Атлантическая премьера

Влодавец Леонид Игоревич

– Об этом говорит весь Хайди, – пробормотал я.

– Самое смешное, что это правда, – сказала она и отпустила меня на волю. Я поспешно лег рядом с ней.

– Ты действительно… – пробормотал я, не решаясь договорить.

– Да, – сказала Соледад, обвивая рукой мою шею, – я грешу каннибализмом, это правда. Я хочу попробовать все мыслимое и немыслимое. А мои люди, ужасаясь, одновременно видят во мне сверхчеловека. К тому же я удовлетворяю естественную женскую страсть – приготовить блюдо, которое никто не готовил. И еще – мне хотелось превзойти в жестокости самого Хорхе дель Браво. Его называют «людоедом», но он не съел ни куска человеческого мяса, а я съела фунтов двести. Ты просто не представляешь, какое наслаждение побеседовать с человеком, очаровать его, а потом убить, разделать и съесть!

– Со мной будет то же самое? – поинтересовался я на всякий случай.

– Не знаю! – лукаво улыбнулась Соледад. – Я еще не решила. Женское мясо вкуснее, мягче, особенно филейные части, прямо тают во рту. Немного напоминают молодого поросенка. Ты пробовал кочинильяс? Вот если приготовить с теми же приправами попку от Марселы или Синди, ты пальчики оближешь!

– А от

Мэри не подойдет? – спросил я.

– Она жестковата. Когда мы баловались с ней в душе, я все время испытывала чувство, что это мужчина. Мышцы – их у нее много. Из нее получился бы неплохой фарш, из которого можно было бы сделать котлеты или колбаски. А кровяные колбаски из человечины – это просто объедение! Только надо уметь приготовить!

Странно, но меня не тошнило. Соледад рассуждала о людоедстве так, будто это было самое обычное дело, и у меня, как это ни ужасно, даже появилось подсознательное желание… попробовать.

– Когда приготавливаешь пенис, – продолжила свою кулинарно-каннибальскую лекцию Соледад, – очень важно, чтобы он был наполнен кровью и надо не дать ей стечь, когда отрезаешь его у живого человека. А резать надо обязательно у живого! Перед тем как его отрезать, надо возбудить его, затем перевязать натуго у самого корня, после чего просунуть сквозь мочеиспускательный канал спицу так, чтобы конец спицы просовывался чуть выше места перевязки. Резать надо много выше перевязки, а потом сразу же стянуть узел. С помощью спицы можно промыть и прочистить канал…

Вот эти подробности мне не понравились. Уж очень явственно я представил себе, как Соледад будет приготовлять свое фирменное блюдо из моего материала.

– А отчего ты такая кровожадная? – спросил я, проводя кончиками пальцев по остриям сосков ее грудей.

– Во мне течет кровь одного из индейских племен из группы караибов, которые очень любили кушать побежденных врагов. От этого и я люблю тоже. Это дурная наследственность, – поглаживая меня по груди, ответила Соледад. – Кроме того, у меня было очень бедное и жестокое детство. Меня бросили родители, я никогда не видела ни отца, ни матери. В приюте была жуткая и очень суровая дисциплина, сестра Долорес, которая им заведовала и обучала нас грамоте, зверствовала, как настоящая садистка. Правда, у нее не было

