Авантюристы
Шрифт:
Над ревущей толпой поднялось облако пара.
Нарышкина теснили в угол, навалившись всей гурьбой. Ребята были все как на подбор крепкие, по всему видать, не раз ходившие стенка на стенку. Правда, тут бой шел без всяких правил, и нашему герою приходилось очень туго. Он отбивался точеной ножкой стола, пользуясь ей как дубиной, однако удары сыпались на него все чаще. Неожиданно раздался оглушительный выстрел, и внезапно наступившую тишину прорезал вопль подавшегося вперед Терентия.
— Стой, бакланы, поубиваю!
Одному богу известно, когда старый моряк
Секундная передышка закончилась, как только нападавшие сообразили, что пистолет у Терентия только один, и перезарядить его он не успеет. Кто-то из половых сзади приложил дядьку тяжелым подносом по голове. Терентий выронил бесполезное оружие и ткнулся лицом в грязные половицы.
— Гады! Убивцы! Беги, Катюха! — взвизгнул Степан.
Но и ему тут же поднесли к лицу кулак, и Степан сразу смолк, сползая на пол и утирая окровавленный рот. Чьи-то руки потянулись к Катерине, но она вывернулась, выдернула из раскрывшегося саквояжа турецкий кинжал и зашипела змеей, полоснув по этим рукам холодной, острой, как бритва, сталью.
— А-а-а!.. Стерва! — возопил нападавший и метнулся за скатертью, пытаясь остановить хлеставшую во все стороны кровь. Поредевшая орава, тем не менее, уже пришла в себя и вновь подступилась к Нарышкину.
Но в этот момент шум драки перекрыл властный голос:
— А ну-ка расходитесь, православные!
В горницу вдвинулась огромная, слегка сутулившаяся фигура.
Вошедший был, казалось, выше любого из самых рослых молодцов по меньшей мере на две головы. Длинные, как у гориллы, ручищи оканчивались пудовыми кулаками, каждый величиной со средних размеров арбуз. В лице незнакомца тоже было нечто обезьянье — массивная нижняя челюсть, низкий лоб, широкий, разметавшийся по лицу нос, жесткая щетина на щеках. В темных, глубоко посаженых глазах притаилось что-то первобытное, и вместе с тем в них светился ум и даже своеобразная ирония по отношению ко всему происходящему. Одет явившийся исполин был опрятно и немного старомодно. Он подал оторопевшему половому так не вязавшийся с его обликом цилиндр и распахнул плащ-крылатку, делающий и без того громадную фигуру еще более широкой. Под высоким воротником вокруг могучей шеи был повязан галстук, из кармана сюртука выглядывала массивная золотая цепь.
Гигант легко поигрывал тростью величиной с хорошую оглоблю.
— Я, кажется, велел расходиться! — прорычал вошедший господин.
— Ты еще, что за гусь? — пробормотал кто-то в притихшем трактире.
Гигант усмехнулся, шагнул вперед, выдернул из толпы огольца, произнесшего последнюю фразу, и, слегка качнув его, выкинул в окошко, разлетевшееся со звоном и треском, особенно неприятным в наступившей до того тишине.
В следующую пару минут в окна и двери была выброшена вся остальная шайка разом протрезвевших, насмерть перепуганных молодцов, за ними наружу вылетели половые,
В разгромленном трактире среди поломанной мебели и битого стекла осталась только компания наших героев да бледный половой, все еще державший цилиндр господина, нанесшего столь неожиданный, но своевременный визит.
Гигант же брезгливо вытер запачканные руки о скатерть и осклабился, поворотясь к Нарышкину.
— Спасибо, сударь, выручили, — шагнул навстречу ему Сергей.
Лицо его было в ссадинах, под глазом зрел, наливаясь соком, здоровенный синяк.
— Уж не знаю, как Вас благодарить, — Нарышкин осторожно пожал лопатообразную ладонь незнакомца. — Не знаю, кому обязаны…
— Зовите меня просто Николай Петрович, — рыкнул исполинский господин.
— Кабы не Вы, сударь, туго бы нам пришлось…
— Пустое, — Николай Петрович еще раз оглядел трактир. — Уходить вам надобно, господа… и чем скорее, тем лучше.
— Да, Вы правы! — Нарышкин заторопился. — Катя, Терентий, Степан … пойдемте отсюда.
Компания мигом подхватила пожитки, только Терентий замешкался, он, кряхтя и держась за голову, полез под стоящую у стены лавку, чтобы извлечь закатившийся туда пистолет. За барское добро Терентий, даже контуженный, считал себя в ответе.
Николай Петрович, забрав у трепетавшего, как лист, полового свой цилиндр, вышел первым. Зеваки и остатки разгромленного «воинства», собравшиеся на улице, вмиг растворились. Исполин критически осмотрел вышедших за ним помятых путешественников. Спросил прямо:
— Может, вам денег надобно?
— Не извольте беспокоиться… мы сами, — замычал опешивший Нарышкин.
— Пустое, — снова прогудел великан. — Вот извольте взять, — и протянул Нарышкину ассигнации.
— Да как же я Вам отдам? Ведь мы…. Мы здесь, собственно, проездом. В имение мое направляемся…
— Ну и поезжайте с Богом! А за деньги не беспокойтесь. Когда-нибудь еще свидимся, уж тогда и отдадите свой должок. — Николай Петрович странно усмехнулся.
— Слово дворянина, обязательно верну! — Нарышкин торопливо спрятал ассигнации во внутренний карман.
— Ну, вот и ладно. А теперь прощайте. Мне с вами не по пути, — Николай Петрович слегка наклонил голову, поворотился и степенно зашагал вниз по улице.
— Экая глыбища! — вырвалось у Терентия.
— Да, с колером человек! — согласился Нарышкин, растерянно глядя вослед уходящему исполину…
Поговорить, и обсудить происшедшее они смогли, только когда Знаменка осталась далеко позади. Перепуганный видом странной компании извозчик согласился везти только после того, как ему было уплачено вперед, да и то вдвое больше против обычного. И только после того, как перегруженная пролетка, тяжело скрипя, покатила по узкому коридору Моховой, Нарышкин, наконец, спросил:
— Интересно, откуда он взялся, этот Николай Петрович?
Степан нахмурился и пожал плечами. Терентий оглянулся и пробормотал: