Argumentum ad hominem
Шрифт:
На выходе она всучила мне ещё и куртку. Замшевую. Способную поспорить своей мягкостью с джемпером.
Про старую одежду я спрашивать не рискнул, потому что предполагал: уничтожена немедленно и с особой жестокостью. К тому же, такого дерьма у меня дома с избытком. В крайнем случае, буду таскать из тех многочисленных баулов, которые сортирует Консуэла. В качестве платы за использование моей комнаты под склад.
Остановившись у Управления, сестра Портера порылась в бардачке и протянула мне картонный футляр
— Возьмите и не теряйте.
Внутри оказался комм, из серии тех, что гнутся во все стороны, только нарочно приспособленный для ношения на запястье.
— Зачем это?
— Поскольку я так или иначе какое-то время буду вашим адвокатом… Предпочитаю не терять связи с клиентами, знаете ли.
Звучит логично. Хотя можно было просто узнать мой номер и…
— Давайте, я помогу.
Она собственноручно застегнула браслет и даже проверила надежность замка.
— Вас точно не нужно сопровождать?
Я прикинул последовательность своих предполагаемых действий и покачал головой.
— Не стоит, мэм.
Как именно она поняла мой ответ, можно было только догадываться, но многозначительно хмыкнула.
— Как хотите, было бы предложено. Ну да, у меня есть свой разговор к этому учреждению, так что… Только, пожалуйста, постарайтесь не ломать казенную мебель. И вообще.
Я попробовал представить, насколько жертвы и разрушения вписываются в мой план. Если подходить к делу реально, мебелью точно может не обойтись. С другой стороны, меня же попросили?
— Хорошо.
— Вот и отлично!
Она легко взлетела по лестнице главного входа, угрожающе стуча каблучками, а я отправился на задворки, к тому самому кабинету, где мне выдали путевку в очень странное путешествие.
Дверь снова оказалась открытой, словно меня ждали. Только ожидающий был один: тот самый, лохматый надзирающий офицер, который путался в формах и бланках.
Путался… И почему я только сейчас это понял?
— Есть разговор.
Я чуть наклонился над столом, и мне рефлекторно подались навстречу. Как раз ровно настолько, чтобы можно было без лишнего напряжения ухватиться за галстук и разложить собеседника поверх бумаг. Мордой вниз.
— Вы подставили меня под мафию.
Он попробовал трепыхнуться и растерянно проблеял что-то вроде: «Но ведь хорошо же получилось…»
— Это не вопрос. Вопрос: зачем?
Конечно, рассматривать этого парня в качестве достоверного источника информации было бы глупо. И я был вполне готов к тому, что придется дернуть не одно звено цепи, чтобы выманить на свет босса. Но напрягаться, и правда, не пришлось.
— Отпустите его.
Голос, прозвучавший от двери, показался знакомым. Где-то я уже слышал эти чуть покровительственные интонации.
— Или вы всегда срываете свою злобу на слабых и беззащитных?
Надо
Но пальцы разжал, конечно. Потому что сейчас и здесь объектом моего внимания стал совсем другой человек.
Он пропустил лохматого в коридор, закрыл дверь кабинета и неторопливо обошел стол, останавливаясь за креслом.
Немолодой. Весь такой картинно-мягенький, что ли. Как медвежата, нарисованные на всяких любовных открытках: меха нет, одна иллюзия. И если дотронуться, то под пальцами будет гладкая холодная бумага.
По-настоящему мягкой выглядела разве что только его кофта. Вязаная.
— Вы сказали, у вас есть вопрос. Можете задать его мне.
— И получу ответ?
— Разумеется. В любом случае. Так или иначе.
Это ощущение походило на осторожный укол, вроде тех, которыми давеча шпиговала меня сонга. Причем, насколько я мог судить, попало в одно из тех же мест.
— Чудовище! Что ты с ней сделал?!
Комариный укус превратился в пункцию спинного мозга, которую вопреки всем инструкциям и здравому смыслу вознамерились сделать без анестезии, пройдя насквозь через живот.
— Что ты с ней сделал?!
Он ведь уже копался во мне. Тогда, в том странном доме.
Сонгер. Редкий экспонат, если задуматься. О мужчинах, поющих песни, как-то не принято рассказывать на каждом углу, и кажется, понимаю, почему. Потому что он не поет. Он воет, как гайковерт. И ощущается примерно так же.
— Что… ты… с ней…
Если бы мы встретились сразу после той девчонки на этаже, обошелся бы без церемоний. Но теперь я знал, что можно поступать по-разному. И совершенно не обязательно устранять беспокойство самым радикальным образом. Тем более, сонгер по моей внутренней классификации в разряд этого самого беспокойства не попадал. В лучшем случае, висел где-то чуть повыше, чем «неудобство». Да и…
Он не столько пытается сделать больно мне, сколько кого-то защищает. Как умеет. А это заслуживает уважения. Поэтому я сказал просто:
— Пошел вон.
Он вздрогнул всем телом, как будто его заставили проглотить только что выблеванный обед.
— Чудовище!
Было уже понятно, что диалога не получится. Если я и допускал возможность беседы, на каких угодно тонах, то сонгер такую возможность отрицал безоговорочно. Это путало выводы, нарушало планы и вообще портило настроение. Но все ещё не беспокоило, пока…
Оставив в покое меня, он начал шарить своей песней по окрестностям. Наугад и наотмашь хлеща все, куда мог дотянуться. И это было нехорошо. Неправильно.