Атакуют гвардейцы
Шрифт:
Китаев.
— Передайте капитану А. Головину мою благодарность [123] за отлично проведенный бой. Я
восхищаюсь его мужеством и мастерством.
Капитан А. Головин в орловском небе сбил семь вражеских самолетов. В одном из воздушных боев его
самолет, однако, был подбит и загорелся. Сбить пламя летчику не удалось. Пришлось прыгать с
парашютом. А внизу вражеская территория. Раненый, с обожженным лицом и руками, он попал в плен.
Но Головин сумел бежать из лагеря
вернулся к своим.
В тот же день и мне пришлось вылететь во главе шестерки для сопровождения штурмовиков. ИЛы шли
наносить удар по тому же узлу сопротивления гитлеровцев.
Полет этот был сложным. Небо затянуло тяжелыми грозовыми облаками. Это требовало от летчиков
собранности, высокой осмотрительности. Поэтому еще до подхода к цели я приказал четверке Гуськова
непосредственно прикрывать действия штурмовиков, а сам с Хитровым пошел вверх и занял эшелон на
500 метров выше.
В район цели пришли без помех. Но только штурмовики выстроились в круг для атаки, как заметил
четырех ФВ-190. Они шли прямо на ИЛы. Не знаю, то ли фашисты не заметили нашу пару, то ли
рассчитывали на стремительность и внезапность своей атаки. Мы с Хитровым, хотя и имели высоту, но
находились в стороне. Может быть, этим они и решили воспользоваться.
— Гуськов, справа выше фрицы, — передаю по радио и бросаю свой ЯК в крутое пикирование. Стрелка
указателя скорости быстро поползла вправо.
Для атаки выбрал ведомого левой пары. Замечаю, что Гуськов разворачивается для боя. В результате
фашистские истребители оказались под ударом с двух сторон. Положение, прямо скажем, не завидное.
Видно, гитлеровцы тоже это поняли. Они отказались от атаки штурмовиков и начали разворачиваться, чтобы уйти от нашего удара. Но было уже поздно. Я настиг «фоккера» и длинной очередью свалил его.
Задымил второй. Это — работа Гуськова. Фашисты опомниться не успели, как потеряли сразу два
самолета. Оставшиеся в живых не стали дожидаться своей участи и поспешно покинули поле боя. [124]
Между тем погода совсем испортилась. Пошел проливной дождь. Гроза. В наушниках шлемофона
сплошной треск. Надо уходить, но над высотой кружатся еще ИЛы. Запрашиваю ведущего, как у них
дела.
— Порядок. Идем на точку.
Но порядок был относительным. ИЛы, правда, хорошо поработали. Даже сквозь завесу дождя видны
очаги пожара над вражескими позициями. Это радует. Вызывает тревогу другое. Видимость настолько
ухудшилась, что я потерял из виду остальные свои самолеты.
— Всем следовать на точку, — передаю команду.
Не знаю, как бы мы долетели домой в такую погоду,
показалось даже солнце и в его лучах впереди по курсу заметил ЯКов. Я собрал своих орлов, и мы взяли
курс на родной аэродром.
Летчики нашего полка в период боев на орловском направлении успешно обеспечивали действия
штурмовиков. И наши усилия были по достоинству оценены боевыми друзьями. Командир 893-го
штурмового авиаполка подполковник Хромов прислал в адрес нашего полка телеграмму, в которой
отметил, что «в результате отличных действий истребителей за весь период боевой работы штурмовики
не имели не только потерь, но и мелких повреждений со стороны истребителей противника».{13}
Для нас, летчиков-истребителей, эти слова были самой дорогой наградой.
Врага нельзя недооценивать
Боевая молодость! Она была у нашего поколения порой неустанных поисков, творческих исканий и
дерзновенных порывов. Мы пришли в авиацию по путевкам комсомола. Каждый из нас горел желанием с
честью выполнить свой воинский долг перед Родиной.
На фронте люди познаются быстро. Мы знали о каждом, что он представляет из себя, как воздушный
боец. В то трудное для Родины время в каждом летчике [125] ценились прежде всего боевые качества, умение уничтожать врага.
Как-то вечером летчики собрались у командира полка. Разговор зашел о тактике врага, о том, что на
нашем участке фронта появились истребители из фашистской эскадры «Мельдерс». Кто-то из летчиков
заметил, что мельдерсовцы — искусные воздушные бойцы, достойные противники.
— Ерунда, — сказал майор Пленкин, — у них больше наглости, чем мастерства и храбрости.
Пленкина поддержал майор Прокофьев. Разгорелся спор. Я не вступал в него, но подумал, что каков бы
ни был враг, его нельзя недооценивать. Один из первых же воздушных боев с мельдерсовцами показал, что майоры Пленкин и Прокофьев такого вывода для себя не сделали.
Командир полка приказал мне во главе шестерки истребителей прикрывать наземные войска. В район
патрулирования пришли на высоте 4000 метров. Заняли боевой порядок. Но душевного равновесия не
было.
Дело в том, что перед самым боевым вылетом к моей группе присоединились заместитель командира
полка по политической части майор Прокофьев и штурман полка Пленкин. Как командир эскадрильи я
подчинен был и тому и другому. Поэтому спросил у Прокофьева, берет ли он командование на себя или
по-прежнему командиром группы остаюсь я.
— Командуйте своей шестеркой, — ответил Прокофьев. — Мы с Пленкиным будем действовать