богатой фантазии, но она страстно любила сечь девочек розгами. У нее даже румянец появлялся, глаза блестели, как масляные, и она все обставляла очень торжественно. Обреченную приводили непременно в большой зал, где все воспитанницы стояли вдоль стен с молитвенниками, горели свечи, освещая тусклым светом скамью. Туда ложилась наказуемая, а сестра Долорес вымачивала розгу в морской воде, сладострастно улыбалась, а потом била… По-моему, она кончала от этого, потому что с каждым разом все больше зверела, хлестала чаще, а последний удар наносила со стоном. Самое интересное, что, хотя почти все девчонки боялись ее, я была в нее влюблена! Все ходили по струночке, боялись сделать лишнее движение, а я назло делала всякие поступки, о которых ни одна воспитанница и подумать не смела. Мне нравилось, когда меня пороли, поскольку это делала Долорес. Когда мне было уже двенадцать, Долорес заметила эту страсть, и я призналась ей в любви. Тогда она стала сечь меня в своей комнате, один на один, очень больно и жестоко, до крови. Но потом однажды ей захотелось самой испробовать, и тогда она приказала мне высечь самое себя. Я испугалась, но выполнила и почуяла сама, какое наслаждение причинять боль… Потом она заставляла меня вводить ей во влагалище свечку и дергать взад-вперед, целовать груди и тискать их. А она в это время почесывала мне пальцем половую щель… Мне было приятно и стыдно, но по-настоящему я ничего не понимала. А Долорес, которой было лет тридцать пять, напротив, каждый раз бурно кончала и зажимала самой себе рот, чтобы ее крики не услышали дети. Она, по-моему, очень привязалась ко мне, перестала меня сечь на людях, прощала мне все, и тогда наши глупые девчонки решили, что я доношу на них. Боже, как они меня избили! Я была вся в синяках, от лба до пяток. Я болела очень долго, все думали, что я умру, а многие думали, что если я выживу, то стану калекой или уродом. Но мне было тринадцать лет, я не только выжила, но и не стала уродом. Пока я лежала в больнице, мне пришла в голову идея отомстить всем тем, кто меня бил. Я знала, что в подвале нашего монастыря травили крыс и осталось много маиса, протравленного мышьяком. Я набрала этого маиса в целлофановый пакет, а потом, пробравшись на кухню, подсыпала его в котел. Мне удалось отравить насмерть пятнадцать человек сразу, но при этом, как ни странно, я ни чуточки об этом не пожалела. К сожалению, меня очень легко вычислили. Одна девочка из тех, кто отделался только легким отравлением, узнав, что их отравили мышьяком, вспомнила, что видела, как я лазила в подвал… Меня арестовала полиция. В тюрьме Сан-Исидро меня держали в одиночке, камере предварительного заключения. В первую же ночь меня изнасиловал надзиратель! Когда я пришла к следователю, вся избитая и разодранная, он сказал: «Бедная девочка! Мне тебя так жалко! Я обязательно разберусь с этими скотами!» А ночью меня насиловали уже пятеро подряд, и я едва осталась жива. Я все подтвердила, все, что ни спрашивал следователь, даже подписала какие-то совсем лишние и не относящиеся к моему делу показания, по обвинению некого Гаспаро Гомеса в принадлежности к коммунистам. Его потом повесили. А мне навесили как несовершеннолетней, вместо смертной казни, десять лет тюрьмы. Тут я сидела в общей камере с десятью девками от тринадцати до двадцати лет. Это был сплошной лесбос и жестокие драки. Я стала любовницей Марион, ее кличка была «Вампир». Она сразу взяла меня под опеку – я уже знала, как надо ублажать сильных. Три

года я спала с ней и привязалась так, как жена к любимому мужу. Но потом появилась Мерседес, новенькая. Марион бросила меня, и тогда я ночью зарезала их обеих черенком ложки. Ух, как меня стали бояться! Правда, никто меня не выдал, хотя тюремная администрация долго разбиралась в этом убийстве. Всех тех,

кто сидел в камере по моем прибытии, уже освободили, а к тому моменту, когда мне исполнилось восемнадцать и я отмотала уже половину срока, в камере не было никого с большим тюремным стажем: какие-то воровки, проституточки, хулиганки, торговки наркотиками с рук – сущая ерунда. Я стала всеми командовать и сама завела любовницу, а потом даже двух. Одна из них тайком стала сожительствовать еще с одной заключенной, и я задала им перцу! Ту, изменницу, я окунула головой в парашу и держала до тех пор, пока она не умерла, а вторую, совратительницу, избила табуреткой до того, что она через три дня сдохла. Но это уже не сошло, и мне вынесли смертный приговор. Вешать меня должны были на тюремном дворе, я уже сидела в камере смертников и видела, как готовят виселицу. На казнь приехал посмотреть сам Хорхе дель Браво. Меня вывели во двор, подвели под петлю, стали зачитывать приговор… Я стояла уже с петлей на шее, когда вдруг священник, напутствовавший меня, вспомнил, что перед казнью, по обычаю, надо было спросить у приговоренной последнее желание. Хорхе дель Браво строго посмотрел на начальника тюрьмы – он очень не любит, когда нарушают обычаи. С меня сняли петлю и спросили, чего бы я хотела пожелать перед казнью. Я ответила, что хотела бы наконец по-настоящему переспать с мужчиной. Хорхе это понравилось, и он сказал: «Повесить мы ее успеем! Отведите ее ко мне!» Меня отвезли на одну из его вилл, вымыли в трех водах, выбрили все волосы, осмотрели и проверили анализами на все венерические и не венерические болезни, а потом подарили Хорхе дель Браво. После той ночи он сказал: «В тюрьме тебе не место! Приговор можно привести в исполнение когда угодно, а пока ты станешь вице-мисс Хайди!» И я стала ей всего через год после того, как стала дежурной любовницей дель Браво. Когда я выиграла корону первой вице-мисс – ты, наверно, знаешь от Марселы, что мисс Хайди неизменно становится дочь Лопеса, – Хорхе познакомил меня с многими военными и полицейскими, даже с самим Лопесом и с его братом – секретным Паскуалем. Среди всех этих обезьян был один крупный негодяй, который в обход Хорхе дель Браво создал систему сбора дани с пиратов. Это был контр-адмирал Ордоньес, начальник береговой охраны. Хорхе поручил мне кое-что выведать у него, а самое главное – предложить ему побег за границу, чтобы он попался с поличным. Все вышло о'кей, и Ордоньес попался. После этого Хорхе сказал, что дань с береговых воров и пиратов буду собирать я, ибо больше он никому не верит. С тех пор я и работаю в этом бизнесе. Сорок процентов плачу в казну – то есть Хорхе дель Браво, а остальное беру себе. Могу сообщить по секрету, что чистая прибыль чуть более миллиона долларов в год. Но самое главное – я получила власть над людьми – я могу убивать, пытать, съедать их, и мне ничего не грозит! Во всяком случае, по линии закона. Пока у власти в стране Лопес, а Хорхе дель Браво – пророк его, пока у меня дружеские отношения с этими юношами, меня никто не сможет вновь притащить на виселицу. На Хайди у меня полно своих людей, которые без меня – ничто. Они у меня есть и на других островах Антил, и в Штатах, и в Бразилии, и в Венесуэле, и в Колумбии. Но вот мистер Джералд Купер-старший…

