Авантюристка. Возлюбленная из будущего

Павлищева Наталья Павловна

– Что, Гортензия, что случилось?

– Сидони, я же не спала с мужем после рождения дочери, какая беременность?!

– Конечно, смешно будет, когда убедятся, что это не так.

– Кому смешно? Разве поверят, что ничего не было? Напротив, решат, что я тайком избавилась от ребенка, обвинят в детоубийстве или в лучшем случае будут относиться, как к неверной жене.

– А при дворе есть верные? – попыталась отшутиться Сидони.

– При дворе верных нет, но одно дело быть неверной, и другое слыть ею. У меня дочь, ей ни к чему испорченная репутация матери. Можно сколько угодно изменять,

даже тайком родить, но никто не должен сплетничать об этом. К тому же такие сплетни будут на руку моему мужу, Шарль только и ждет, чтобы меня опорочить и с шумом развестись, чтобы ему досталось все наследство.

– Да ну? – усомнилась Сидони.

Она была права в своих сомнениях, потому что Арман в образе Шарля ничего подобного себе не позволял, но я знала содержание завещания кардинала и понимала, что настоящему Шарлю выгодно мое «падение» и развод на почве неверности. Он мог получить все наследство только в случае рождения у нас наследника и тогда, когда мальчику исполнится пять лет, во-вторых, если бы я оказалась неверной супругой и моя неверность была бы доказана.

Вот черт, как же я об этом не подумала?! Шарль приставил ко мне Милену ради шпионажа, а я не просто вела себя вольно вопреки совету Армана, но и дала повод для самых грязных подозрений. Сидони оказала мне медвежью услугу.

Что же теперь делать?

К утру созрело решение, я сама попросилась на разговор с аббатисой, тем более критические дни начались раньше обычного.

– Мадам, я привыкла ездить верхом, для хорошего самочувствия мне не хватает движения. Могу ли я попросить предоставить хоть какую-то клячу даже без седла, чтобы иметь возможность пару раз в неделю совершать верховые прогулки?

Глаза аббатисы стали круглыми, я поспешила добавить:

– Если вы переживаете, чтобы я не сбежала, то приставьте охрану на время прогулок.

Просьба была нелепой в принципе, во-первых, в монастыре не имелось верховых лошадей, во-вторых, здесь никто из дам никогда верхом не ездил, следовательно, дамского седла не могло быть, а в мужской одежде мне ездить не позволили бы ни за что. В-третьих, я действительно могла удрать во время прогулки.

Но сейчас меня заботило совсем не это. Аббатиса попалась в ловушку, она горячо возразила:

– Но разве в вашем положении, мадам, позволительно ездить верхом?

– В каком положении? – я широко раскрыла глаза в ответ. – Вы имеете в виду пребывание в монастыре?

– Я имею в виду вашу беременность.

– Что?! Мою… что?

Кажется, она засомневалась, повторила уже менее уверенно:

– Вашу беременность.

– О ней вам тоже сказал мой супруг? Тогда он себе льстит, на расстоянии забеременеть невозможно даже от него. К тому же ничего подобного у меня нет, наоборот, у меня критические дни.

Она быстро взяла себя в руки, очень быстро. Конечно, верховую езду мне не разрешили, мало того, эта ханжа прислала ко мне повитуху для обследования. Я готова была спустить повитуху с лестницы и так и сделала бы, но заставила себя вытерпеть все, чтобы она объявила, что ничего нет, что у меня после рождения ребенка не было мужчины.

Если честно, за такое заявление я была готова повитуху расцеловать, чего, конечно, не сделала, но с оскорбленным видом

потребовала, чтобы все это зафиксировали на бумаге:

– Мадам, я не доверяю ни вам, ни своему супругу. Вы с ним сговорились меня опорочить или вообще отравить.

Аббатиса снова выказывала возмущение, но бумагу подписала (поджав губы). Заполучив этакий, с позволения сказать, «документ», я решила, что достаточно разыгрывать из себя бедную овечку, пора показать острые зубки. Вытребовав себе бумагу и чернила, написала несколько писем – Шарлю с выражением крайнего возмущения поведением его самого и его сестрицы, Мари и Олимпии с жалобами на безобразное ко мне отношение со всех сторон, Филиппу с просьбой повлиять на моего супруга и даже герцогу де Меркеру, умоляя заступиться за родственницу и помочь покинуть ненавистную обитель, чтобы заняться воспитанием племянников.

– Мадам, рано или поздно я выйду из монастыря, но если хотя бы одно из писем не дойдет до адресата, пеняйте на себя.

Аббатиса поморщилась:

– Я не отвечаю за доставку почты, тем более вашей.

– Так ответите.

Помощь пришла совершенно нежданно.

– Госпожа герцогиня…

Кто еще мог меня так называть, кроме Люсинды? Да, это она пришла в монастырь с корзиной фруктов в руках. У меня умная служанка, она не стала заявляться прямо, сделала это не слишком заметно и теперь шептала, чтобы не услышали.

– Люсинда, осторожно, за мной следят.

– Я знаю. Вам надо сбежать.

– Как?! Нам и шагу за ворота сделать не дают.

– Вы живете в комнате на самом верху? Выберетесь на крышу сегодня ночью, там вас встретят.

– Кто?

– Неважно, главное – сбежать.

– У нас окна заколочены.

– А камин есть?

– Да.

– Мы спустим веревку через дымоход.

Она уже отвернулась, чтобы не привлекать внимание. Уходя, успела шепнуть:

– В полночь.

Оставшуюся часть дня я размышляла над тем, как быть. Провокация? Нет, Люсинда не Милена, она мне верна. Бежать через дымоход, но как? Даже если удастся выбраться на крышу, где гарантия, что нас не поймают?

И все же к вечеру я была готова сбежать даже через дымоход камина. А Сидони, как она? Моя подруга по несчастью горячо поддержала:

– Конечно, бежим! Как вы можете сомневаться?!

Легко сказать, но трудно сделать. Нет, я не о том, чтобы пролезть через каминную трубу, но следовало как-то отвлечь монахинь, да и монастырскую охрану, иначе нас могли схватить прямо на крыше.

Некоторое время мы размышляли, что бы такое натворить, чтобы все были заняты чем угодно, только не нами. У Сидони возникла идея:

– А давайте им мышей подсунем?

Три мышки у нас были, они каждую ночь попадали в ловушку, но мы пожалели бедняжек, потому что сами сидели в мышеловке, и не стали убивать, посадив в ведро и подкармливая хлебом. В ловушке обнаружилась и четвертая. Но как их подсунуть?

– Через дырки! – пожала плечами Сидони.

К полуночи у нас было готово все: четыре мышки, открытые отверстия, дверь подперта столом… Веревка спустилась из дымохода ровно в полночь – Люсинда не обманула. Я легонько дернула за нее и тихо позвала наверх: