Авантюристы
Шрифт:
— Как добрый самаритянин в писании…
— Откуда бы ни взялся этот добрый самаритянин, — продолжал рассуждать Нарышкин, — он появился как раз вовремя. Еще немного и мне пришлось бы совсем худо.
— У Вас, Сергей Валерианович, кровь на губе… И бровь поранетая, — тихо сказала Катерина.
— Да это ерунда! Однако вы, други мои, тоже выглядите не краше.
И в самом деле, платье Катерины было разорвано у самого ворота, кроме того, она порезала руку битым стеклом. Степан лишился зуба и теперь при разговоре слегка посвистывал. Губа его была рассечена. У Терентия на голове зрела огромная шишка. Падая, он прикусил язык,
Однако больше всех досталось самому Нарышкину. Синяк под глазом вполне созрел, отчего глаз почти совсем закрылся, лицо было в ссадинах, болело все тело и особенно — бока, которые молодцы в трактире успели-таки изрядно намять.
— Черт, кажется, ребро мне сломали, окаянные! — Нарышкин выругался и с ненавистью посмотрел назад, туда, где скрылось за домами оставленное поле боя.
— Вам к дохтору надо, — отозвалась Катерина, с тревогой заглядываясь на опухшее лицо Сергея.
— Ну, мы их тоже неплохо отделали. Дядька Терентий хорош оказался! Страху на них нагнал, когда из пистолета пальнул! А вы, Катенька, когда кинжал выхватили, ну прямо Шамаханская царица, ей богу. Этакой гюрзой изловчились того длинного полоснуть!
В ответ Катерина немного нервно засмеялась:
— Ну и страху натерпелась, ужасти! Прямо колебание всей натуры!
— Про тебя, Степан Афанасич, одно скажу — герой! У этих мерзавцев, поди, и сейчас кулаки болят, когда ты на них лицом набросился.
— Не надо, Сергей Валерианович, — заступилась Катерина. — Видите, что они с батюшкой сотворили.
Она заботливо прильнула к отцу, но Степан отстранил ее, мрачно просвистев:
— Говорил я, не след туда ходить! Кабы не пошли, так ничего бы и не сталось с нами.
— Ну, будет, будет, Степан Афанасьич. После драки кулаками не машут, — примирительно сказал Нарышкин. — У нас как-никак впереди дорога. Да вот, кстати, тот господин денег нам дал.
— Много дал-то? — заинтересовано спросил Терентий. Сергей развернул ассигнации и обмер. — Триста рублей! Бумажка к бумажке!
Степан присвистнул. Благодаря образовавшейся прорехе во рту получилось это у него особенно залихватски. Извозчик испуганно оглянулся и втянул голову в плечи.
— Виданное ли это дело, чтобы за просто так этакими деньгами одаривали? — Терентий с сомнением покачал головой. — Что-то здесь нечисто, чует мое сердце! Я вам, сударь, еще давеча хотел сказать, когда вкруг Кремля объезжали. За нами почитай всю дорогу карета ехала черная… и лошади тоже черные все.
Нарышкин вспомнил случай на Дворцовой набережной и быстро оглянулся. Позади на почтительном расстоянии громыхала только телега, груженая бочками. «Нет, простое совпадение!», — подумал он.
— Тебе, должно быть, померещилось, Терентий! Вот ты, Степан, видел что-нибудь?
Степан, болезненно морщась, затряс головой:
— Ничего такого не видал.
Терентий внимательно посмотрел на него.
— А я, сударь, видал! Точно Вам говорю, была карета! И человек этот опять же… Откудова он взялся? С каких таких делов в заступники полез? И деньжищи с какой доброты отвалил? Нет, сударь, помяните мое слово, нечисто здесь!
— Чисто, не чисто, какая разница? А деньги я в долг взял. Вот продам по осени урожай, тогда и отдам! — с убеждением сказал Сергей, а про себя подумал: «Интересно, где искать кредитора? Он ведь даже адреса своего не оставил. Пожалуй, действительно странно!».
— Не
— Ну, мы-то сейчас тоже не с модной картинки взяты, — ухмыльнулся Нарышкин.
— Это верно. По Владимирке краше гонят, — согласился Терентий.
— Надо бы приодеться, что ли, перышки почистить, пока нас в таком виде в участок не сволокли… Ты вот что, братец, вези нас на Сухаревку! Там рынок есть, — объяснил Нарышкин спутникам.
— На Сухаревку не поеду, — уперся извозчик. — Больно далеко! Рынок — вона, и на Никольской имеется!
— Ну, черт с тобой, вези на Никольскую!
— Боится нас, крыса, — тихо сообщил Терентий. — Думает, клячу мы его упрем, что ли?
На Никольской, в проезде, ведшем к маленькой старой церкви Троицы в Полях, шумел и гомонил толкучий рынок. Едва сойдя с пролетки, наши герои сразу затерялись в пестрой толпе, где на их вид никто не обращал внимания. Прежде всего, зашли в аптечную лавку, купили бинты и специальную повязку на подбитый глаз Нарышкина, надев которую, тот стал походить на флибустьера. Сухонький старичок аптекарь, он же и «фершельныхъ дел мастер», похожий на постаревшего вербного херувима, осмотрел бок Сергея в отдельной от общего зала комнатке, оказавшейся чем-то вроде приемной.
— Шить путете, сутар мой. Цело фаше репро, мошете не фольнофатьса! — сказал, он с сильным акцентом и наложил повязку, предварительно смазав ссадину каким то вонючим веществом, похожим… похожим на… впрочем, Нарышкину было не до тонкостей. Затем аптекарь осмотрел остальных и, покачивая головой, словно китайский болван, обработал, как мог, прочие раны.
— Как ше это фас укорастило? — спросил он, не рассчитывая, видимо, на ответ. — Это фам не Эфропа! Это Москфа! Тут нато смотреть ф опа!
Этот своеобразный каламбур пришелся ему по душе, так как старичок долго смеялся, потряхивая похожей на одуванчик головой, отчего казалось, она вот-вот оторвется от тонкого стебля его шеи и улетит под потолок.
Глянувшись в зеркало, новоявленный флибустьер приободрился:
— Я, «Гроза морей», страх и ужас Карибского моря! — объявил он, выйдя из аптеки. — Берем первопрестольную штурмом! Даю вам трое суток на разграбление города! Терентий, свистать всех наверх!
Сергею понравилась роль пирата, и он с удовольствием стал в нее вживаться. Завидев магазин готового платья, Нарышкин приказал немедля взять его на абордаж, пояснив, что такой отчаянной команде просто грех одеваться на толкучке. Команда взошла на борт галантерейного галеона и велела приказчикам капитулировать. В течение следующего часа вокруг наших героев суетилась, металась, примеряла и подшивала на ходу, угодливо улыбаясь, вся жалкая галантерейная братия.
Через час разграбленный галеон был покинут.
Наш флибустьер облачился в добротный сюртук, на шею повязал шелковый платок, на голове его, среди волнистых вихров плавал новый картуз. Все это в сочетании с повязкой на глазу производило сильное впечатление.
Катерина рдела от смущения, не без тайной радости оглядывая себя. В новом капоте и дорожном плаще она ничем не отличалась от молодых богатеньких москвичек. Если что и выдавало в ней простое происхождение, то это великолепная русая коса и чрезвычайно здоровый, немного смуглый цвет лица, так не любимый в среде кисейных барышень.