Ассира
Шрифт:
Она страстно болела за меня, купила мне втайне в кредит дорогущую электрогитару. Я тогда впервые в жизни прямо при ней разревелся. Как ребенок или как идиот. До того неистово счастье рвало мне душу, что невозможно было не зареветь.
Иногда она правила мои тексты, которые находила на смятых листах в моей комнате. И у нее это здорово получалось. Первые свои хиты я написал, благодаря ей и посвятил тоже ей. Мы с друзьями притирались друг к другу, иногда даже дрались на репетициях, но маленькими шагами шли вперед к своей цели. Вскоре мы стали организовывать небольшие самодеятельные концерты для своих друзей и одноклассников. Со временем, концерты стали собирать целую толпу наших поклонников. Мать приходила на каждое такое уличное выступление. Но я никогда не подавал виду, что я знаком с этой молодой женщиной в черных джинсах и короткой кожаной косухе. Ее можно было принять за одну из старшеклассниц,
Однажды мне пришлось спрыгнуть с импровизированной сцены прямо во время песни и разбить рожу какому-то молокососу, который нагло стал к ней приставать. Она тогда посмотрела на меня с восхищением. Как будто я был героем, хотя я никогда не отличался смелостью.
Она видела, что рок – это моя жизнь, что это то, ради чего я просыпаюсь по утрам. Когда я смотрел по телеку концерты любимых исполнителей, она разрешала мне досматривать до конца, даже если я выключал телевизор уже далеко за полночь. Она понимала меня. Она шла со мной плечом к плечу. Она была мне матерью, другом. Главное – это то, что она была моим другом. Да.
Когда у меня появилась первая девушка, она спокойно сказала мне, что я уже взрослый и могу приводить ее домой. Ненавязчиво она объяснила мне о необходимости контрацепции, сказав со смехом, что шестнадцать – это не возраст для отцовства, даже если я считаю себя очень ответственным человеком.
И я привел девушку домой. Сначала одну. Потом вторую. Потом третью. А потом я перестал их считать. Поклонниц было много, и мне казалось тогда, что они все мне нравятся. Выбрать какую-то одну было непросто: у одной мне нравилась грудь, у другой – задница, у третьей лицо. Такого, чтобы в ком-то все красивое соединилось вместе – не было. Поэтому я с ними просто спал, а потом посылал их… домой. Да, я вызывал такси и посылал их домой, не дальше. Мать была со всеми вежлива, ни разу она не бросила на меня неодобрительного взгляда. Ни разу не сказала мне, что я слишком часто меняю девок.
После школы я поступил в вуз, познакомился с новыми приятелями. Они иногда бывали у меня дома. От рока они были далеки, но на концерты мои приходили постоянно. Я видел, что один из парней, Серж, неровно дышит к моей матери. Он все время ее обхаживал, делал комплименты, глаз с нее не сводил, если она тоже была на концерте. Лишнего он себе не позволял, но все равно, я однажды не выдержал, врезал ему в челюсть так, что она захрустела от удара. И еще прошипел на ухо, что мозги вышибу в следующий раз. Самое забавное, что у Сержа была девушка: миниатюрная девчонка с подведенными черным карандашом глазами. Этот раскрас уродовал ее, но у женщин вообще странные представления о красоте. Девчонка эта постоянно крутилась около Сержа, поэтому я после той стычки успокоился и проводил почти все время в гараже, где мы записывали новую песню. Учеба-гараж-учеба-гараж. А потом я как-то пришел домой и увидел это: на кухонном столе, раздвинув ноги лежала моя мать, а Серж трахал ее стоя – так, что у нее груди подпрыгивали в разные стороны. Задница его сверкала от пота. Играла музыка, стоны раздавались на всю квартиру. Они настолько увлеклись процессом, что не услышали, как открылась входная дверь. Я включил свет в прихожей и, не снимая ботинок, прошел на кухню. Мать вскрикнула, наспех прикрылась скатертью, которую я зло выдернул у нее из рук, после чего ударил ее по лицу наотмашь. Она схватилась за щеку, выбежала из кухни. То, что случилось потом, я с трудом вспоминаю, потому что ярость и тьма застилали мои глаза. Казалось, я ослеп. Я колотил кулаками куда придется, неистово, долго, пока какие-то люди, как позже выяснилось, соседи снизу, два брата, не скрутили меня и не заставили остановиться.
Серж месяц после этого лежал в больнице с сотрясением. Я думал, что он напишет на меня заявление в полицию, но он, почему-то, этого не сделал. Может, эта сука его попросила все замять, пообещав ублажать его до конца своих дней. Я не знаю.
