Аптечка номер 4
Шрифт:
С Богом, как же. Как насчет того, чтобы с органами встретиться?
— Тоже искупаюсь, — сказал я.
— Не торопись. С меня завтрак.
Ясно. Сейчас она нарочно станет растягивать каждое действие.
Лёжа в ванне и слушая, как лопаются пузырьки пены, я ловил дежавю. Сейчас меня накормят остывшей яичницей, а вскоре загородный автобус высадит нас на федеральной трассе.
Макароны с кетчупом и салат из огурцов стерли намечавшийся паттерн.
— Новостей нет, — произнесла Зарема. — Предлагаю сегодня накопить сил и завтра рано утром выехать в путь.
Я покосился на Дениса.
Наверное, воду пьет или газировку.
Тем не менее, громкость я убавил.
— Насчёт новостей — ты про Владимирскую область?
— Ну уж не про чемпионат России по футболу.
С одной стороны, свободная половина дня, с учетом предыдущего рывка сквозь целые республики и области, перепала кстати. Точно Дед Мороз из мешка вытащил. Я не восстановился после болезни. С другой, мы зависли на перевале и забили на собственные планы.
Давила неопределенность, и мне требовалось побыть одному. После завтрака я решил прогуляться.
Рекламные щиты выглядели так, словно жизнь не рушилась. Финансовый коуч в костюме с бабочкой обещал легкий заработок в кризис, потому что кризисные времена — это эпоха возможностей. Торговая сеть рекламировала сосиски от местного производителя с безупречной репутацией, безупречность которой приходилось принимать на веру. По-летнему стильная девушка в юбке цвета электрик и белоснежной блузке, размахивая сумкой, торопилась домой, чтобы успеть к любимому сериалу от второсортного ТВ-канала.
На втором курсе, когда мы изучали телевидение, об этом канале я чуточку узнал. Там крутили типа исторические разоблачения и мыло категории С, сваренное на отечественных кинокомбинатах.
Насколько ущербно надо жить, чтобы твой досуг замыкался на посредственном сериале, на который ты спешишь с работы?
Дорога привела к торговому центру. Из динамиков доносилось приторное старье, эскалатор не функционировал.
Я выпил капучино и скормил мелочь автомату с мягкими игрушками. Эта дрянь родом из детства все еще соблазняла.
В разделе «Примечательное» с явным преимуществом выигрывал магазин «Ладимир». В его продукции языческий новодел гармонировал с православным мерчем. Футболки с надписью «Милосердствуй!» соседствовали с имперскими поло и толстовками с символикой боевого отряда «Русич». Кокошники и милитари-ремни с руническими ставами мирно уживались с рюкзаками, возвещавшими с патологическим упорством, что Бог есть любовь. Со всех сторон на меня взирали лонгсливы и косынки, патриотические кардиганы и премиальные косоворотки, резные кресты и браслеты непременно ручной работы в духе «дорого- богато». Шрифты кричали о верности предкам. Пока в стране закрывались гражданские фабрики и военные заводы, тысячи ремесленников, в иных условиях делавших бы полезные дела, трудились на машину симулякров.
За кассой одинокий мальчик славянской внешности скучал в телефоне.
Градус абсурда пробуждал иллюзию, что я смелее, чем есть.
— У вас плащаницы продаются? — поинтересовался я. — Размера L .
Продавец притворился, что понял запрос.
— Не завозили пока. А что это?
— Жаль. Это одежда,
— Икон тоже нет. С осени появятся.
— Обязательно зайду.
Славянин за кассой с упорством отказывался догонять иронию.
— Можете оставить номер телефона.
— Я свой выкинул в крещенскую прорубь. Телефоны от дьявола.
Кажется, я наконец-то понял значение слова «скрепа». Скрепа — это связка между неоязычеством и лжехристианством. Скрепа зовет в благоустроенное прошлое, которого никогда не существовало.
После скрепного магазина мое внимание привлек отдел с холодным оружием. Здесь тоже буйным цветом цвел закос под что-то проверенное временем и континентами. Финки НКВД от кизлярских мастеров, переименованные в «свинорезы» серборезы, швейцарские ножи, ножи от викингов и ирландцев, ножи для метания, казачьи кинжалы, матросские кортики, дамасская сталь, переливающиеся цветами радуги керамбиты, мультитулы для выживания — все это на раз побивало мой невнятный пацифизм, как грамотный маркетинг побивает скверно поданную искренность.
Продавцу надоело, что я молча трусь возле товаров, и он спросил, есть ли у меня вопросы.
Я сказал, что вопросов не имею, и купил филиппинский нож-бабочку. Даже не потрогав.
Повелся на масляные разводы. И на красивое название — балисонг.
12
Когда я вернулся, Зарема и Денис спорили.
— В прошлом году тоже бастовали, — доказывал Денис с бокалом. — Ох, как они бастовали! Тот же самый «Озон», те же самые транспортники. Ничего кардинально не меняется.
— А в позапрошлом бастовали меньше, причем в полтора раза. Классовое сознание медленно, но растет.
— Это что угодно, только не классовое сознание. Ты механистично применяешь тезис о том, что количество превращается в качество.
— Еще скажи, что я догматик.
— Зарема, ты догматик.
Со стороны это смотрелось комично.
— Так-то я всей душой за тебя, — заверил Денис. — Я тоже хочу, чтобы рабочий класс воспрянул и денацифицировал тут все к чертовой бабушке. Прикинь, просыпаемся мы утром, а по телевизору Ленин выступает в кепке. Кремль взяли, Внуково под контролем, студию Соловьева захватили. И политическая программа как по заказу. Мир — народам, газовая труба — рабочим, кредитная амнистия — физлицам. По всей стране конструкторские бюро и фабрики по производству микрочипов. И много- много одухотворенных россиян, готовых вырвать свои сердца, чтобы осветить коммунистическую тропу для всего человечества.
— Нейросеть лучше не нарисует, — подтвердил я.
По довольной улыбке Заремы я видел, что скепсис Дениса ее не убедил.
— Кажется, господин ворчун у нас тоже догматик. Он не способен помыслить революцию кроме как через большевистский сценарий и образы 1917 года.
Денис махнул рукой и отпил из бокала.
— Ты совсем не пьянеешь, — заметил я. — Это вода?
— Тоник. Лечу им язву.
Денис рассказал мне, что к суду над профсоюзом айтишников его не привлекли ни в качестве обвиняемого, ни в качестве свидетеля. Высокая квалификация спасла его и от волны сокращений, когда нейросеть отнимала работу у программистов и дизайнеров.