– Как я понял, он хочет свергнуть Лопеса, и следовательно, я выполнял его задание в конечном итоге?

Соледад грустно усмехнулась, задумчиво глядя на меня. Я только поежился – опять сболтнул лишнее.

– Да, – ответила Соледад, – вы все, кто был заброшен на Хайди, играли в его команде. Но, конечно, вам ни черта не сказали и не собирались говорить. Вы – только запал к заранее подготовленной бочке с порохом. Сколько вас было в группе?

– Семь человек, шесть мужчин и женщина.

– Эта та, которую зовут Киска?

– Да.

– Знаешь, мне до ужаса хочется рассказать тебе все, – Соледад потянулась, вытянув руки за головой, – это обычное женское качество – болтливость. Но если я это сделаю, то мне придется тут же тебя убить. Понимаешь, тут же! Или покончить с собой.

– Ты считаешь меня своим врагом?

– Хм… А ты хотел бы стать мне другом?

– Вообще, был бы не против.

– Неоригинально! Каждый, кого прижмешь, хочет быть другом.

– Поступи оригинальней: предложи дружбу тому, кто прижат.

Соледад усмехнулась, как видно, она любила всякие словесные выверты. Не думаю, чтобы она всерьез задумалась над моим предложением, но тем не менее сказала:

– Друг – это человек, который может тебе чем-то помочь. Я могу тебе даровать жизнь. Могу подарить десяток или сотню золотых брусков, которые сложены в коридоре. Могу сделать хозяином этой яхты и вообще всего золота, могу выйти за тебя замуж, могу женить тебя на Синди, Мэри, Марселе… Все это – дружеские услуги с моей стороны. А что я могу ждать от тебя? Ты неплох в постели, поскольку еще довольно молод, но неизвестно, насколько тебя хватит. Ты хороший солдат, я знаю, что Хайди для тебя не первая война, но у меня немало хороших бойцов, наверняка найдутся и те, что получше. Ты можешь мне рассказать о том, как вас готовили, как набирали для этой операции, – но это я знаю лучше тебя. Можешь рассказать о том, как вы действовали на Хайди в первые три дня после десанта, как сцапали Паскуаля Лопеса и Марселу, наконец, как тебе удалось выбраться вместе с ней оттуда, где все прочие погибли…

– Все погибли? – спросил я.

– Да, все, кроме одного, не считая вас с Марселой. Его зовут Капитан. Он был командиром вашей группы, верно? Твоя кличка – Капрал. Малыш, Пушка, Камикадзе, Комиссар, перешедший на вашу сторону Китаец Чарли и трое носильщиков из Лос-Панчоса погибли на асиенде «Лопес-23». Кстати, именно Чарли взорвал асиенду. Он, по словам Капитана, вырываясь из рук схвативших его коммандос, наступил ногой на пульт, которым Паскуаль управлял своей асиендой, и все взлетело на воздух. Капитана нашли живым. Сейчас он в госпитале службы безопасности… Ему вкололи специальный препарат, и теперь мы знаем все то, чем ты мог бы нас порадовать. Вот видишь, я опять оказала тебе дружескую услугу, а чем ответишь ты? У тебя же ничего нет за душой… Ты мне можешь пригодиться, конечно, как сегодня пригодился. Но это я придумала тебе роль в своем спектакле, а могла бы и не придумать. А зачем, как ты думаешь?