Авдотья, дочь купеческая
Шрифт:
После поминального ужина в поселении Дуня осталась с Аграфеной и Тихоном делами хозяйственными заниматься, а Глаша повела Михайлу Петровича с городищем знакомиться. Гуляли они долго, Дуня к себе вернуться успела, да распорядиться, чтоб папеньке в штабной избе постелили.
— Куда пропали-то? Тут и домов всего полторы улицы и полпереулка, — сказала она, когда Михайла Петрович с Глашей зашли.
— Авдотья, — начал Михайла Петрович, этим обращением заставив дочь замереть в удивлении, — ты сама знаешь, что мои папенька с матушкой, а твои бабушка с дедушкой померли, а Глаша
— В толк не возьму, о чём ты, папенька, — растерянно проговорила Дуня. — Какое такое благословление?
— На брак, Дунюшка, венчаться мы собрались, — пояснил Михайла Петрович.
— А… — начала было Дуня, да так и замерла с открытым ртом, переводя взгляд то на отца, то на подружку.
Их счастливые немного смущенные лица живо выудили из памяти моменты, которым ею значения не придавалось: рассуждения подружки, что ей нужен жених постарше, за которым она будет, как за стеной каменной; танец их с папенькой на её, Дуниной свадебке; поцелуй прощальный крепкий. Дуня даже охнула внутренне, как раньше не заметила то, что на поверхности лежало.
— Нас, сударушка, священник в часовенке обвенчать обещался через два дня вместе с Осипом и Преславой. Можно бы и завтра, да Преславе окреститься нужно, — сказал Михайла Петрович, притягивая к себе Глашу и обнимая за плечи.
— Но война же, — неуверенно сказала Дуня.
— Так ведь война-то, доченька, жизнь забрать может, а остановить никак не остановит. И любви она не помеха. Напротив, понять заставляет, кто по-настоящему дорог. Я б вокруг Глаши долго кругами ходил. Может, и не решился бы. Зачем такой лебёдушке старый хрыч? — сказал Михайла Петрович.
— Не говори так, Михайла. Для меня нет жениха тебя желаннее, — сказала Глаша и спросила Дуню: — Так благословишь, подруженька?
Дуня, успевшая опомниться, озорно сверкнула глазами и нарочито строго протянула:
— Совет да любовь вам, дети мои.
— Дуня! — в один голос воскликнули Глаша и Михайла Петрович.
— Благословляю и очень за вас рада, — уже серьёзно сказала Дуня и кинулась к отцу с подружкой, обнимая их и целуя.
На следующий день отец Иона крестил Преславу, получившую имя Прасковья. Невест к венчанию всем поселеньем готовили. Порастрясли свои запасы и язычницы, и крестьянки, и Дуня с Глашей. Из всех тканей, кружев, что нашлись, сшили за день мастерицы два платья и две фаты с венками.
Михайла Петрович лишь вздыхал украдкой, за суетой наблюдая. По прежним временам он бы свадебку не хуже Дуниной закатил, на весь Ярославль. Ну да не беда, кончится война и соберут они с Глашей за одним столом и Дуню, и Петра с Павлом, и братьев с семьями, вот тогда и отпразднуют, как полагается.
Старший Волхв, как ни строжился, а не удержался. Ради торжества открыл путь в городище людям Михайлы Петровича, а внучке передал деревянный ларец с украшениями её покойной матери, да золотыми самородками. Не захотел, чтоб в скупости обвиняли, да в том, что внучку отдал бесприданницей. На венчание язычники, само собой не пошли, но к праздничному застолью присоединиться обещали.
Не сравниться было наспех сколоченной
— Венчается раб Божий Михаил рабе Божией Глафире… раб Божий Иосиф рабе Божией Праскеве. Господи Боже наш, славою и честию венчай я.
Глава тридцать третья. Подарок Болотника
Отряды свои отец с дочерью объединить решили, при общем одобрении. Ещё до венчания Михайла Петрович послал за оставшимися в прежнем лагере дозорными, малолетними лазутчиками и отлёживающимися после контузии пушкарями.
При появлении в городище Андрейка и братья, те, что в магическую ловушку попались, решили над остальной ребятнёй верх взять. Как у мальчишек принято, путём драки. До взрослых не дошло, Стеша намечающуюся разборку остановила.
— А ну, уймитесь! Забыли, что драки запрещены? — обратилась она поначалу к Евсейке и его друзьям, уже рукава рубах закатавшим. Затем к пришлым повернулась со словами: — У нас матушка барыня ух и строга, не забалуешь. Да и чего делить-то? Отряд вон как увеличился, небось, всем лазутчикам работёнки хватит. А ну замиритесь!
Под её строгим взглядом Адрейка с Евсейкой по рукам ударили, а вскоре уже вовсю обсуждали, на каких заданиях были. Видевшие их взрослые удивлялись:
— Смотри-ка, ребятня как быстро сдружилась.
Пушкари тоже приятелем обзавелись. Сошлись они с Тихоном, который, как узнал о том, что артиллеристов к ним занесло, принялся сокрушаться:
— Вот ведь, а мы-то пушечку французскую в болоте затопили!
И принялись они втроём обдумывать, как ту пушку вытащить. Дня три думали, наконец решили, что, как ни крути, к командирам обращаться нужно. Уж больно о болотце том слава дурная ходила, без мага не разобраться.
Пошли к Дуне, новобрачных тревожить совесть не позволила. Дуня пригласила Николая Николаевича.
— Зачем нам пушка, лишний груз, — сказал Николай Николаевич, пожав плечами.
— Не скажи, барин, — возразил Тихон, — вот начнут французы отступать, а мы им вслед пальнём! Получайте, аспиды, привет прощальный.
— С помощью пушки мы сможем не только на фуражиров нападать, но и на основные войска. Как наш поручик, земля ему пухом, говорил, артиллерийская поддержка. Вот, — вставил словечко один из пушкарей.
— Разве что, артиллерийская поддержка, — ответил Николай Николаевич и сказал: — Неси-ка, Дуня, бумаги и карандаши, буду расчёт делать. Как поднимать затонувшие предметы из воды знаю, а тут на вязкость пересчитать нужно.
— За сколько справитесь, сударь маг? — спросил второй пушкарь.
— Часа за два, — ответил Николай Николаевич, уже принявшийся набрасывать схему на выданном Дуней листке.
— Попросим сопровождение у язычников. Пойдём мы с Николаем Николаевичем, Тихон с ватагою, и вы двое, — решила Дуня и, заметив, как оживились пушкари с Тихоном, добавила: — Но сначала убедимся, что французы в лесу в поисках своего генерала не рыскают.