Атакуют гвардейцы
Шрифт:
самостоятельно несколько выше вас, в том же районе.
Майор Прокофьев многого не досказал. Я это понял по тону его разговора. Видно, они с Пленкиным
решили показать летчикам моей эскадрильи, как надо сбивать мельдерсовцев. Парой они могли свободно
маневрировать, а в случае трудной ситуации немедленно присоединиться к моей группе. С тактической
точки зрения замысел не был плохим, если в расчет не брать сильного, умного и коварного врага.
В районе патрулирования —
фашистов. Только я подумал об этом, как в микрофоне раздался тревожный голос Прокофьева:
— Кубарев, набирай высоту! [126]
Я понял — гитлеровцы. Даю сигнал, и шестерка стремительно пошла вверх. Набрали высоту и тут
увидели, как два самолета, объятые пламенем, падали вниз. Это были наши ЯКи. Восемь «фоккеров»
висели над ними и почти в упор расстреливали из пушек. На фюзеляжах самолетов не трудно было
разглядеть опознавательные знаки мельдерсовцев.
Увлекшись преследованием Прокофьева и Пленкина, гитлеровцы не заметили, как мы оказались над
ними в очень выгодном положении. Всей шестеркой стремительно ударили по врагу. Из мельдерсовской
восьмерки два «фокке-вульфа» начали падать вниз. Воодушевленные успехом, дружно наседаем на
фашистов. Но они успели уже оправиться и приняли наш вызов. Шесть против шести! Численного
преимущества нет ни на одной стороне. Победа здесь останется за теми, у кого крепче нервы, стойкость, выдержка, у кого выше мастерство и умение. В этом мельдерсовцы могли с нами соперничать. За нами
было только одно преимущество — мы сражались над родной землей, фашисты — над чужой. А дома, как говорится, и стены помогают.
Бой становился с каждой минутой все ожесточеннее. Каждому из нас противостоял сильный противник.
По поведению гитлеровцев чувствовалось, что они не намерены уступать поле боя. Потеря двух
самолетов их не обескуражила. Казалось, наоборот, подстегнула.
После нескольких взаимных атак, мы с Хитровым поняли, что перед нами ведущая пара вражеской
группы. Это заставило нас утроить бдительность, быть каждое мгновение начеку. В одной из атак я
промахнулся. Гитлеровец отвернул, но не в ту сторону. Он ушел от моего удара, но попал под меткую
очередь Сергея Хитрова. Молодец, ведомый! Еще один мельдерсовец отправился к праотцам.
Надо было не упустить второго. Наседаем на него с Хитровым и не даем передышки. На какие только
уловки не шел фашист, чтобы оторваться от нас и уйти в облака. И это едва ему не удалось. Но в
последний момент гитлеровец все же допустил на выходе из очередной фигуры секундное зависание, и
это
Оставшись вчетвером, мельдерсовцы, видимо, сочли благоразумным выйти из боя. Мы не преследовали
их. Горючее было на исходе.
На аэродром возвращались шестеркой. Победой можно было гордиться. Ведь мы сражались с
фашистскими летчиками из эскадры «Мельдерс», в которой были собраны лучшие гитлеровские асы, и
победили, сбив четырех «фоккеров». На фоне этих успехов просто как-то не укладывалась в сознании
гибель Пленкина и Прокофьева — опытных и заслуженных летчиков. Недооценка врага привела к
непоправимой ошибке. Оба оказались сбитыми в первую же минуту воздушной схватки. Все летчики
полка сделали для себя правильные выводы. Поднимаясь в воздух навстречу врагу, никогда нельзя
рассчитывать на легкую победу.
* * *
Воспитанные Коммунистической партией в духе советского патриотизма, любви к Родине, мои
однополчане не жалели себя в смертельных схватках с германским фашизмом. В нашем полку высоко
ценилось бесстрашие, презрение к смерти. Командиры, политработники воспитывали в летчиках чувство
боевого товарищества, взаимной выручки.
И это правильно. Без поддержки боевых друзей даже самый искусный и смелый летчик не всегда может
выйти победителем из воздушных поединков с врагом даже один на один.
У меня остались самые теплые воспоминания о заместителе командира полка Григории Прокофьевиче
Прокофьеве. Опытный летчик-истребитель, он действовал личным примером. В полку не было такого
летчика, который не летал бы вместе с Г. П. Прокофьевым на боевые задания. Он особенно любил брать с
собой молодых пилотов, не боялся доверить им свою жизнь. И они платили ему горячей привязанностью, смелостью в боях с врагом.
Все особенно ценили личные беседы комиссара, неторопливые разговоры после дня, наполненного
ратным трудом. Он умел задеть в человеке душу, вызвать на откровенность, укрепить веру в свои силы в
схватке [128] с врагом, поднять боевой дух человека в тяжелую минуту, которых немало выпадало в ту
пору на долю солдата.
А выступления Григория Прокофьевича перед личным составом полка! Предельно сжатые, наполненные
мыслью и чувством фразы зажигали сердца людей, звали на бой.
На вооружении политработников полка имелось много средств воздействия на сознание и сердце воина.
Но на первом месте стояли беседы. Их по поручению партийного бюро полка готовили самые