Ателье Мадам Пикок
Шрифт:
– Ворота! Сломали ворота! – донеслись крики.
Вслед за грохотом раздался пронзительный свист и шум приближающейся к нам другой кареты, которая резко свернула и тут же опрокинулась, вертя колесами. Я увидела лежащую на боку карету Дитриха, а его кучер соскочил с козел и распевая пьяные песни.
– Уберите карету с дороги! – кричал кто-то, но больше я ничего не слышала. Сердце колотилось, кураж спадал, а я вертела на руке роскошный браслет.
Карета мчалась, петляя переулками и пугая прохожих, а
– Все платье истоптал! – с сожалением прокряхтела я, глядя мятые и пыльные перья. – Придется перешивать!
Я взбежала по ступенькам, ведущим в храм, видя, как Бесподобный Елауарий гладит огромного полосатого кота, который шипит, вырывается и извивается, как бешенная гидра, обещая растерзать каждого, кто еще осмелится к нему подойти.
– Познакомься, это брат Бенедиктус, - умиротворенно произнес Елауарий, поворачиваясь ко мне расцарапанным лицом. – Теперь он будет жить при храме! Просто одно ружье сломалось…
Бесподобный Елаурий вдохнул.
– А отбиваться как-то нужно! – заметил Бесподобный Елауарий с умиротворенным вздохом. – Но за дополнительную плату, разумеется!
Я увидела обновленный прейскурант услуг. Венчание – пять риалей, торжественное венчание – десять риалей. Венчание с арендой ружья – пятнадцать риалей… И в самом конце появилась надпись «Аренда брата Бенедиктуса для самообороны – 50 риалей».
Глава двадцать пятая
– Пышь! – злобно выдал брат Бенедиктус на меня, как бы намекая, что не зря он стоит, как три ружья и «дружки жениха с большим опытом».
– Можно, я сделаю пожертвование на храм? – спросила я, отстегивая браслет.
– У меня сдачи не будет, дочь моя, - вздохнул бесподобный Елауарий. – Хотя, погоди… Сейчас посмотрю, что у нас в ящичке с пожертвованиями…
Он отпустил брата Бенедиктуса, который выгнул спину и обвел все вокруг осоловевшим взглядом. Мне пришлось отступить в ответ на «Пшшш!». Брат Бенедиктус распушил хвост и заскочил на скамейку.
Бесподобный Елауарий открыл поросший паутиной ящик у входа, засунул туда руку и достал три патрона.
– Спасибо вам, добрые прихожане, - сложил он руки, поднимая руки в молитве. Меленькими шажочками он дошел до ружья, прислоненного к стене, ловко переломил его через колено и заправил магические патроны.
– Одну минутку, - блаженно вздохнул бесподобный Елауарий, глядя на меня ясными глазами, в которых можно разглядеть любовь ко всему миру. – Я разменяю! Подожди здесь, дитя мое. Но брата Бенедиктуса не гладь. Он сегодня немного расстроен.
Дверь в храм закрылась, потом воцарилась тишина. В этой тишине я шагнула к алтарю, щурясь на заливающий его свет. Он казался розовом.
– Дорогая богиня, - сложила я руки и опустила глаза. –
Я с надеждой подняла глаза, силясь прочитать ответ.
На улице послышались выстрелы и дикие крики: «Моя нога!!! Заберите все! Только оставьте мне жизнь!».
Дверь со скрипом отворилась, а я разглядела, как по улице полз с простреленной ногой неприятный тип.
– Вот и разменял, - смиренно заметил Елауарий, доставая окровавленный мешочек. – Я всегда говорил, что самое не то, что снаружи, а что внутри! Вот смотришь на него, вроде бы тип бандитской наружности. Но внутренности у него добрые…
Мне ссыпали золото, а я пересчитывала ловкими пальцами монетки. Теперь я смогу починить машинку!
– Спасибо, - улыбнулась я, прижимая к себе золото. – Больше не надо!
– А больше и не дам! – улыбнулся Бесподобный Елауарий, относя золото в коробочку «На строительство храма богини любви».
Я вышла из храма, видя, как неподалеку прохожие собираются возле тела. Быстро открыв дверь ателье, я шмыгнула туда мышкой и задернула шторы, закрывая дверь на замочек.
– Нда… - ужаснулась я, видя, во что превратилось платье. – Срочно перешивать!
Я отошла на несколько шагов, скрипя половицами и прикидывая, как бы так переделать фасон, чтобы спасти платье.
– Есть! – щелкнула я пальцами, доставая выкройку из стола. И тут мне стало так лень, что я положила ее обратно в стол и спрятала платье в шкаф.
Укропчик стоял на месте, вполне довольный жизнью и кустами сирени.
– Домой, - пошлепала я ладошкой Укропчика, и тот нехотя поплелся по узким улочкам, петляющим на карте, словно кто-то расписывал перо.
Стоило мне сдать Укропчика и открыть дверь, я поняла, что Дитриха еще нет дома, поэтому завалилась на диванчик в холле, скинув старые строгие туфли. Пока Джордж зажигал свечи, за окном послышался стук кареты. Она не проехала мимо, а остановилась возле дома.
Я оторвала голову от подушечки и напрягла слух. В дверь внезапно постучали, а Джордж, осторожно отодвинул тяжелую штору, как бы проверяя, кто это.
Когда он повернулся, его лицо было бледным.
– Кто там? – почти беззвучно спросила я, представив, что там за дверью дерутся тайная канцелярия и жандармерия за право арестовать меня. Неужели кто-то узнал? Но как? Или выследили? Вроде бы слежки не было! Я проверяла!
– Там… - начал Джордж, глядя на меня. – Приехала мама хозяина.
– Что?! – выдохнула я, забывая вдохнуть. Мама Дитриха?
25.1
Мама – это плохо! Мама – это хуже тайной канцелярии! Я вскочила на ноги, бросаясь к зеркалу. Мое строгое коричневое платье приличной горожанки тут же застегнулось на все пуговицы под самое горло.