Атлантическая премьера
Шрифт:
– Ну вот! – обиженно проворчала Соледад, выходя из образа. – Я так не играю. Вы, Энджел, должны были хотя бы ущипнуть меня за попку. Неужели старый миллионер, которого вы изображаете, просто так отпустил бы симпатичную, смазливую горняшку? Во всех фильмах они только и делают, что пристают к горничным. А вначале вы сыграли хорошо! Я думала вас удивить, а вы сразу все поняли. Я уже думала, что вы будете хорошо подыгрывать, а тут – бац! Ошибка.
– Ну, хорошо, – сказал я, – давайте играть дальше. Как я должен вас ущипнуть?
– Я лишаю вас этого удовольствия, –
– Вы еще не ушли, – возразил я, – предположим, что я вернул вас от двери.
– Хорошо, – прищуривая один глаз, будто что-то прикидывая в уме, согласилась Соледад. – Итак, я иду к двери…
Она повернулась и зацокала каблучками к двери.
– Постойте, Соледад, – сказал я, – вернитесь-ка на минутку.
– Слушаю вас, сэр? – «горничная» подошла к кровати.
– Принесите мне, пожалуйста, утренние газеты! Через пятнадцать минут я вас жду, – когда Соледад повернулась, я отвесил ей легонький шлепочек по мягкому заду.
– О, сэр! – хихикнула Соледад. – Я и так буду торопиться!
Тем не менее она торопливо вышла в коридор. Я тут же принялся за завтрак и, поскольку был вполне голоден, съел его очень быстро. Через четырнадцать минут завтрак был съеден, а еще через тридцать секунд явилась Соледад с газетами.
– Ваши газеты, сэр: «Нью-Йорк таймс», «Вашингтон пост», «Крисчен сайенс монитор».
Я развернул газету и удивился: «Нью-Йорк таймс» и обе остальные были от сегодняшнего числа…
– Послушайте, Соледад, – спросил я с удивлением. – Это же сегодняшние газеты?
– Завтрашние еще не поступали, сэр, – совершенно серьезно ответила она.
– В том-то и дело, что я не знаю, откуда вы берете «Нью-Йорк тайме» здесь, на этом островке?
– Они получены по телефаксу, сэр, – по-прежнему играя, ответила Соледад,
– у Мэри и Синди есть телефакс, который через спутник может принять любую газету.
– О'кей, – сказал я, – но что дальше делают миллионеры с горничными – я ей-Богу не знаю! По-моему, если я достаточно старый миллионер, то свежие новости должны меня интересовать намного больше, чем молоденькие горничные.
– Хм… – задумалась Соледад. – А кто вам сказал, что вы старый миллионер?
– Вы сами.
– Действительно… – вспомнила она. – Ну, а если вы не очень старый? Скажем так, лет пятидесяти?
– Все равно, – вздохнул я, – я еще не знаю, доживу ли до обеда, а как поведу себя в пятьдесят лет, мне трудно представить.
– Если вы будете кривляться и валять дурака, то не доживете даже до ланча, – пригрозила Соледад, – неужели вам непонятны мои желания?
– Ваши желания и ваши намерения, – проворчал я, – могут быть самыми непредсказуемыми. Вот я съел ваш завтрак, а сам думаю: не подмешала ли мне мисс Соледад какой-нибудь медленно действующей дряни, от которой я буду загибаться в течение трех суток, визжать от болей, блевать и истекать дерьмом? Или наоборот, вы устроите мне колоссальный запор, а потом явитесь в халате медсестры и будете ставить мне клизму. А может быть, вам захочется лечить меня инъекциями и вы будете всаживать
– А у вас богатая фантазия, мистер Родригес! – усмехнулась Соледад. – Это поднимает вас в моих глазах. Вы говорите о непредсказуемости, как о чем-то дурном, но ведь именно в ней-то и заключается вся прелесть! Конечно, проще всего было прийти сюда в купальнике, сделать несколько стриптизных па, снять верхнюю часть, потом, извиваясь, выскользнуть из нижней, еще чуть-чуть повертеть задом и после этого сесть на вас верхом… Но это так пресно, так пошло и самое главное – скучно. Секс должен быть театрален, в нем должна быть какая-то экзотика, игра, немного гротеска и баловства, немного страха, пародии, иронии – именно тогда это не просто случка самца и самки, а наслаждение для интеллектуала.
– Особенно для меня, – сказал я, хмыкнув, – никогда не относил себя к интеллектуалам.
– И тем не менее, – настойчиво заявила Соледад, – хотя вы, как и я, строго говоря, не можете считаться интеллектуалом, ощущать им себя хотя бы чуть-чуть очень приятно. Воображать, фантазировать, перевоплощаться, обретать иной облик – разве это не удовольствие?
– В вас погибает актриса, – сказал я вполне серьезно, – вам надо бросать ваш бизнес и ехать в Голливуд.
– Шлюх там и без меня достаточно, – безжалостно отмахнулась Соледад, – но самое главное – они играют за деньги, а я – просто так, ради удовольствия. Это ведь просто понять, не так ли?
– Вообще-то, да, – ответил я, – но если, получая удовольствие, еще и деньги получать – это, по-моему, совсем хорошо.
– Нет, – мотнула головой Соледад, – работа, за которую тебе платят, не может быть удовольствием. В этом случае над тобой всегда висит принуждение:
не сделаешь – не заплатят. Это все равно, что плетка надсмотрщика на плантации. А вот если той же самой плеткой тебя секут по твоему желанию – это больно, но приятно.
– А я думал, вы – садистка, – сказал я недоверчиво.
– Садомазохизм – единый комплекс…
– И где вы только всего нахватались? – спросил я. – Ощущение, что вы по крайней мере «пи-эйч-ди».
– Это просто жизненный опыт плюс чтение на досуге.
Она сидела на моей кровати, всего на расстоянии вытянутой руки, но мне было страшно дотронуться до нее. И не протянуть к ней руку было страшно тоже. Это противостояние внутри длилось очень долго, пока ее язык продолжал ошарашивать меня парадоксами и философствованиями. Наконец она грустно сказала:
– Вы соблазнили меня на болтовню и отвлекли от того, зачем я пришла сюда. Это вам дорого обойдется!
Мне стало страшно, я очень хотел дожить хотя бы до ланча. Я схватил чашку из-под кофе и с силой хватил ее об пол так, что осколки брызнули в стороны.
– Какая вы неловкая, Соледад! – взревел я голосом пятидесятилетнего миллионера. – Немедленно соберите осколки!
Соледад с интересом поглядела на меня, на лице ее натуральный испуг быстро сменился притворным, и она залепетала:
– Простите, сэр, я такая дура, сэр, я сейчас же все уберу, сэр!