Аттестат зрелости
Шрифт:
– Да не любит меня Окунь. И не любил. Тоже со скуки ходил со мной. Он вообще никого не любит, Окунёк ваш...
– А ты любишь? Любишь кого-нибудь, кроме себя?
– наступала Настя яростно на Осипову.
– Весь класс рассорила, Чарышева с Тимирязевой развела!
Неизвестно, чем бы это всё кончилось, если бы не выглянул в прихожую Алексей:
– Что за шум, а драки нет, девочки?
– спросил он весело, и Настя выскочила за дверь.
И вот теперь, сидя перед Окунем, Настя решилась задать самый свой главный вопрос:
–
– так и спросила прямо, чувствовала, что сейчас иначе нельзя, и что Окунь ответит не менее прямо.
– Не знаю, - подумав немного, ответил он. И повторил твердо: - Нет. Не люблю. Просто - она самая красивая девчонка в классе, мне было приятно, ну, лестно, что ли, ходить с ней. Идёшь по улице, а на неё парни оглядываются, я и рад, что она со мной, а не с кем-то. Тётки шепчутся: ах, какая пара. А мы пара никакая, - и повторил убежденно: - Нет, не любил я её.
Настя засобиралась домой.
– Поздно уже, я поехала.
– И опять пошла к двери, не прощаясь, как и накануне, ожидая, что скажет Окунь вслед.
А он ничего не сказал, поражённый своим откровением перед ней.
Кончились каникулы, но Настя всё равно продолжала ежедневно ходить в больницу к Окуню. Василий не признавался, что с нетерпением ожидал её прихода, но светлел весь, как Настя появлялась в палате, которую уже знали все дежурные медсёстры и без слов давали халат. Настя рассказывала о школе, ребятах, объясняла домашние задания, ругалась, если Окунь не выполнял их. При этом соседи по палате, куда был переведён Окунь из бокса-изолятора, Иван Петрович и дядя Коля, одобрительно посмеивались:
– Давай ему жару, давай!
– басил дядя Коля, оглаживая рыжие пушистые усы. Лишь четвертый, Костя, презрительно фыркал, глядя на всех, а когда Настя уходила, Костя говорил Окуню:
– Лопух! От бабы терпишь! Попробовала бы она у меня так! Я бы ей!!!
– Во-первых, она не баба, а девчушка ещё, - осаживал Костю дядя Коля, общепризнанный командир палаты.
– А от тебя потому твоя жена и ушла, что ты много позволял себе.
Дядя Коля работал с Костей на одном заводе и всё про него знал. Иван Петрович, тихий интеллигентный старичок, поправлял очки на носу и тоже вступался за Настю:
– Вы не правы, Костя, что так говорите.
Окунь рассказывал Насте о своем братишке Валерке, о матери, об отце. Однажды Настя пришла одновременно с его матерью.
Вера Ивановна сидела у кровати Василия, совершенно без улыбки смотрела на красивое Васькино лицо и молчала. Окунь тоже молчал. Он первым увидел входящую Настю и улыбнулся:
– А вот и Настя! Ма, она из нашего класса. А это - мама моя, Вера Ивановна, знакомься, Настя.
Настя внимательно смотрела на Веру Ивановну. На ней было красивое платье голубого цвета с крупной шаговой белой строчкой по краю воротничка, и халат сидел на ней ловко, иначе скроен, чем у Насти.
Вера Ивановна тоже окинула взглядом Настю с ног до головы, взгляд был грустный и усталый.
– Ну что же,
Вера Ивановна встала. Была она невысокого роста, очень изящная, с тонким красивым лицом. Её пепельно-седые волосы были коротко острижены. Глаза: голубые, необычайно серьёзные, смотрели в упор на собеседника. И таилась в них еле уловимая недоверчивость. Вера Ивановна щурилась, прикрывала ресницами глаза, будто ставни дома.
– Твоя мать всегда такая серьёзная? И грустная?
– спросила Настя Окуня, когда Вера Ивановна ушла.
– Она очень правильная. Всегда знает, как надо поступать, а как - не надо. Да, кстати... Мать сказала, что у Анны Павловны всё хорошо, скоро её выпишут.
– Знаю, - кивнула Настя.
– Мы были у неё вчера. Вася, а твой отец любил Веру Ивановну?
– поинтересовалась она осторожно.
– Наверное. А вообще-то я не знаю. Он никогда не ругался с матерью. Просто ляжет, читает газету и молчит.
– Вот-вот...
– в Насте проснулась женская солидарность: - Он молчит и читает, а мать всё по дому делает? А ведь она тоже работает. У нас вот папа всегда маме помогал. И варил сам, да ещё такие щи варил - пальчики оближешь, и пол мыл, и стирал. А твой - молчал и лежал!
Но Окунь ничего не ответил на возмущение Насти.
– Послушай, Вась, а почему ты старше всех нас?
– Нет, второгодником я не был, - улыбнулся Василий.
– Просто, когда был в первом классе, я ногу сломал. Мы всего недели две проучились, а в гипсе я почти до нового года был. Какая уж тут учеба? Предки посоветовались и дали мне академический отпуск. А когда в седьмой перешёл, квартиру дали новую, вот к вам и попал. А учился я раньше без троек, и вообще был примерным мальчиком, в музыкалке учился, на баяне. Вот и вся моя биография. Вопросы будут? – глянул насмешливо.
– Нет, вопросов не будет, - в тон ему ответила Настя.
– Пошла я. А ребята тебе привет передавали.
– Откуда они знают, что ты ходишь ко мне?
– Я Светке сказала про тебя, а она на собрании встала и предложила дать мне комсомольское поручение - посещать тебя в больнице.
– А ребята?
– Рады-радешеньки, что ходить не надо, - пошутила Настя и пожалела об этом: лицо Окуня сразу помутнело, видимо, ему обидно, что ребята не приходят.
– Светка хотела прийти вместе со мной, да я её отговорила.
– Рябинина твоя не в счёт, она всем готова помогать, - махнул рукой Окунь.
– И вовсе не всем. Тебе, если честно, она не стала бы помогать. А парни готовятся к лыжным соревнованиям. Герцев с Оленьковым на областные поедут.
– Это почему Рябинина мне не стала бы помогать?
– вскинулся Окунь, делая ударение на слове «мне». Обычно он лежал, закинув руки за спину, чтобы не спутать волосы: Окунь был верен себе и даже в больнице тщательно следил за своей внешностью. А тут подскочил, как ужаленный, мотнул нетерпеливо головой.
– Это почему именно - мне, а?