Атакуют гвардейцы
Шрифт:
произнес младший лейтенант С. Хитров.
Летчики полка поклялись драться с врагом до последнего дыхания.
Ровно в 6.00 с аэродрома, прошуршав колесами по росистой траве, пара за парой в воздух поднялись
краснозвездные истребители. Их повели в бой опытные воздушные бойцы капитаны Головин,
Самохвалов, Гуськов.
Первый день охарактеризовался чрезвычайной интенсивностью борьбы за господство в воздухе. В
течение 12 июля наш 65-й гвардейский авиаполк провел десять воздушных
уничтожил пять самолетов врага. Попов, Гуськов и Ветров сбили по одному самолету. Две вражеских
машины записали на мой боевой счет.
Не числом, а умением
... Летчики эскадрильи собрались у моего самолета. Мы находились в готовности и ожидали приказа на
вылет. Солнце припекало.
— Жарковато, командир, — проговорил Попов и передвинулся в тень под плоскость «ястребка».
— В небе еще жарче придется. Слышите, как гудит. Со стороны фронта доносился приглушенный
расстоянием [110] сильный гул. Ночью в той стороне неба полыхали зарницы.
— Это верно, — отозвался Гуськов, — таких напряженных боев еще не было.
Паша Прохоров, мой механик, как всегда, возился с самолетом. То пощупает трубопровод, то заглянет
под плоскость. Он являлся отличным специалистом, трудолюбивым, исполнительным. Бывало,
вернешься из боя, в плоскостях, фюзеляже полно пробоин. Наутро все дыры заделаны, мотор работает, как часы. Ни разу не подвел он меня в бою и за это большое спасибо механику Паше Прохорову.
Но вот и он угомонился. Вытирая ветошью руки, подсел к нам.
— Ну, как, Паша, дела?
— Порядок.
Я встал, чтобы размять ноги, и тут увидел легковую машину, которая направлялась в нашу сторону. Через
минуту она остановилась у моего самолета. Из нее вышел командир полка.
— Как жизнь, комэск? — приветливо спросил он. — Приехал справиться о твоем здоровье.
— На здоровье не жалуюсь. Летчики тоже.
— Вот и хорошо, — став серьезным, продолжал Зворыгин. — Последнее время твои соколы ходили на
сопровождение штурмовиков. Сегодня пойдете прикрывать переправу.
На земле, как и в воздухе, шли ожесточенные бои. Курская дуга, которую фашисты всеми силами
пытались выпрямить, с каждым днем все больше выгибалась, упиралась в грудь немецко-фашистским
войскам. Несмотря на мощные оборонительные сооружения, на большое количество танков, артиллерии, авиации, гитлеровцы начали отступать. Они сопротивлялись отчаянно, всеми силами старались
задержать натиск советских войск, но их оборона то тут, то там давала трещины.
Войска Брянского фронта форсировали Оку, навели переправы и обрушились на вражеские позиции.
Вслед за пехотой сразу же стали переправляться танки, артиллерия. Этот прорыв был существенным
звеном в плане Советского командования.
бомбардировщиков, чтобы [111] разрушить переправы и ликвидировать прорыв. Из этой затеи ничего не
вышло. Наши летчики-истребители надежно прикрывали этот участок фронта.
Мы прошли над переправой в точно назначенное время. Возглавляя восьмерку ЯКов, я решил
патрулировать не над самой переправой через Оку, а уйти за плацдарм, занятый нашими войсками. И
если появятся вражеские бомбардировщики, то встретить их на подходе к переправе, не дать отбомбиться
по цели.
Рядом со мной летел верный боевой друг Сергей Хитров. Это был уже не тот весельчак-непоседа, каким
мы знали его в первые дни пребывания на фронте. Даже полет его стал отличаться тем особым почерком, который присущ опытным и волевым летчикам. В любую погоду, в любое время он готов был подняться
вместе со мною в воздух для выполнения боевого задания. Как ведомый, Хитров отлично усвоил свои
обязанности. В бою был отважен и умел, в зоне зенитного огня — бесстрашен и решителен.
Под стать Хитрову в составе восьмерки подобрались и остальные летчики: Попов, Гуськов, Килоберидзе
и другие. Все полны решимости драться, беспощадно уничтожать фашистов. Как командиру, мне
доставляло большое удовольствие вести в бой этих отважных воздушных бойцов, замечательных
патриотов, верных сынов своей Родины. Старшему из нас в то время было не более двадцати пяти лет.
Патрулируем на высоте двух тысяч метров. Выше кучевая облачность. Я нет-нет, да и посматривал на
огромные шапки облаков, не вынырнут ли оттуда вражеские самолеты. Увидеть противника первым —
половина победы, залог принятия правильного решения для ведения боя.
Хитров первым увидел фашистские самолеты. Два Ю-87 шли ниже нас на 800—900 метров в
сопровождении четырех истребителей. Это не походило на гитлеровцев. Обычно они ходили большими
группами. Не иначе как задумали хитрость — сковать нас этой группой, а основными силами прорваться
к переправе и нанести сокрушающий удар. «Смотри в оба, Кубарев», — говорю сам себе мысленно.
— Гуськов, атакуй правого, я беру левого.
Плавно отдаю от себя ручку управления. Мой ЯК [112] послушно опускает нос и нацеливается на
бомбардировщика. Приникаю к прицелу. Чувствую, как в сердце загорается ненависть. Пока жив, пока
руки твердо держат ручку управления, пока вижу врага — не допущу, чтобы хоть один фашист
отбомбился по переправе.
Почти одновременно с Хитровым открываю огонь. «Юнкерс» на какое-то мгновение зависает в воздухе, затем как-то странно переворачивается на крыло и падает вниз.