Архипелаг ГУЛаг
Шрифт:
Миновав раймаг, чайную, амбулаторию, почту, райисполком, райком под шифером, дом культуры под камышом, - грузовик наш останавливается около дома МВД-МГБ. Все в пыли, мы спрыгиваем, входим в его палисадник и, мало стесняясь центральной улицей, моемся тут до пояса.
Через улицу, прямо против МГБ, стоит одноэтажное, но высокое удивительное здание: четыре дорических колонны всерьёз несут на себе поддельный портик, у подошвы колонн - две ступени, облицованные под гладкий камень, а над всем этим - потемневшая соломенная крыша. Сердце не может не забиться: это школа! десятилетка. Но не бейся,
Пересекая центральную улицу, туда, в заветные школьные ворота, идёт девушка с завитыми локонами, чистенькая, подобранная в талии жакета как осочка. Она идёт - и касается ли земли? Она - учительница! Она так молода, что не могла еще кончить института. Значит - семилетка и целый педагогический техникум! Как я завидую ей! Какая бездна между ею и мной, чернорабочим. Мы - разных сословий, и я никогда не осмелился бы провести её под руку.
А между тем новоприбывшими, по очереди выдёргивая их к себе в молчаливый кабинет, стал заниматься... кто же бы? Да конечно кум, оперуполномоченный! И в ссылке он есть, и тут он - главное лицо!
Первая встреча очень важна: ведь нам с ним играть в кошки-мышки не месяц, а в_е_ч_н_о. Сейчас я переступлю его порог, и мы будем приглядываться друг ко другу исподтишка. Очень молодой казах, он скрывается за замкнутостью и вежливостью, я - за простоватостью. Мы оба понимаем, что наши незначащие фразы, вроде - "вот вам лист бумаги", "а какой ручкой я могу писать?" это уже поединок. Но для меня важно показать, что я даже не догадываюсь об этом. Я просто, видимо, всегда такой, нараспашку, без хитростей. Ну же, бронзовый леший, помечай у себя в мозгу: этот - особого наблюдения не требует, приехал мирно жить, заключение пошло ему на пользу".
Что я должен заполнить? Анкету, конечно. И автобиографию. Этим откроется новая папка, вот приготовленная на столе. Потом сюда будут подшиваться доносы на меня, характеристики от должностных лиц. И как только в контурах соскребётся новое дело и будет из центра сигнал сажать - меня посадят (вот здесь, на заднем дворе, саманная тюрьма) и вмажут новую десятку.
Я подаю начинательные бумаги, опер прочитывает их и накалывает в скоросшиватель.
– А не скажете, где здесь райОНО?
– вдруг спрашиваю я беззаботно-вежливо.
А он вежливо объясняет. Он не вскидывает удивлённо бровей. Отсюда я делаю вывод, что могу идти наниматься, МГБ не возражает. (Конечно, как старый арестант, я не продешевился, не спросил его прямо: а можно ли мне работать в системе народного образования?)
– Скажите, а когда я смогу туда пройти без конвоя?
Он пожимает плечами:
– Вообще, сегодня, пока к вам тут при...желательно*, чтобы вы не выходили за ворота. Но по служебному вопросу сходить можно.
И вот я и_д_у! Все ли понимают это великое свободное слово? Я с_а_м иду! Ни с боков, ни сзади не нависают автоматы. Я оборачиваюсь: никого! Захочу, пойду правой стороною, мимо школьного забора, где в луже копается большая свинья. Захочу, пойду левой стороною, где бродят и роются куры перед самым райОНО.
Двести метров я прохожу до райОНО - а спина моя, вечно согнутая, уже чуть-чуть распрямилась, а манеры уже чуть-чуть развязнее.
Я вхожу в старой шерстяной гимнастёрке фронтовых времён, в старых-престарых диагоналевых брюках. А ботинки - лагерные, свинокожие, и еле упрятаны в них торчащие уши портянок.
Сидят два толстых казаха - два инспектора райОНО, согласно надписям.
– Я хотел бы поступить на работу, в школу, - говорю я с растущей убеждённостью и даже как бы лёгкостью, будто спрашиваю, где у них тут графин с водой.
Они настораживаются. Всё-таки в аул, среди пустыни не каждые полчаса приходит наниматься новый преподаватель. И хотя Кок-Терекский район обширнее Бельгии, всех лиц с семиклассным образованием здесь знают в лицо.
– А что вы кончили?
– довольно чисто по-русски спрашивают меня.
– Физмат университета.
Они даже вздрагивают. Переглядываются. Быстро тараторят по-казахски.
– А... откуда вы приехали?
Как будто неясно, я должен всё иим назвать. Какой же дурак приедет сюда нанииматься, да еще в марте месяце?
– Час назад я приехал сюда в ссылку.
Они принимают многознающий вид и один за другим исчезают в кабинете зава. Они ушли - и теперь я вижу на себе взгляд машинистки лет под пятьдесят, русской. Миг - как искра, и мы - земляки: с Архипелага и она! Откуда, за что, с какого года? Надежда Николаевна Грекова из казачьей новочеркасской семьи, арестована в 37-м, простая машинистка и всем арсеналом органов убеждена, что состояла в какой-то фантастической террористической организации. Десять лет, а теперь - повторница, и - вечная ссылка.
Понижая голос и оглядываясь на притворенную дверь заведующего, она толково информирует меня: две десятилетки, несколько семилеток, район задыхается без математиков, нет ни одного с высшим образованием, а какие такие бывают физики - тут и не видели никогда. Звонок из кабинета. Несмотря на полноту, машинистка вскакивает, бодро бежит - вся служба, и на возврате громко официально вызывает меня.
Красная скатерть на столе. На диване - оба толстых инспектора, очень удобно сидят. В большом кресле под портретом Сталина - заведующий: маленькая гибкая привлекательная казашка с манерами кошки и змеи. Сталин недобро усмехается мне с портрета.
Меня сажают у двери, вдали, как подследственного. Заводят никчёмный тягостный разговор, потому особенно долгий, что пару фраз сказав со мною по-русски, они потом десять минут переговариваются по-казахски, а я сижу как дурак. Меня расспрашивают подробно где и когда я преподавал, выражают сомнение, не забыл ли я своего предмета или методики. Затем после всяких заминок и вздохов, что нет мест, что математиками и физиками переполнены школы района, и даже полставки трудно выкроить, что воспитание молодого человека нашей эпохи - ответственная задача, - они подводят к главному: за что я сидел? в чём именно моё преступление? Кошка-змея заранее жмурит лукавые глаза, будто багровый свет моего преступления уже ударяет в её партийное лицо. Я смотрю поверх неё в зловещее лицо сатаны, искалечившего всю мою жизнь. Что я могу перед его портретом рассказать о наших с ним отношениях?