолинейной тригонометрии; вы несведущи в медицине, не имеете понятия об акустике, о навигации; не разбираетесь в гимнастической науке…
– Как ты сказал?
– В гимнастической, из греческого gymnasticus, от греческого же gymnos, что значит «нагой», поскольку атлеты упражнялись нагими.
– Между прочим, я же тебя этому и научил! – воскликнул аббат, почти утешившись в победе над ним его же ученика.
– Это верно.