Аргентинец поневоле
Шрифт:
Были еще кровопролитные стычки с разным результатом. Война за убеждения быстро переродилась в конфликт личных амбиций. Но все это было неважно. Местные революционные и контрреволюционные вожди с умным видом просто ковырялись как дети в песочнице. Главные вопросы решались в Европе.
В 1812 году Наполеон повел Великую армию в Россию. И там ее всю и положил. «Воины умирали, повинуясь законам Родины». В 1813 году русская армия, с ответным дружественным визитом, наведалась во Францию. И взяла Париж.
Французы еще в середине 1813 года были вынуждены, забирая солдат для защиты родных границ отчизны,
В тоже время в Аргентине было неспокойно. «Те кто выжил в катаклизме — пребывали в пессимизме!» Триумвират «разменивается по мелочам», издавая указы по малозначительным вопросам (например — что ремесленные цеха должны принимать в ученики индейских мальчиков), в то время когда следовало всячески укреплять диктатуру и «навести порядок» в Верхнем Перу, Парагвае и Восточной провинции, то есть — присоединить их.
У ультралевых радикалов был один большой недостаток — они не вполне адекватно оценивали сложившуюся обстановку и текущие возможности правительства. Да, хорошо было бы вернуть под власть Буэнос-Айреса отпавшие провинции, но откуда взять необходимые для этого силы? Скрытые же роялисты, которых в государственном аппарате оставалось немало, саботировали распоряжения Триумвирата. Таким образом, с какой стороны ни взгляни, Триумвират казался недееспособным.
При этом следует помнить, что одно дело было властвовать от имени «французского узника», короля Фердинанда. Перед которым не надо было отчитываться. Король никак не мог из тюрьмы повлиять на кадровую политику, назначать и смешать руководителей, не имел доступа к системе поощрений и наказаний. То есть монарх-сиделец был удобен для аргентинских революционеров, маскировал их властные помыслы. А теперь предстояла нешуточная борьба за власть, когда маски будут сброшены.
8 октября 1812 года в ходе совместного выступления военных и гражданских лиц Первый Триумвират был свергнут. Его сменил новый Триумвират, в который вошли Хуан Хосе Эстебан Пасо, Николас Родригес Пенья, богатый торговец и видный деятель патриотического движения, а также испанец Антонио Альварес Хонте, один из сподвижников Мариано Морено.
Эти люди решили делать все «как у взрослых». Приняли конституцию. Соорудили для страны герб и флаг. Написали национальный гимн. Провозгласили частичную отмену рабства для негров и отмену долгового рабства у индейцев. Но за всеми этими звонкими декларациями как-то забыли объявить свою страну независимой от Испании. К тому же провозглашать независимость страны в нынешних границах было слишком обидно. Так что «испанский вариант», когда имелась возможность порулить добавочно в Уругвае, Парагвае и Боливии, устраивал всех.
Второй Триумвират оказался сильно похожим на Первый — разногласия между его членами препятствовали эффективной работе. Понимая, что следующий третий Триумвират окажется не лучше предшествующих, в январе 1814 года Ассамблея приняла решение о сосредоточении исполнительной власти в одних руках и учредила должность Верховного правителя Соединенных провинций Ла-Платы, при котором роль консультативного органа должен был исполнять Государственный совет.
Первым Верховным правителем стал бойкий
Хервасио Посадас, ранее занимавший должность адвоката-прокурора Буэнос-Айреса, был убежденным якобинцем, сторонником жесткой централизованной власти и весьма энергичным человеком, иначе говоря — прирожденным диктатором. Такие живчики, как он, редко встречаются. Казалось, что уж Посадос-то заставит жернова власти вращаться быстро…
Однако же гора родила мышь. Всю свою неуемную энергию Посадас, как «ценитель большой и чистой любви», направил на борьбу с уругвайским федералистом Хосе Артигасом, столь же упертым человеком, как и он сам. Личное и частное возобладало над общими интересами — ради победы над неуступчивым Артигасом, контролировавшим часть Восточного берега и провинцию Энтре-Риос, Посадас был готов сотрудничать с испанскими и португальскими роялистами.
К сожалению, в Буэнос-Айресе мало кто понимал, что сепаратизм Артигаса является не его прихотью, а объективно обусловленным требованием нынешней жизни.
Глава 10
Не сделав для страны ничего полезного, Хервасио Посадас, даже не вступив толком в должность, в том же январе 1814 года передал пост своему племяннику, лейтенант-полковнику Карлосу Мария де Альвеару (точнее говоря, это Альвеар, игравший ведущую роль в Ассамблее Тринадцатого года, сначала поставил Верховным правителем своего дядю, а после неожиданно передумал и решил править сам).
На момент прихода к власти Альвеару было всего двадцать пять лет, но тем не менее этот «мальчик исключительных способностей» показал себя довольно толковым офицером. Страстный любитель всяких физических упражнений, неустрашимый наездник, великолепно владеющий шпагой и пистолетом, храбрый до безрассудства, обладающий приятным голосом и талантом рисовальщика, пишущий даже стихи, Альвеар, верный своему стратегическому принципу, в горячке снова ввел в Уругвай войска. «Да забирайте вы эту Кемску волость» тут не катит!
Испуганные революционной мишурой, часто не видящей краев и противоречащей здравому смыслу, богатые латифундисты зашевелились. В провинции было неспокойно — теперь восстания поднимали не пеоны, а их хозяева-каудильо. Вожди -каудильо, как правило крупные латифундисты или же генералы и полковники гарнизонов провинций, по факту захватывали власть на местах и правили как им было нужно.
По факту, каудильо не восстанавливали власть испанской короны, а правили как диктаторы, но все прежние порядки, выгодные крупным землевладельцам, восстанавливались в полном объеме. Такое вот колесо судьбы…
Ассамблея никак не могла этому помешать — со временем она все больше и больше погрязала в дискуссиях, препятствовавших нормальной работе. По сути, к началу 1814 года из единого органа Ассамблея превратилась в совокупность разобщенных фракций, каждая из которых пыталась проводить свою политику.
Образно говоря, Ассамблея напоминала выстроенную кругом расстрельную команду, каждый из членов которой целился в другого. Ведь восторженный революционер — гораздо хуже обезьяны с гранатой! Никогда не знаешь, что он учудит! Фанатики, блин!