Авантюристы

Северин Н.

— В театр, мой эскадрон дежурным… надо быть с людьми на всякий случай, да и в театре интересно послушать, что будут говорить в антрактах. Про ваше высочество всегда вспоминают при виде маленького великого князя, ну, значит, чем больше при этом будет наших, тем лучше, — проговорил он прерывающимся голосом.

Лицо цесаревны с каждым его словом прояснялось все больше и больше; глаза опять загорелись веселой решимостью, и на губах появилась улыбка.

— Ступайте, ступайте, Григорий Григорьевич, и скажите нашим друзьям, что я нисколько не

падаю духом и счастлива их преданностью: прошу только всех, и вас в том числе… вас особенно… быть осторожнее и беречь себя для меня…

Барский отошел к окну, чтобы не мешать разговору цесаревны с его приятелем, и так далеко высунулся из него, чтобы любоваться воробьями, чирикавшими на дорожке, что не мог видеть, как прижался его приятель к рукам, которые ему протянула великая княгиня. Когда он обернулся, цесаревна была уже одна и с улыбкой спрашивала его:

— А ведь не правда ли, наш Гриша бывает иногда очень находчив и догадлив? С такими друзьями, как он и вы, мне бояться нечего и на многое можно решиться! — прибавила она с чувством.

— Очень счастлив видеть ваше высочество в таком хорошем душевном настроении и спешу последовать примеру моего приятеля…

— Тоже едете в театр?

— Нет, оказия отправить ответ де Бодуару представляется завтра вечером, и надо приготовить его.

— Значит, время терять нельзя, — сказала Екатерина, подходя к письменному столу и протягивая руку к звонку.

— Я займусь этим сейчас, — заявил Барский.

— Нет, вы отправляйтесь в театр: наших птенцов нельзя оставлять одних — от великого усердия они могут наделать всяких неосторожностей.

— А как же письмо к графу Бодуару?

— Я сама напишу его. Зажги свечи, — приказала она появившейся на звонок камер-фрау, — и, если великий князь вздумает спросить про меня, скажите ему, что мне нездоровится, что я к ужину не выйду и прошу меня не беспокоить.

— Слушаю, ваше высочество, — ответила камер-фрау и, взяв со стола свечи, вышла с ними из комнаты.

Тем временем Барский вынул из бокового кармана лист бумаги, исписанный карандашом, и подал его великой княгине.

— Вот брульон [20] , который я составил себе на память, чтобы не забыть ответить на все вопросы графа, — сказал он. — Но я набрасывал эти заметки для себя, и вряд ли ваше высочество что-нибудь поймет в них.

— Дайте! — Цесаревна взяла листок и подошла с ним к окну, чтобы просмотреть его при замирающем свете угасавшего дня, а затем произнесла: — Все разберу, но боюсь, что не буду согласна со многим, что тут написано. Впрочем, чтобы решить это, надо ознакомиться с письмом графа. Оно с вами?

20

Черновик

Князь подал ей письмо, и она положила его на стол.

— Когда прикажете явиться за ответом? — спросил он. — Завтра?

— Зачем

завтра? Я передам вам свой ответ сегодня ночью. Мне кажется, что нам нет никаких причин лишать себя обычной прогулки верхом?

— И я так думаю, — с улыбкой заметил Барский.

— И другие будут того же мнения, надо надеяться. Прошу вас быть с лошадью и с Григорием Григорьевичем на месте нашего обычного рандеву, в третьем часу пополуния, вам без сомнения недолго придется ждать меня: после ужина здесь все будут спать, и никто не помешает мне выйти в парк…

Цесаревна хотела еще что-то прибавить к этому, но вошла камер-фрау с зажженными свечами, и фраза осталась недосказанной.

— Ваше высочество, — сказала камер-фрау, в нерешительности остановившись у двери, к которой она направилась, поставив свечи на письменный стол. — Осмелюсь доложить вашему высочеству…

— Что такое, Анна Акимовна? Говорите при князе, он нам друг, — милостиво вымолвила цесаревна, заметив взгляд брошенный камеристкой на Барского. — Вы верно узнали что-нибудь интересное из дворца?

— Точно так, ваше высочество. Эту новую фрейлину… или как там ее назвать… в фрейлины ее, говорят, не проведут, — государыне угодно оставить при себе без всякой определенной должности…

Великая княгиня переглянулась с Барским.

— Ну, и что же эта особа, которую государыня приблизила к себе? Племянница госпожи Чарушиной, кажется? дочь сенатора Чарушина?

— Точно так, ваше высочество. Зовут ее Фаиной Васильевной Чарушиной.

— Все это нам известно, что же еще? — спросил Барский.

— Государыня изволили взять сегодня эту особу с собой в театр, и одну только ее. Все фрейлины в обиде. Марфа Андреевна очень расстроена этим и три раза ходила просить императрицу, чтобы она такого отличия ее племяннице не делала, но императрица не послушала ее, и даже, когда она в третий раз пришла, ее не велели пускать.

Великая княгиня опять переглянулась с Барским.

— Ну, что же, должно быть, эта девица чем-нибудь заслужила оказываемое ей внимание, — назидательно произнесла она. — Не надо болтать про это, Анна Акимовна: там могут подумать, что мы завидуем счастью девицы Чарушиной; не надо, чтобы это думали, Анна Акимовна. Мы никому не завидуем и вполне довольны нашей судьбой, понимаете? Нам хотелось бы, чтобы все были убеждены в этом, — прибавила она с ударением.

— Слушаюсь-с, ваше высочество.

— Ну, князь, что вы скажете на это? — спросила великая княгиня, когда камер-фрау вышла и она осталась с князем вдвоем.

— Скажу, что надо как можно скорее привлечь эту Фаину на нашу сторону и что я с сегодняшнего же вечера примусь за это. До свидания, ваше высочество! ровно в четыре часа мы с Гришей будем ждать вас у вторых ворот парка, — поспешно проговорил Барский, целуя протянутую ему руку.

Через несколько мгновений и он скрылся в маленькую дверь, в которую выбежал несколько минут перед тем его товарищ, и цесаревна осталась одна.