Я снял квартиру с такими же студентами, как я. Пил, накуривался травой, гулял, искал смысл жизни. Музыку забросил, из группы своей ушел, гитару, пьяный, разбил об голову одного из собутыльников. Так четыре года пролетели, даже не успел опомниться. Потом устал от всего, казалось, от самой жизни, понял, что еще немного и выброшусь из окна. Пришел к ней, стал жаловаться на жизнь, она жалела, гладила рукой мои волосы. Я заметил тогда у нее новое кольцо на пальце. Она так и не сказала мне, чей это подарок, но у меня как-будто тогда сердце разбилось снова.
Я устроился работать грузчиком, чтобы не было времени на пьянку. Там, на продуктовой
А потом она пришла ко мне сама, на голове был повязан платок, как у старухи. Лицо бледное, губы странного серого цвета. Старая, больная женщина. Не моя мать. Я вглядывался в знакомые черты и не мог поверить, что это она. Потом, когда у нее из глаз потекли слезы, я подошел, обнял за плечи, и все понял без ее объяснений. Она была больна. Рак завладевает человеком полностью – день за днем распространяет свою гниль все дальше и дальше, не давая больше нормально жить, дышать и, что самое страшное, – мечтать. Она всхлипывала в моих объятиях: такая маленькая, такая беззащитная, такая родная. И я вдруг понял, что ближе нее у меня и не было никого в жизни. Все эти бабы, все друзья, готовые отказаться от меня в любой сложный момент – все это пустое, ненастоящее. А она всегда была и остается тем человеком, которому я был небезразличен. И вот теперь она от меня уйдет навсегда. Сколько ей осталось? Месяц? Два?…
Она умерла через неделю. На моих руках. Мучилась страшно, но светилась вся изнутри и ежеминутно повторяла, что никогда она не была так счастлива, как теперь, когда я держу ее голову на своих коленях. Я молчал, гладил ее по голове и остатки волос клочками прилипали к моим ладоням.Она улыбалась мне сквозь боль, и серые губы дрожали от переполняющего ее счастья. Это было страшно. Эти воспоминания… Они преследуют меня теперь. Они живут во мне, и будут жить вечно. И я злюсь на себя, что поступал с ней так, а она все прощала…
Еще она сказала мне перед тем, как замолчать навсегда, что я ищу не там. Себя ищу не там. Что искать надо не снаружи, а внутри: глубоко-глубоко, там где бьется под ребрами живое, настоящее, горячее…
Глава 8
Вот так живешь-живешь, ни о чем не беспокоишься. Ходишь, смеешься, радуешься, печалишься, смотришь по сторонам, ешь мороженое. А потом раз, и все привычное вокруг тебя – то, что ты называл своей жизнью – берет и исчезает навсегда. Вроде бы секунду назад все было на месте, а сейчас ничего нет. Вот эта секунда после того, как что-то безвозвратно ушло – самая болезненная, непримиримая, горькая. Хочется шагнуть в прошлое и вцепиться мертвой хваткой за то, что только что взяло и ускользнуло у тебя из-под носа. И не отпускать. Но это невозможно. И вот ты стоишь с глупым, потерянным видом перед пустотой и совершенно не знаешь, что теперь делать, куда идти, как жить. На этом закончилась предыдущая глава. С этого начнется следующая. А сейчас я не хочу думать о смерти. Пусть она подождет еще немного.
Самые прекрасные моменты в жизни случаются неожиданно. И от этого они становятся еще более яркими, чувственными, наполненными смыслом. Хочется побыстрее прочувствовать и прожить каждую секунду этого внезапного счастья. Но ты останавливаешься, закрываешь глаза и медленно ловишь счастье губами.
***
Мы с Игорем оказались на островах посреди океана совершенно случайно. Мы не планировали совместное путешествие, мы вообще, в принципе, не планировали ничего совместного до этого времени, просто нам удобно было быть друг с другом. Держаться поближе. Ему было хорошо со мной, а я его любила. Вот такая пара. Думаете, редкость? Я думаю, что нет. Часто так бывает, что пара держится только на любви кого-то одного, а другому удобно и комфортно, когда его любят. Поэтому я соглашаюсь с утверждением, что кто-то отдает любовь, а кто-то принимает. Он принимал мою любовь, более того – он в ней нуждался, как когда-то – в материнской. Вот только чувствовала ли я себя одной-единственной для него? Не всегда.