Арабские поэты и народная поэзия
Шрифт:
В средневековой арабской поэзии на литературном языке лексика, относящаяся к описанию предмета любви, не имеет значительных отличий от фольклорной. Из стихов Омара ибн Абу Рабиа:
Пришли в волнение мысли, когда они двинулись в путь поутру на верховых верблюдах, быстро бегущих. И она сказала сестре: «Пусть Омар побудет немного на нашей земле, Рано иль поздно настанет день и его отъезда». Они ехали по разным дорогам и не спешили, Но скрестились снова пути,— настало время привала. И при свете луны они разбили шатры там, где хотели. О, какая была среди них антилопа (махат, 2), Юная (хауд, 2), полногрудая (ка‘иб, 2), изару тесно от бедер ее. И рукава ее пахнут мускусом и амброй. Она была нежной и слабой, как хризантема пустыни. Клянусь, что такой большеСовременной арабской литературной поэзии, так же как народной и средневековой, свойственны подобные описания предмета любви. Вот описание красавиц современным суданским поэтом классического направления Абдаллой ат-Таййибом:
Как видим, описание предмета любви в новой поэзии во многом традиционно. По-новому предстает предмет любви в стихотворении современного суданского поэта Мухтара Мухаммеда Мухтара:
В этом описании танцовщицы, «предмета любви», преобладают контрасты: красота, которая должна нести радость, возбуждает в поэте печаль; танцовщица подходит к поэту и отступает; лицо танцовщицы улыбается, но вместе с тем оно являет собой рану души и обман — то, что она хотела бы скрыть от поэта. Противопоставления рождают новые эпитеты: печальная красота (красота, обладающая печалями), улыбающееся лицо — рана души. Арабская поэзия широко пользуется контрастами и бинарными противопоставлениями, но в данном стихотворении Мухаммеда Мухтара они являются воссозданием современной художественной системы диссонансов, создающей сложный, противоречивый, драматический образ красавицы.
Многочисленные слова данной семантико-стилистической группы практически имеют одно общее лексическое значение — «предмет любви», являясь ситуативными синонимами с различными стилистическими оттенками. «Известно, что для обозначения одного объекта действительности (предмета, явления, признака и т. п.) могут употребляться как синонимы (слова, близкие по значению), так и слова с разными значениями, соотносимые с данным объектом действительности в определенном контексте. Их часто называют ситуативными синонимами» [33, с. 154]. Слова, обозначающие предмет любви, взаимозаменяемы, однако их невозможно рассматривать как полные и абсолютные синонимы. Взятые отдельно от поэтического контекста, они перестают быть синонимами. Следует различать прямой и образный смысл этих слов, когда в действие вступают и «контекстуальные сдвиги значения», и «приращение смысла» в поэтическом контексте [108, с. 49], и «преобразования, испытываемые словами в художественных текстах» [108, с. 64]. Замечания Ю. Д. Апресяна о квазисинонимичности стилистических синонимов применимы и для понимания данной проблемы. По его толкованию, квазисинонимы «имеют большую — в терминологическом смысле — общую часть, но не совпадают полностью» [14, с. 235], в их число попадают и «идеографические синонимы», и «аналоги» [14, с. 235].
Таким образом, метафорические выражения, эпитеты, сравнения, употребляемые в поэзии вместо простых тривиальных слов, могут рассматриваться как синонимы широкого плана, как синонимы поэтического контекста, поэтому и слова с далекими значениями подчас оказываются в поэтической речи синонимичными, тождественными по смыслу.
Шарль Балли писал: «…каждый носитель языка очень четко, хотя и бессознательно, ощущает факт множественности выразительных средств, которые группируются в нашей памяти вокруг соответствующих представлений и понятий; это и есть бессознательная синонимия» [20, с. 123]. Балли указывает на необходимость сначала выяснить общий смысл, присущий словам каждого синонимического ряда, и только затем изучать различия между синонимами. Касаясь вопроса об экспериментах на текстах, он подчеркивает: «…количество и разнообразие синонимов, которые обнаружатся при опыте, будет поистине удивительным» [20, с. 127], поскольку «в принципе все речевые факты, связанные общностью основного смысла, можно рассматривать как синонимы» [20, с. 169].
В поэзии постоянно сталкиваются прямые и переносные значения слов. Слова в переносном значении пополняют длинные синонимические ряды, в которых первым является слово, передающее основное понятие.
Лирический герой и его атрибуты в печали и радости
Названия лирического героя можно разделить на ряд подгрупп:
1) большинство названий лирического героя образованы от глаголов со значением «любить» или заключают в себе дополнительное значение «страдание, мука, болезнь»:
мухибб — любящий;
амин — верный;
‘ашик — любящий, влюбленный, мн. ‘ушшак;
муграм — увлеченный, влюбленный;
муграм сабаба — страстно влюбленный;
магрум — влюбленный;
сабб — любящий, влюбленный;
ахл ас-сабаба — люди, отдавшиеся любви; влюбленный;
калиф — увлеченный;
мушаввак — снедаемый любовью, пылающий любовью;
муштак — тоскующий, вздыхающий от любви;
маджнун — обезумевший от любви, безумный, любящий без памяти; любящий до безумия;
мубтала — страдающий от любви;
му‘анна/ма‘анна — поверженный в страдания любви;
мудна — изнуренный любовью;
марид — больной, больной от любви;
‘алил — больной от любви;
нахил — высохший от любви;
талиб дава’ — ищущий лекарства от любовных страданий;
хазин — печальный, вздыхающий от любви;
махзун — опечаленный;
мискин/маскин — бедный, несчастный, влюбленный;
мусайкин — бедняга, бедненький, несчастный в любви;
мамхун — подвергающийся испытанию любви;