Аптечка номер 4

Ханов Булат

С каждой книгой, взятой с полки, лицо нашего нового знакомого делалось все блаженнее.

Демонстрируя нам очередное молодежное творение, Валентин открыл по памяти страницу и зачитал отрывок. В нем ингушского закладчика лихо разводила русская проститутка.

— … «и он снова разинул пасть на свой же товар», — закончил хозяин на драматической ноте и воскликнул: — Жизненно ведь, жизненно!

Валентин поставил книгу на место и щелкнул пальцами.

— Настоечку лимонную не предложу, так как у меня ее нет. Зато горячий ужин от вас никуда не денется. Разве

что сами убежите, но это навряд ли. Никто не убегал. Жареную картошку любите?

— Мы больше по устрицам, — съязвила Зарема. — Впрочем, картофель тоже едим.

Мы вернулись на кухню. При зажженном свете перед нами предстало опрятное пространство. На одной половине — слева от выхода в сени — между трех лавок, буквой «П» приставленных к стенам, располагался стол. Посреди него на клеенке с плодовоовощным рисунком высилась ваза с яблоками, а в ее тени прятались солонка и перечница. На второй половине кухни тарахтел холодильник и размещался холостяцкий гарнитур, а также плита на две конфорки и микроволновка. Старый календарь с милым песелем намекал на то, что заслуженный работник не чужд сентиментальности.

Валентин спустился в погреб, крышка которого таилась под паласной дорожкой.

— Вам помочь? — спросила Зарема.

— Ни в коем разе, — ответил Валентин, исчезая под полом с эмалированным тазиком.

Он поднялся с картошкой и банкой соленых огурцов. Зарема снова предложила помощь.

— Будет стыдно, если запрягу дорогих гостей. Пока отдохните с дороги. Посмотрите телек, поиграйте в телефон. Какие игры любите?

— Если честно, никакие, — признался я.

— Симметрично, — произнесла Зарема. — Жаль батарейку.

— Рекомендую «Монастырские тайны». Батюшка делает обход, и монашке надо себя незаметно удовлетворить. Пальчиком, свечкой, огурцом, который с ужина умыкнула. На поздних уровнях открывается распятие. Заводной квест. И смех, и грех.

На лице Заремы застыла глупая улыбка. У меня, подозреваю, отпечаталась такая же.

Я поспешил покинуть кухню, чтобы переждать готовку подальше от хозяина. Зарема двинулась за мной. По ошибке я очутился в комнате Валентина и заметил кошелек на комоде.

Такой аккуратный — и оставил важную вещь на открытом месте.

Мы вошли в спальню, отведённую нам. Зарема присела на краешек кровати. Я завел руки за спину и прислонился к стене.

— Всю охоту к огурцам отбил.

— Брось ты, — махнул я. — Не заморачивайся насчет чужих тараканов.

— Не притворяйся беспечным. Тебе не идет.

Я пожал плечами. Иногда идет, иногда нет. Сейчас не шло.

— Элементаль этот негодяй, кстати. Первое время играл в адекватность, а затем тронулся кукухой. Хвалил Пригожина и грозился взять Одессу. Подливал масло в огонь. Притом если рядовой шовинист с окраин льет прогорклое масло, то буржуазный издатель от души плескал кунжутным или кокосовым. Изысканно подогревал военную истерию.

— Ради хайпа?

— У ватной тусовки он был популярен и без того.

— Бабло?

— Не уверена. Может, по госзаказу. А может, и от чистого сердца.

У меня аж скулы

свело.

— Мой знакомый, этнический татарин, в марте укатил в Турцию, — вспомнил я. — Оттуда он стал донатить полку «Азов» и выкладывать фото изувеченных русских солдат. С подписью «Акция-утилизация». От чистого сердца действовал.

Зарема зажмурилась.

— Боюсь таких. Не знаю, если честно, кого больше. Их или тех, кто людей на мыло пускает ради прибыли.

Я подошел и присел рядом.

— Ч то-то много мы говорим о грустном. Надо срочно включить телевизор.

Зарема поправила мне волосы и щелкнула по кончику носа.

— Ты еще в «Монастырские тайны» предложи поиграть.

На затяжное мгновение установилось что-то близкое к идиллии. Хотелось длить секунду, когда Зарема смотрит на меня и улыбается после тысяч километров, преодоленных на попутках по М-7. Грядущая дорога от Лемешек до Финляндии выстраивалась перед глазами в извилистую, как путь к демократии, линию. Мгновение застигло нас в запустелом селе под Владимиром, в ухоженном домике престарелого, как он сам выражался, хиккана, который гнался за молодежной модой и не подозревал, что слово «молодежный» устарело минимум на полвека.

— Я прилягу, ладно? — прервала молчание Зарема.

— Почему ты спрашиваешь?

— Я уже спала в машине, пока ты забавлял нашего доброго друга. Кажется, злоупотребляю твоим доверием.

— Ложись без всяких угрызений совести, — сказал я. — Если что, съем твою порцию картошки.

— Забились.

Зарема растянулась на кровати, сложила руки на груди и опустила веки.

Я включил телевизор на минимальной громкости. Антенна ловила четыре канала. Каждый из них — и об этом не рассказывали на журфаке — жил за счет субсидий. На первом канале песочили наивного британского избирателя, отдавшего сердце и голос лейбористам, и прочили скорый откол Шотландии. На втором обсасывали развод футболиста и фотомодели. Ни слова о двадцать четвертой смертной казни.

В комнату шагнул Валентин.

— Никогда бы не подумал, что молодежь увлекается скандальными ток-шоу.

— Грешен. Раскаиваюсь.

Зарема вздрогнула и открыла глаза.

— Кушать подано, миледи.

6

В место жареной картошки нас ждала вареная в мундире. Из кастрюли поднимался пар, и хозяин с трепетом вдыхал его, точно дым благовоний.

— Хотите секрет успеха? Пока вся эта красота готовится, каждый клубень протыкаю вилкой. В армейке научили. Я в спецназе служил. Да вы садитесь, что застыли, как столбцы в газете.

Я занял место на лавке рядом с дверью, Зарема села напротив Валентина.

Он поставил кастрюлю рядом с вазой и достал тарелки. В металлическую миску перекочевали темные сморщенные огурцы. Из холодильника вышло в свет растительное масло. Налитое в узкую стеклянную бутылку без этикетки, оно выглядело в разных смыслах мутно и не разжигало аппетит.

— Была картошечка простая, а будет золотая, — прокомментировал хозяин. — Шикарный продукт, на розлив брал, когда ярмарка приезжала. Литрами бы пил.