Аукцион невинности. Его трофей
Шрифт:
— Умница моя, — с протяжным выдохом тянет Адам, — ещё. Тыж моя красавица. Поглубже. Да, так. Да…
Мне не хватает его рук, и я сама беру его широкое запястье и кладу на свои волосы — он тут же зарывается пальцами глубже, кладёт на затылок и сжимает пряди.
Теперь уже он управляет мной, задаёт темп, трахает мой рот, а я глажу его бёдра и стараюсь держать рот пошире, чтобы было удобно ему.
Адам изливается с громким протяжным рыком, стискивая мою голову ладонями, и я снова
Мы проводим в душе ещё какое-то время — Адам мылит меня, особенно долго играя с сосками, властно напористо целует, и умудряется снова распалить меня.
Я хочу его до звёздочек в глазах, сама кладу руку на его член, но он отстраняется, смывает с меня всё. Долго вытирает меня и себя, ещё больше усиливая моё возбуждение.
Мы заходим в спальню, я безумно хочу нового захода, но он усмехается:
— Одеваемся, Виктория. Самолёт скоро на снижение пойдёт. Нужно сесть в кресло и пристегнуться.
31. Вид
Снижение?.. Это он что, специально меня так заводил? Чтобы я потом…
Хватаю джинсы, чтобы надеть, но замираю от тихого приказа:
— Положи эти тряпки, я приготовил для тебя получше.
Вскидываю на него свирепый взгляд.
— Меня устраивает моя одежда, — отвечаю злобно.
— Да, она хороша, — явно мною любуясь, отвечает Адам, — но там жарко. Вот, надень это.
Только сейчас обращаю внимание на несколько белоснежных квадратных пакетов у стены. Он заглядывает в каждый и протягивает мне два.
Достаю невесомую ткань, очень приятную наощупь, необыкновенно-нежную, струящуюся. Разворачиваю. Нежно-кремовый брючный костюм. Достаточно закрытый.
Восхитительное нижнее бельё из тончайшего кружева, нежного и невесомого. Изящные тонкие сандалии с надёжной неприметной застёжкой и плоской подошвой.
Адам достаёт из пакета себе, тоже что-то светлое, только мужское, начинает одеваться.
Пожимаю плечами. Одеваюсь, пытаюсь что-то сделать с волосами, но Адам распоряжается:
— Не собирай, пусть будут распущенными. Хочу их трогать.
Я вскидываю взгляд на него. Лучше бы меня между ног потрогал, причём достаточно долго, чтобы… ведь моё возбуждение никуда не пропало. Наоборот, теперь, глядя на него, ослепительного в этих светлых брюках и рубашке, идеально обрисовавших его — мощного и совершенного — моё желание выходит на новый уровень.
Стискиваю бёдра и закусываю губу. Встречаю насмешливый взгляд синих глаз и… меня просто накрывает яростью. Он ведь всё специально! Специально!
Бросаюсь прочь из спальни, туда, где просторный салон и кресла. Дверь раздвигается, я устраиваюсь в салоне на прежнее место у иллюминатора, начинаю возиться с ремнями.
Замираю от прикосновения его
Адам уверенными чёткими движениями пристёгивает меня, садится рядом, пристёгивается сам и хватает меня за руку.
Пытаюсь вырвать её, но бесполезно — моя маленькая кисть тонет в двух его ручищах. Он подносит мои пальцы к губам, медленно целует и усаживается в кресло глубже, удерживая мою руку в обоих кулаках.
— Не отдам, — изгибая уголок губ, заявляет он и сжимает мою руку сильнее.
Начинает поглаживать её пальцем и меня накрывает яростью.
Вырываю руку — Адам отпускает.
Отстёгиваюсь, вскакиваю, готовясь закатить скандал…
— Сядь!
От его тихого приказа застываю, меня будто ушатом ледяной воды окатывает.
Смотрю на него, и меня сковывает лютым страхом: ни следа улыбки, напряжённый, с поджатыми губами и прищуренными глазами Адам… я не знаю отчего, но становится просто жутко, у меня натурально слабеют ноги, в животе сжимается тугой холодный узел, губы начинают трястись.
— Сядь в кресло, Виктория, и пристегнись.
Его голос замораживает воздух в салоне, кажется, сейчас на иллюминаторах появится морозный узор, несмотря на всю противообледенительную обработку, её наверняка проводили, или, не проводили, сейчас не зима, как же страшно-то, чёж он такой жуткий…
— Немедленно.
Сажусь в кресло. Адам поворачивается — руки большие, длиннющие, пристёгивает меня, проверяет ремни.
— Никогда. Не смей. Отстёгиваться. Поняла?
— Да… — тихо говорю подрагивающими губами.
— Повтори, что ты поняла.
— Я не буду отстёгиваться, — осторожно говорю я.
— Как часто ты не будешь отстёгиваться?
Сердце оглушительно стучит, стискиваю заледеневшие от страха пальцы в замок, пытаюсь выровнять дыхание.
— Никогда не буду отстёгиваться, Адам, — послушно произношу я. — Я поняла.
— Умница.
Адам устраивается в кресле, расслабляет плечи. Снова берёт мою руку, целует мои пальцы и держит на уровне своего живота в обеих своих ручищах. Мне не очень удобно, рука в локте натянута через подлокотники, но я терплю.
Осторожно смотрю на него: спокойное лицо, закрытые глаза. Держит мою руку и поглаживает пальцы.
Ладно… Пока не буду никак на это реагировать. Надо немного успокоиться.
Смотрю в иллюминатор — самолёт нырнул в зону облаков. Снижаемся.
Мы молчим. Я вроде успокоилась, смотрю в иллюминатор и даже не стараюсь больше высвободить руку — хочет, пусть держит.
Вздрагиваю от тихого голоса Адама.
— Виктория, на некоторые вещи у меня излишне острая реакция, — он говорит очень тихо, но чётко.