Архивы Конгрегации

Коллектив авторов

– А внакладе-то добрейший и благочестивейший зеленщик не оставался...
– с непонятным выражением протянул Ван Ален.

– Воистину безграничны лицемерие и алчность человеческие, - вздохнул Курт.
– Пошли отсюда, Ян. Какой бы кары эта тварь Божья ни заслуживала, пусть примет ее не из рук малефика.

* * *

Когда они добрались до предполагаемого района проведения ритуала, уже стемнело. Макс понуро бродил по пустеющим улицам, несмотря на довольно теплую погоду, надвинув капюшон плаща по самый нос. Подойдя ближе, Курт понял, почему: лицо парня сейчас с большим трудом

можно было назвать человеческим. Подбородок оставался прежним, а вот нос вытянулся, почти превратившись в волчий. На приятном и открытом человеческом лице влажный волчий нос смотрелся диковато, но следователю сейчас было не до того. Он лишь отметил про себя, что со времени их последней встречи Макс поднаторел в обращении со своей второй натурой.

– Ничего, - хмуро доложил он. Голос звучал непривычно гулко, будто с подвыванием.
– Обычные люди, обычные дома. Горячее железо - разве что котлы в печках.

– Во дворы забирался? К сараям и задним дверям подходил? Вряд ли он станет разделывать жертву прямо в комнате, позволяя ей вопить на весь квартал и рискуя быть увиденным в окно.

– Всех собак распугал, - кивнул Макс.
– Я по дворам на четырех лапах бегал.

– Молодец, - одобрил Курт.
– Продолжаем в том же духе. Один круг идешь на двух, один на четырех.

* * *

Перевалило за полночь. Свет в окнах давно погас, с улиц исчезли последние прохожие. Обитатели неблагополучных кварталов если и промышляли где-то поблизости, то к вооруженным до зубов мужчинам благоразумно не совались. Зону поиска на всякий случай расширили на несколько прилегающих кварталов, но никаких подозрительных запахов и звуков не наблюдалось. Хагнер уже не возвращался в человеческую форму и, обнаглев окончательно, совал нос в окна и под двери, надеясь уловить хоть что-то. Тщетно.

Ноги гудели, недвусмысленно намекая на заслуженный отдых, а над переносицей начинала пульсировать знакомая боль.

– Он что, прямо в преисподнюю со своей жертвой спустился?
– не выдержал Ван Ален.
– Хвостатый, ты точно учуешь, если они где-то в погребе устроились?

Волк неопределенно мотнул головой. Выразиться понятнее в этой ипостаси он едва ли смог бы.

– Мы что-то упускаем, Ян, - медленно проговорил Курт.
– Мы не видим или не учитываем чего-то важного, а время уходит. Зараза! Возможно, оно уже ушло!

– Знаешь что, Молот Ведьм, - задумчиво протянул Ван Ален, - мне тут вспомнилось, что я краем уха слышал, будто раньше где-то возле города стояла мельница. Может, стоит выйти за пределы города? Мало ли что там еще заброшенное стоит?

Курт ощутил, как гаснет головная боль, и почти с облегчением выдохнул:

– Бегом!

Майстер инквизитор и охотник шли по дороге, удаляясь от города. Мимо них туда-сюда черной молнией метался огромный волк. Вдруг зверь исчез, прямо в воздухе за считанные мгновения обратившись в человека.

– Там!
– хриплым после обращения голосом выкрикнул Хагнер.
– Они там! Кровь, жженое мясо и каленое железо.

– Веди!
– приказал Курт.

Бежать оказалось недалеко, но если бы не Макс, притаившееся в зарослях акации приземистое, наполовину ушедшее в землю строение они

бы просто не нашли. Камень стен густо зарос плющом, свет из заляпанного грязью оконца почти не пробивался наружу; новой и крепкой выглядела только дверь, явно недавно замененная. Изнутри не доносилось ни звука.

– Там вообще еще кто-то есть?
– устало уточнил Курт.

– Я чувствую запах двух человек и слышу придушенные стоны, как будто кому-то заткнули рот, и шорох ерзающего по полу тела, - доложил Макс шепотом.

– Значит, живой пока, - хладнокровно заметил майстер инквизитор и приник к окну, знаком велев спутникам подождать.

Сквозь с трудом найденный относительно чистый участок окна удалось рассмотреть комнату. Помещение выглядело скорее как допросная, чем как обиталище малефика. Никаких пентаграмм, ритуальных кругов, черных или каких-либо других свечей не наблюдалось. На невысоком столике был разложен самодельный пыточный инвентарь: крючья, иглы, ножи; у дальней стены в жаровне с углями калился металлический прут. Посреди комнаты, привязанное к вбитым в пол кольям, было растянуто истерзанное тело мужчины. И сама жертва, и все вокруг нее перемазано в крови; кожа местами содрана, местами неаккуратно разрезана. В ранах на руках и ногах белела голая кость; низ живота, пах и бедра сплошь покрывали ожоги. Над телом, скрывая лицо мужчины, спиной к окну склонилась фигура. Прежде чем Курт успел что-либо предпринять, рука палача с зажатым в ней ножом взметнулась и опустилась на горло жертвы. Убийца ловко отшатнулся, пропуская мимо себя поток крови, и стало видно лицо убитого - местного священника.

– Зар-раза!
– уже не скрываясь, рявкнул Курт и рванулся к двери. Та оказалась заперта, но сориентировавшийся Хагнер вышиб ее одним резким ударом.

Внутри уже никого не было. В открытом лазе в крыше исчезали ноги убийцы.

– Макс, взять эту сволочь!
– заорал Курт не своим голосом, и ликантроп молнией метнулся за дверь.

Минуту спустя все было кончено. Помятого и испачканного в грязи малефика Хагнер приволок за шиворот и остановился перед начальством в ожидании указаний, потрясая добычей.

– Краут...
– выдохнул Ван Ален.
– Последняя жертва, мать его так!

Следователь перехватил малефика у Макса и с размаху приложил палача-самоучку об стену.

– Кого ты вызывал?!
– рявкнул майстер инквизитор.

– К-к... В к-каком с-смысле?
– заикаясь, проблеял зеленщик.

– Что это был за ритуал?!
– наседал Курт.
– Кого ты пытался вызвать?

– Н-н-не знаю...

– Говори, мразь! Кого?! Демона? Дьявола? Ангела? Языческого бога? И как это остановить?

– Никого... я... никого...

– Я тебя сейчас самого на куски порежу! Как обратить действие твоего ритуала? Отвечай!
– Курт хлестнул его раскрытой ладонью по щеке. Голова Краута мотнулась из стороны в сторону.

– Никого я не вызывал!
– наконец пришел в себя задержанный.
– Это не ритуал. Не надо ничего отменять.

– А что тогда ты делал?
– с подозрением уточнил Курт.

– Я спасал их души, - торжественно изрек окончательно опомнившийся Краут.
– Ибо страдание очищает.