Архивы Дрездена: Маленькое одолжение. Продажная шкура
Шрифт:
– Забирайте своих людей и убирайтесь отсюда, – негромко велел я ему. – И не советую возвращаться.
Он смерил меня угрюмым взглядом, затем сжал губы, кивнул и начал собирать свое воинство. Томас подобрал его пистолет и небрежно сунул его за пояс, что, вообще-то, не положено по технике безопасности. Тихо ступая по ковру, он приблизился и встал рядом со мной, настороженно следя за всеми движениями мордоворотов.
Они убрались, почти неся на себе бедолагу со сломанной кистью. Замыкали шествие двое из коридора, еще не отошедшие от крепкой удушающей хватки
Когда дальняя дверь коридора закрылась за ними, я повернулся к Деметре.
– На чем мы остановились?
– Я сомневалась в искренности ваших намерений.
Я покачал головой.
– Хелен. Вам известно, кто я. Вам известно, чем я занимаюсь. Да, я считаю Марконе порочным сукиным сыном, который, вероятно, заслуживает смерти. Но это не значит, что я собираюсь отказаться от помощи ему.
Десять или пятнадцать секунд она молча смотрела на меня. Потом взяла со стола блокнот, вырвала страницу, написала на ней что-то, сложила листок и протянула мне. Я взялся за угол и потянул, но она не отпускала его.
– Дайте мне слово, – произнесла она. – Обещайте, что сделаете все, что в ваших силах, чтобы помочь ему.
Я вздохнул. Ну конечно.
На вкус слова казались протухшей корейкой с солью и уксусом, но я все-таки заставил себя произнести их вслух.
– Я сделаю это. Даю вам слово.
Деметра отпустила бумажку. Я заглянул в нее. Адрес, ничего больше.
– Возможно, это поможет вам, – сказала она. – А может, и нет.
– Это больше, чем у меня имелось минуту назад, – заметил я и кивнул Томасу. – Пошли.
– Дрезден, – окликнула меня Деметра, когда я уже подошел к двери.
Я задержался.
– Спасибо. За то, что укоротили Торелли. Он мог покалечить кого-нибудь из моих девушек.
Я оглянулся на нее и кивнул.
А потом мы с Томасом отправились в пригород.
Глава 12
Деловые интересы Марконе широки и разнообразны. Впрочем, когда ты отмываешь столько денег, сколько он, по-другому и быть не может. Он владел ресторанами, холдинговыми компаниями, занимался импортом и экспортом, инвестировал средства, проводил всевозможные финансовые операции – и, разумеется, в его империю входили строительные компании.
Сансет-Пойнт – один из тех ожогов, что коверкают поверхность нашей планеты: пригородный микрорайон. Расположенный в получасе езды на север от Чикаго, он в свое время представлял собой живописные лесистые холмы по берегам маленькой речушки. Теперь и деревья, и холмы свели под корень бульдозерами, оставив голую, открытую всем ветрам землю. Речка превратилась в сточную канаву. Под снежным покровом все здесь выглядело ровным, белым и стерильным, как внутренности нового холодильника.
– Ты только посмотри, – повернулся я к Томасу, махнув рукой в сторону домов. Каждый стоял на участке, выступавшем от стен на расстояние, не превышающее размер почтовой марки. – И люди платят, чтобы жить в местах вроде этого?
– Разве ты сам не живешь в подвале?
– Я живу в центре большого города,
– А что, разве не милые домики?
– Милые клетки, – буркнул я. – Пространства между ними нет. Зелени никакой. Места вроде этого превращают человека в полевку. Он возвращается с работы и шмыгает в норку. И остается там до тех пор, пока ему не приходится выползать на работу, на которую он не может не ходить, потому что ему надо выплачивать кредит за эту мышиную норку.
– Все равно на порядок лучше твоей квартиры, – настаивал Томас.
– Отнюдь.
Захрустев шинами по снегу, «хаммер» остановился, и Томас недовольно уставился в ветровое стекло.
– Чертов снег. Поди догадайся, где у них здесь улицы.
– Просто старайся не въехать кому-нибудь в стену, – посоветовал я. – Двадцать третий мы проехали минуту назад. Должно быть, это совсем рядом.
– Двадцать третий проспект, переулок или проезд? – спросил Томас.
– Бульвар.
– Проклятые закоулки, – с чувством произнес он и медленно тронул машину дальше. – Вот. – Он кивнул головой в сторону следующего выплывшего из снежной пелены знака. – Этот?
– Угу.
Из-за самодельного уличного указателя показался другой, стандартный дорожный знак, согласно которому Двадцать четвертый проезд заканчивался тупиком. Конец пути.
– Проклятое предвестие, – буркнул я.
– Что еще?
– Ничего.
Мы медленно двигались сквозь бело-серую завесу снегопада. Свет не имел направления, преломляясь в миллиардах ледяных кристалликов. Мотор «хаммера» урчал чуть слышно; по сравнению с ним хруст снега под шинами казался оглушительным грохотом. Мы миновали с полдюжины игрушечных домиков, симпатичных и пустых; снег налипал на стены, из-за чего окна казались глазницами наполовину погребенного черепа.
Что-то было не так. Я не мог бы сказать, что именно, но ощущал это так же явственно, как резное дерево посоха, который сжимал в руках.
Мы были здесь не одни.
Томас тоже это почувствовал. Плавным движением он вытянул из-за спинки водительского сиденья свой пояс. На нем висела в ножнах старая кавалерийская сабля, которую он брал с собой на самые рискованные дела вместе с другой своей любимой игрушкой – ножом с искривленным лезвием. Эта штука называется кукри, и это традиционное оружие гуркхов.
– Что это? – тихо спросил он.
Я закрыл глаза на мгновение, напрягая свои чародейские чувства в попытке уловить любые необычные возмущения энергии вокруг нас. Падающий снег мешал моим магическим чувствам не меньше, чем обычным, физическим.
– Не знаю точно, – негромко ответил я. – Но что бы это ни было, можно наверняка ставить на то, что оно знает о нашем присутствии.
– Как ты собираешься играть, если начнется музыка?
– Мне ничего и никому не надо доказывать, – буркнул я. – Я предлагаю бежать, как маленькая девочка от трех медведей.