Авантюристка. Возлюбленная из будущего
Шрифт:
Невозможно представить, насколько женщины зависели от своих часто ненавистных им мужей. Репутация жены полностью была в воле мужа, только королевские фаворитки могли позволить себе не слишком беспокоиться о своей репутации, но только до той минуты, пока они были фаворитками. Стоило Его Величеству приглядеть себе другую, как прежняя теряла репутацию раз и навсегда.
А что говорить о таких, как я, вернее, Гортензия Мазарини? Принеся супругу огромнейшее приданое и титул герцога Мазарини, я была против него совершенно бесправна. Реши герцог со мной развестись, и церковь, и двор встали
У меня не было другого выхода, кроме попытки доказать, что герцог ненормален, значит, я имею право развестись, забрав дочь и вернув свое приданое.
Я начала действовать.
При дворе самое сильное средство – слухи. Конечно, они легко рождались, но так же легко могли заглохнуть, стоило кому-то заподозрить, что слухи о муже распространяю я сама. Следовательно, нужно, чтобы это сделали другие, причем не моя сестра или кто-то из близких. И времени у меня было немного, пока удавалось разыгрывать недомогание после пережитых потрясений и по этому поводу не допускать в спальню супруга, но долго ли это продлится? Шарль уже не раз выказывал беспокойство по поводу отсутствия у нас сына. Я понимала, что сын ему нужен ради получения наследства, вернее, закрепления полученного за собой навсегда. За время моего отсутствия он уже умудрился большую часть наследства кардинала перевести на себя, если так пойдет дальше, то, даже родив ему сына, я рисковала остаться либо нищей на улице, либо его рабыней без права иметь второе платье даже для дома.
Вместо рождения сына я задумала убедить всех, что Шарль ненормален, а его странности просто опасны для семейной жизни. Сказано – сделано…
Днем я была под постоянным присмотром, что страшно нервировало, но хотя бы ночью меня не трогали. Этим следовало воспользоваться, и как можно скорей. Хорошо, что Люсинда помогала мне, не задавая никаких вопросов, в противостоянии с герцогом моя служанка была всегда на моей стороне, заявив, что с тех пор, как хозяин сошел с ума в Тонкедеке, перестала ему доверять и готова помогать в чем угодно. Жаль, что к словам Люсинды двор и король не прислушивались…
У Шарля гипертрофированное ханжество, бедолагу просто трясло от одного вида обнаженного сверх правил приличия тела, причем даже на картинах и скульптурах. Этим следовало воспользоваться, что мы и сделали.
Я была больше часа занята «делом» – наращивала гипсом причинные места двум скульптурам Аполлона в галерее. Осуществить это следовало быстро за то короткое время, которое наш бдительный управляющий господин Оме проводил у аппетитной блондинки мадам Фюваль, нашей камеристки. Два часа в неделю, словно по расписанию… Люсинда стояла на страже, готовая дать знак, если из комнаты мадам донесутся голоса, свидетельствующие о скором расставании голубков.
Мы воспользовались пунктуальностью господина Оме, фаллосы получились что надо, до утра высохнут, а там…
Но полюбоваться на свою работу я не успела, в галерее раздались шаги, причем вовсе не
– Господин герцог, господин герцог!
Какая все-таки у меня сообразительная Люсинда, мгновенно осознав опасность, она бросилась навстречу Шарлю и вцепилась в него, как клещ. Тот поморщился:
– Тише! Что случилось?
Я не стала дожидаться, пока мой супруг отшвырнет служанку в сторону и продолжит свой путь, метнулась к двери, ведущей в каморку под лестницей, откуда был потайной ход. И все же успела услышать, как Люсинда почти кричит:
– У нас привидения. Да, вон там! Одно прошло в комнату мадам Фюваль.
Герцог, видно, все же попытался от нее отделаться, но не тут-то было, Люсинда уже орала почти на весь дворец:
– А если оно съест мадам Фюваль?! Кстати, оно очень похоже на господина Оме.
Потом Люсинда рассказала, что принялась убеждать Шарля в опасности такого привидения («Не может же настоящий господин Оме ходить в комнату к госпоже Фюваль?»). Привлеченный шумом, из комнаты мадам действительно вышел Оме, тут Люсинда возопила уже так, что герцогу пришлось ее урезонивать по-настоящему. Все закончилось полным конфузом господина Оме, мадам Фюваль и нашего святоши, обнаружившего у себя под носом грубое нарушение морали.
За это время я успела не только скользнуть в свою спальню, по пути расшнуровывая платье и вытаскивая шпильки из волос, но и разворошить постель. Но теперь следовало сделать вид, что меня разбудил шум, и выйти из спальни, чтобы герцог не успел в нее войти.
Я быстро сбросила платье и накинула пеньюар, готовясь разыграть еще один акт комедии, как вдруг дверь в потайной ход, которым я сама вернулась в спальню, открылась и… По ту сторону основной двери слышался голос моего супруга, урезонивавшего Люсинду, но здесь передо мной стоял…
– Арман?!
Он приложил палец к губам, приказывая молчать. В следующее мгновение он шагнул к столику у камина и поставил на него два бокала и бутылку вина, потом сделал жест, показывающий, чтобы я налила вино в бокалы и тот, что больше, дала мужу, а второй взяла себе. Арман повторил указание про бокалы, мол, не перепутай. Я кивала, прижав пальцы к губам.
Легкое прикосновение губ к моему виску, и он исчез за дверью, словно и не было. Но на столике остались стоять вино и бокалы. Мне с трудом удалось взять себя в руки, чтобы не блестеть глазами.
– Люсинда… герцог, вы? Что случилось?
– Ничего страшного, мадам, возвращайтесь в спальню. Идите к себе, я сказал!
– Ваша Светлость, что вы себе позволяете?! – Истерику закатить, что ли? Это я могу. Но, вспомнив об Армане и принесенном им вине, я передумала. Истерику еще успею.
Мне не нужно объяснять, что приготовил Арман своему двойнику – крепкий здоровый сон до утра. Я такое уже проходила с королем Людовиком XIII, когда, не пожелав ложиться с ним в постель, попросту напоила короля снотворным.