Аркадиана
Шрифт:
У двери я мешкаю, ища ключи, но Евгений нажимает звонок. Я хочу потребовать объяснений, кого это запустили в квартиру, но дверь с виноватым видом открывает Ленка. Правильно. У мамы есть запасной комплект...
– - Ой, уже...
– тянет Ленка.
– Проходи...
Она тоже прячет глаза. Видно, что не знает, как разговаривать.
– - У тебя еды вообще нету...
– говорит она.
– Я не нашла... Я макароны сварила...
Я бросаю сумку на галошницу. Вот я и дома. Отвыкшему глазу квартира кажется страшней обычного. Боже, где я живу. Страсть. Пол ободран, грязен, щели в палец толщиной... мерзкого вида обои засалены... на маслянокрасочное покрытие дверей страшно глядеть...
– - Откуда у меня еда, - говорю я.
– Я не держу...
– - Устала?
– спрашивает Ленка. Что говорить, когда говорить нечего... Ленка, в отличие от блистательного мужа, не умеет толковать о пустом месте.
– - Конечно, устала, - говорю я.
Евгений откланивается и, окрыленный, с видимой радостью от окончания миссии, исчезает. Ленка смотрит с завистью на хлопнувшую дверь. Ей тоже хочется на все четыре стороны. Но в семье она вечный подневольный страдалец. Скомандовали: надо, у сестры несчастье, надо чуткость проявить... Проявлять чуткость ей сильно поперек, и она не знает, как - но раз сказали...
– - Ты похудела, - говорит она робко.
– - Странно, - отвечаю я.
– Я пирожные ела тарелками.
Ленка оживляется. Видно, что ей завидно. Она бы с удовольствием ела пирожные тарелками. Она не может себе такого позволить, имея двоих детей и духовно развитого мужа, но тема ей близка и интересна. Мне становится стыдно: хромого по ноге... Нашла чем хвастаться... Ленка открывает рот, чтобы спросить про пирожные, но вспоминает сестрино несчастье и молча тоскливо вздыхает.
– - Я в шкафу посмотрела, - говорит она.
– Хотела что-нибудь черное приготовить. Ничего не нашла...
– - Вот еще, зачем мне черное, - говорю я.
– - Ну траур, - говорит Ленка непонимающе.
С ума сошла, право слово. Я не носила траур даже по бабушке. По вырастившей меня бабушке! Заметим в скобках, нечего было... И не носят траур по работодателю, не принято.
– - Какой траур, - говорю я раздраженно.
– И не надо лазить в мой шкаф. Мало ли какие я скелеты прячу. Я, по-моему, в ничьи шкафы не лазаю.
Ленка смотрит покорными глазами и молчит. Не то, чтобы я угнетала ее в детстве, но она рефлекторно помнит, что я старше и умнее, и не возражает.
– - Ладно, - говорит она, пожав плечами.
Во избежание споров на тему, она удаляется в кухню. Разогревать макароны. Нашла работу... Пока я расстегиваю молнию, звонит телефон. Я вздрагиваю. Не могут оставить в покое... Сегодня объявлена погоня на меня... Будут говорить неприятности, или мама, или Георгий Александрович, или кто-нибудь сторонний... Не будь Ленки, не взяла бы трубку. Не желает разговаривать человек, охваченный горем... Ленка только лишний свидетель неохваченности... Брезгливо, как дохлую лягушку, я поднимаю трубку. Слава богу, это Вера. Я уже рада Вере. Я просто неожиданно счастлива, что она позвонила.
– - Нинка!
– весело кричит Вера с другого конца провода.
– Ты дома? Все в порядке? А то сдали на руки непонятно кому! Я беспокоюсь... Кто это был? Твой новый поклонник?
– - Какой поклонник, - говорю я вяло.
– Порученец...
– - Порученец? Чей? А что случилось?
– - Даа...
– тяну я в трубку.
– Тут, пока мы отдыхали, Саша умер...
– - Ой, господи!
– ахает Вера с искренним ужасом, и так же непосредственно спрашивает: - А это кто?
– - Ну это...
– говорю
– Массажист мой...
Ляпнув, я спохватываюсь, что рядом Ленка с длинными ушами. Ленке, замордованной стереотипами семейной жизни, слишком долго объяснять, что к чему...
– - Я сейчас приду!
– говорит Вера решительно.
– Бедняжка моя!...
– - Да отдыхай...
– возражаю я, но она повесила трубку.
Я бы с удовольствием помылась. Потом бы выстирала полотенце... и купальник. Не улыбается устраивать траурный прием. Я медленно волочу ноги на кухню. Так и есть. Ленка разогревает макароны на сковородке. В масле. Остервенело отдирая деревянной лопаточкой от дна. Она высушит их до состояния проволоки. Брр.
– - Сейчас Вера придет, - сообщаю я.
– - Зачем?
– осторожно спрашивает Ленка, боясь сказать бестактность.
– Вы не с ней разве ездили?
– - С ней, - говорю я.
– Она еще сочувствие не выражала. Вот выразит.
– - Я... пойду тогда?
– с надеждой спрашивает Ленка. В ее глазах помимо радости облегчения - теплая симпатия сообщника по черствой натуре и холодному сердцу.
– - Угу...
– соглашаюсь я.
– Оставь...
– когда Ленка кладет масляную лопаточку - прямо на кухонный стол, который предстоит оттирать без ее участия - я решаюсь и задаю прямой вопрос: - А что с ним случилось?
Ленка поднимает испуганные глаза.
– - Он утонул, - сообщает она полушепотом.
Я непонимающе трясу головой. Я остаточно пьяная, или мне все мерещится? Ребята! Я мокла в воде по два часа подряд, я. Почему дистанционно утонул, хоть и косвенно со мной связанный, другой? Я что-то не улавливаю... потеряла ключ к алгоритму в обломках разрозненной информации. Пока я соображаю замедленно, Ленка застегивает туфельки и упархивает со скоростью матери семейства, стряхнувшей груз забот. Пробудившись от гудения лифта, я запоздало вспоминаю, что не успела спросить, как дела. Как ребята, как мама... Как драчливый Лютик, кому во дворе он дал ногой в ухо... как слюнявый Митроша, сколько зубов прорезалось... Вспоминая Митрошины кудряшки и влажные бессмысленные глазки, я завидую. Нормальная мать, отправилась к детям... А мне бы к Дашке. Как она там? Плещется сейчас Дашка, обхватив надувную подушку, или прыгает под музыку, раскидывая в сторону неуклюжие конечности... Я трясу головой, разбрасывая бредовые мысли, как зеленых чертиков. О ком ты думаешь? Саша - вот твоя потеря...Может, меня в Белые Столбы пора, как Анечку из второго корпуса?.. Вроде осень далеко... Надо выпить... макароны она сварила, а принести не догадалась... Пусть появится Вера, я хочу. Только Верино устойчивое равновесие способно упорядочить некрепкие мозги... а вдруг Вера не придет?.. Сыру наверняка нет... или хоть баночки лосося... Ленкина фирменная проволока в чистом виде несъедобна... а может, в тумбочке?.. Перейти бы на питание от электросети... чтобы есть не хотелось... столько денег уходит... а есть у меня деньги?..
Наконец, приход Веры пресекает мои бесцельные метания по квартире, а ее бурные сочувствия приводят меня в относительную норму. Она не скрывает, что сочувствия формальны, как некий ритуал, но так мне даже проще. Правильно, что раньше рыдателей нанимали со стороны. Предки знали толк в самосохранении... Будешь сам надрываться над собственным горем - сердце надсадишь, а пока за тебя убиваются, можно в относительном спокойствии перегруппировывать личностные связи и заштопывать образовавшуюся от выпадения близкого человека брешь... Еще немного - и мы расслабимся, вместе порыдаем, потом чего-нибудь выпьем, будем орать песни, наоравшись, заснем... У нее правильная реакция, у Веры. Мне бы такую...