Аттестат зрелости
Шрифт:
Официант принес чайник, сахарницу, чашки. Я тут же налил в чашку одной заварки, всыпал две ложки сахару, размешал, сделал глоток. Тепло разлилось вниз по пищеводу. Нет, всё-таки определенная усталость имела место быть.
Официант снова заявился в кабинку, поставил на стол бутылку коньяку, две пузатых рюмки, блюдечко с нарезанным лимоном, положил на стол плитку шоколада «Гвардейский».
— Выпьешь? — вскрывая бутылку, поинтересовался Николай Васильевич.
— А давай! — махнул рукой я. Мы чокнулись. Если
— Что это было? — спросил он, хлопнув ладонью по нагрудному карману пиджака, где лежала завернутая в целлофановый пакетик «горошина».
— Я думаю, что рак, — честно ответил я и добавил. — Наверное.
— Я в понедельник её на анализ отдам, — сообщил директор.
В ответ я развел руками, мол, ваше право. Директор кивнул.
— Когда ты Машку лечил, — задумчиво сказал он. — У тебя глаза черные были. Ни белков, ни зрачков. Одна чернота. Я испугался.
— Ну, ведь всё хорошо, — улыбнулся я. — Хорошо, что всё хорошо кончается.
Он снова наполнил рюмки. Эту рюмку я выпил, как полагается, мелкими глотками, смакуя коньяк во рту и одновременно запуская у себя и «айболит», и «хвост ящерицы», чтобы нейтрализовать алкоголь.
— Мы с Валентиной так и не смогли завести еще ребенка, — мрачно сообщил Николай Васильевич. — Да и возраст уже.
Я не выдержал, хихикнул. Потом засмеялся. Не во весь голос, но достаточно громко. Директор нахмурился. Я улыбнулся и пояснил:
— Теперь сможете. Хоть сто порций!
За первой бутылкой почти сразу же последовала вторая.
Домой я попал в десятом часу вечера. Николай Васильевич, сам едва держась на ногах, проводил меня до квартиры, сдал на руки maman, церемонно поцеловал ей руку, попытался осмотреть квартиру, громко сообщив ей:
— Пора вам расширять свои жилищные горизонты!
И добавил:
— Заслужили… Заслужили! Ударным трудом на благо нашей Родины и химической промышленности в целом!
Он расплылся в пьяной улыбке, игриво подмигнул (maman от неожиданности потеряла дар речи), икнул, после чего засобирался домой. Разумеется, я вышел вместе с ним, провожая его до машины.
— Что это было? — шепотом спросила не отошедшая от шока maman.
— Начальство надо знать в лицо! — многозначительно ответил я и засмеялся.
— Это же Вострецов? — продолжала допытываться maman. — Николай Васильевич? Наш директор завода? Да?
Я улыбнулся, обнял её:
— Мэм! Как вы смотрите на то, чтобы улучшить наши жилищные условия?
Maman отстранилась, недоверчиво посмотрела на меня:
— Ну тебя нафиг, шалапут! Спать ложись немедленно!
И задумчиво добавила:
— От твоих выходок
Глава 9
Дела руководящие
Директорский кабинет в заводоуправлении уступал размерами лишь кабинету секретаря парткома. И, в отличие от кабинета парткома, здесь не висели портреты членов политбюро — только Ленин, Брежнев да Косыгин. Кроме того, полки многочисленных книжных шкафов были заставлены папками с документами, а не собраниями сочинений классиков марксизма-ленинизма.
В понедельник, с самого утра, прежде, чем войти в свой кабинет, Вострецов дал команду секретарше в приёмной:
— Лидия Петровна! Найдите мне срочно Курченко и Качалина. Немедленно. Летучку проведем после обеда. Оповестите всех, пожалуйста.
— Хорошо, — отозвалась секретарша, поднимая трубку внутреннего телефона. На её памяти «летучка», еженедельное совещание, которое директор проводил строго по понедельникам, впервые переносилась на послеобеденное время, наверное, за год. Николай Васильевич Вострецов на этот счет был весьма скрупулезным и пунктуальным человеком.
Первым к директору пришел заместитель директора по административно-хозяйственной части Качалин Дмитрий Федорович, невысокий черноволосый живчик. Он поздоровался с директором за руку, опустился в кресло.
— Чего звал, Василич?
Вострецов с Качалиным были знакомы свыше 20 лет, вместе пришли на предприятие после окончания вузов. Правда, вузы у них были разными. Вострецов закончил «Бауманку», а Качалин местный политех.
Вместе дружили семьями. Даже назначение Вострецова на должность директора никак не помешало их отношениям.
— Федорыч, надо избавляться от ведомственного жилого фонда, — ответил Вострецов. — Экономика должна быть экономной, как сказал уважаемый Леонид Ильич Брежнев…
— Не приходя в сознание, — добавил, хохотнув Качалин.
— Ты поаккуратней со словами-то, — заметил Вострецов, пряча улыбку.
— Да ладно тебе, Василич, — отмахнулся Качалин. — Маразм же чистой воды…
— Маразм не маразм, — вздохнул Вострецов. — А мы на предприятии должны показать исполнение решений партии и правительства, в том числе насчет экономики, которая, — он саркастически скривился, — экономная.
— Поэтому, — продолжил он. — Мы передаем с баланса завода на баланс города все служебные квартиры. Их у нас осталось 9 штук.
Качалин ухмыльнулся, кивнул.
— Только сделаем это по-умному, — добавил директор. В этот момент в кабинет без стука вошла начальник Центральной заводской лаборатории Зоя Михайловна Курченко:
— Разрешите, Николай Васильевич?
— Проходите, Зоя Михайловна, — Вострецов указал рукой на кресло. — Присаживайтесь, пожалуйста.
Он обратился к Качалину: