Арбитражный десант
Шрифт:
– Дурочка ты дурочка! Навязалась-таки. Ладно, опирайся и показывай, где твоя машина. Он резко подсел, подхватил ее под колени правой рукой и поднял на плечо, будто ребенка на демонстрации. Вскрикнул от боли, свободной рукой ухватился за бок. - Что? До сих пор ребра не срослись? - Знать бы, - процедил Денис. Закусив губу, он пошел по рядам. Подозрительно склонился к притихшей наверху ноше.
– Чего замолчала? - А что говорить? Опять битый небитого везет.
Уже в полутьме "Тайота" проехала в приоткрытые металлические ворота с проржавелой табличкой "Садоводческое товарищество "Дружба",
– Где-то здесь на этой улице он обосновался, - уверенности в голосе Дениса, впрочем, не было.
– Был-то всего пару раз. Да и то в горизонтали.
– Как это?
– заинтересовалась Ирина. Но тут Денис, что-то расслышав, тормознул и нажал кнопку стеклоподъемника. В дачной тишине стала явственно слышна доносящаяся угрюмая музыка.
– Здесь, - успокоился он. Прислушался.
– Гендель, нет?
– Скорее Бах.
– Это как раз всё едино. Главное, что не Штраус, - он хлопнул себя по щеке и заново поднял стекло: в салон начала слетаться мошкара.
Скорее угадал, чем увидел обалделое выражение на лице попутчицы и, трогаясь, снизошел до объяснения:
– Запой у него. Пьет под классику. Самая тяжелая фаза - как раз под Баха и под...
– пощелкал пальцами.
– Бетховена?
– Нет - Бетховен для этой фазы мягковат. Под Глюка.
– Ты что, в самом деле можешь отличить Глюка?
– удивилась Ирина.- Вот не подумала бы! - Бог с тобой. Я и Николаева от Крутого не больно отличу, - Денис с сожалением наморщил нос.
– Просто каламбур составился: глюки - под Глюка, - потому и запомнил.
– А под Штрауса, видимо, трезвеет?
– Точно. Под Штрауса, под Шумана у него самый отходняк начинается. Но до этого далеко. Меж ними как раз еще Бетховен. А если затянется дольше, чем на неделю, то и Глинкина "Жизнь за царя" случается. Большой меломан!
Последнюю фразу не произнес - процедил, вспомнив о причине нынешнего визита.
Машина остановилась у калитки, обмотанной посередине цепью с замком. Метрах в пяти вырисовывался дощатый дачный домик.
Замок оказался накинут для видимости. Размотав цепь, поздние визитеры двинулись по дорожке, освещенной жидким светом с веранды. Галька похрустывала в темноте.
Дверь изнутри распахнулась, и в снопе света возник силуэт женщины.
– Кто тут?
– тревожно спросила она.
– Это я! Дэни!
– успокоительно произнес Лобанов, всходя на веранду.
– Господи, Дэничка!
– женщина всхлипнула и прижалась к Денису.
– А у нас... сам слышишь! Считай, девятый день пошел.
Денис сочувственно вздохнул. Отстранился, давая ей возможность разглядеть свою спутницу:
– Это со мной. Как там он?
– Очнулся. У него водка кончается. Так что сейчас звать будет.
– Не покупала бы.
– А то сам не знаешь. Два дня назад попробовала не дать. Так голый побежал по дачам - искать. Насилу уволокла от позора.
–
– будто в подтверждение ее слов, послышался из глубины слабый надсаженный голос.
– Почему Маланья?
– удивился Денис.
Она пожала плечами:
– Поди пойми. В прошлый раз Фроськой кричал.
– Ты где, стервь?!
– в голосе надбавилось напору и хрипотцы.
– Побудьте здесь обе. За стервь я сам отвечу, - Денис зашел в дом и закрыл за собой дверь.
– Господи! За что мне это наказание?
– распухшее женское лицо оросилось новыми слезами.
– Ведь почти выходился. И - опять этот банк проклятущий. Чтоб его раз и навсегда взорвали!
Не зная, что сказать, Ирина сочувственно провела рукой по покатому плечу.
Денис по рассохшейся лестнице взбежал на чердак, где была встроена стиснутая крыльями крыши маленькая каморка - убежище хозяина дачи.
Пахнуло луком, сивухой, прелыми, пропитанными тяжелым потом простынями. На кровати, свесив ноги, в одних трусах сидел Олег Жукович. Склоненная растрепанная голова мерно покачивалась. Рука с зажатым, до трети налитым стаканом подрагивала в такт музыке, разносившейся из приспособленного в углу музыкального центра. Справа на поставленном на попа ящике из-под яблок лежали надгрызанная луковица и плесневелая ржаная корка. Жукович, прикрыв глаза, медитировал, оттягивая сладостный момент нового возлияния.
– Ты, что ли, наконец?
– прохрипел он, свободной рукой повелительно указывая в угол, где валялась отброшенная пустая бутылка.
– Я, - подтвердил Лобанов.
Голова испуганно поднялась, веки размежились. Перед Лобановым предстало оплывшее синюшное лицо. Слезящиеся глазки выглядывали из-за набрякших бурых мешков, будто замаскированные смотровые щели.
– О! Какие люди, - через силу обрадовался Жукович.
– Тогда есть повод.
Он быстро потянул ко рту спиртное, боясь, что отнимут. И - правильно: Денис перехватил стакан, отобрал и отставил на ящик. Углядев единственный стул, перевернул и подсел вплотную - колени в колени.
– Говори!
– Ды ты чо это? Об чем вообще? Давай лучше за встречу. Дэнька, последний, может, друган мой на этой поганой земле, - Жукович вновь потянулся к стакану. Бесполезно: колени Лобанова, будто железным ободом, охватили его ноги.
– Говори!
– требовательно повторил он, с парализующей холодностью погружаясь в расширяющиеся зрачки Жуковича.
– Куда дел?
– Сверлишь! Все вы сверлите, - пробормотал Жукович, не в силах выдерживать этот жесткий взгляд.
– Душу выворачиваете. Уж ты-то! Хочешь знать, как скурвился Олег Жукович?
– пугаясь, закричал он.
– Так получи, фашист, гранату! Он сбивчиво принялся рассказывать о визите Подлесного. Денис слушал без выражения.
– Главное, говорит, ты теперь мой агент. Понял, каков прикольчик? Заагентурить меня хотел, тварь гэбэшная! Но тут ему не обломилось. Не на того напал!
– прервав сбивчивое повествование, Жукович с чувством выполненного долга потянулся к стакану, даваясь, выпил. - Главное, говорит, документы давай. Ну, я ему слепил горбатого, что, мол, у Кичуя хранятся. Каково?
– Жукович тонко захихикал.
– А на самом деле где?
– У ти какой любопытный!
– Жукович вдруг насупился подозрительно, погрозил пальцем.
– Сие есть тайна, покрытая мраком. - Ты ему договор на продажу компании подписал?!