Август 1937-го с Возвращения Короля

Белов Михаил

Кувшин расположился тут неспроста. Почти во всех провинциях Королевства имелись серьезные и не очень политические проблемы, и как следствие - люди, которые не прочь побаловаться спичками, чтобы насолить государству. В Дунланде есть дунландцы, в Гондоре много роханцев с их вечными маразмами насчет самостийности, в Любече - хватает не всегда адекватных двинян, да и собственных горлопанов... Гномы никогда не позволили бы городить такую уйму бензина над своими головами, - а с их мнением правящая династия считалась. Отпадал и Мелесгин, с населением потенциально взрывоопасных орков. Дейл, Эстза, Жугда и Лаоми, Минхириат и тем более, - Ширр, тоже сделали бы все, чтобы отказаться от неприятного объекта - из соображений охраны природы или любых других. Про Аннариот и вовсе можно забыть. Если даже и сами шааны не справятся - так коллеги Командира с превеликим удовольствием помогут... Вот и оказалось, что Беорен, с его развитой авиационной промышленностью и благонадежным населением, - идеальный вариант. Объект был построен и включен в систему стратегического резерва

Королевства, несмотря на то, что ради этого пришлось тянуть сюда ветку нефтепровода и создавать перерабатывающие мощности. Зато ни один харадский бомбардировщик сюда не долетит... А снабжать топливом аэродромы юга можно будет так же - по этому самому нефтепроводу.

Промышленно-добывающая база тоже лакомый объект для удара, но Руководство отчего-то посчитало хранилище приоритетной целью. Командир не знал наверняка, но догадывался, что за ударом по "Кувшину" последует уничтожение участка трубопровода, а возможно и железной дороги, - иначе эффект выйдет неполный...

Но это уже не его ума дело. Задача и так, - куда как непростая.

Из главных въездных ворот, створки которых раскрыли двое жандармов, ровной колонной по двое выехал конный разъезд, два дежурных десятка кавалерийской алы охраны, ответственной за охрану периметра. Обычный вечерний объезд прилегающей местности - один десяток во главе с плотным бородатым урядником в лихо сбитом кепи, - в одну сторону, другой, возглавляемый ротмистром, - в другую. В какой-то условленной точке с северной стороны ограждения они встретятся и поедут обратно - чтобы вновь соединится возле главных ворот... В каждом десятке на коленях одного из бойцов сидел в перекинутом через плечо мешке остроухий бородатый дунландский терьер в казенном стальном ошейнике. По пути они будут осматривать целостность ограждения и спиралей, осмотрят распашную полосу и реденький кустарник поблизости, проверят на предмет минирования рельсы и ворота железнодорожного терминала, к которому тянулась ветка до основной трассы, пустят коротконогих черненьких песиков в густые рощицы на вершинах и склонах холмов...

Конечно, бравые жандармы никого не найдут. Однако Командира они волновали, и волновали серьезно. Он уже видел утренний разъезд, и убедился, что свои обязанности полицейские выполняют добросовестно, не из-под палки. Еще бы. После выходки Обезьяна, надо думать, никого во всей провинции не надо убеждать лишний раз проверить замок, уходя из дому! Командир вспомнил, как в горах они обходили крохотный монастырь Святого Гревилля, и даже там видели, как братья под командованием игумена проводят построение во внутреннем дворе, с антикварными винтовками М1878 за спинами...

Не то, чтобы Командир волновался за разъезды. Как раз на периметре засыпаться он боялся меньше всего - скрытное наблюдение это первостатейный навык хорошего бойца-диверсанта или глубинного разведчика. Другое дело, что ночь жандармская ала в полном составе проводила на территории "Кувшина", - и это как раз, было плохо... У него имелось всего девять бойцов, включая и Геннеорга, и атака на шестьдесят человек жандармов, даже частью мирно ночующих в казарме, выглядела мероприятием из разряда безнадежных. Конечно... Был план. Но вдруг что-то окажется не так?!! Командир до сих пор не понимал, с какой стати задумка должна сработать. И до сих пор же недоумевал, что ему делать в противном случае...

Запасной план, по сути, отсутствовал. Ночной кошмар профессионала.

Он посмотрел на свои дорогие военные часы, роскошный водонепроницаемый и ударопрочный хронометр с "торфельдским особым механизмом" и четырьмя вспомогательными циферблатами. Светящаяся стрелка основного показывала половину шестого вечера. Остался всего час... Он спрятал бинокль в чехол и жестом подозвал Молчуна. Пора было начинать последние приготовления к операции...

В шесть вечера на всей базе зажгли огни, освещая не только периметр, но и дорожки между бараками, складскими и хозяйственными помещениями, а также между лесенками, ведущими на вершины огромных цистерн. В вечерних сумерках "Кувшин" смотрелся каким-то ярким пятном, подобно алмазу светящимся в темноте посреди суровых холмов... Люди привычно лениво парами ходили от цистерны к цистерне, проверяя свинцовые пломбы на лючках, часовые меняли друг друга на ужин... Все протекало буднично, но нигде не было заметно и капли расхлябанности - все вовремя, все согласно инструкциям...

И, пока!
– согласно плану, разработанному Руководством.

...Когда в семь по-настоящему стемнело, Командир бесшумно прочитал "шаадун", неотрывно глядя в бинокль. Молчун в двух шагах от него чуть слышно шевелил губами, - наверное, обращался на свой лад к Единому... Сородичи Молчуна в этом отношении вызывали у Командира сдержанное уважение, - они верили, верили истово и беззаветно, как почти разучились верить прочие нордлинги. Да и в Султанате, скажем честно, тоже. Лучшие из уроженцев горных равнин у истоков Гландуина вместе с верой предков впитали и доблесть воинов, и непоколебимое упорство (естественно, всеми соседями прозванное ослиным упрямством). Да, Командир был не во всем согласен с идеологией поздних Трилистников - "Святого Карноха" и "Святого Патрикия". Не системный подход, многовато радикализма... Но он, в отличие от многих нордлингов, узнал юных дунландцев слишком хорошо, чтобы не понимать, откуда бралась в них жестокая, беспощадная непримиримость. Помимо того, что все они в последней войне у себя дома потеряли многое (а то и - все), они принадлежали к народу, многие столетия мирящегося с

ярлыком "проигравшего". Их язык запрещали одни правители, и узаконивали другие, национальную территорию делили по своему усмотрению, отхватывая те или иные куски от неё только для того, чтобы удовлетворить амбиции каких-нибудь капризных, но влиятельных вельмож Рохана, Минхириата и даже далеких восточных княжеств. После передачи титула Роханского Короля владыке Минас-Тирита, ситуация стала для горцев полегче. Однако этот народ, казалось, совершенно лишенный амбиций и сил для сопротивления, все эти века с непонятным упорством помнил о жестоких унижениях, которые претерпел. Тот редкий случай, когда обида с годами становилась только ядренее, как хорошее вино... Обида, впитавшаяся в кровь и мозг каждого горца, сохраненная, как и родной язык - "даллик", так и не вытесненный всеобщим полностью, нашла выход по первому же серьезному поводу. Можно ли считать серьезным поводом включение в состав Рохана шестой части территории Дунланда? Однако понадобилось пятилетнее Умиротворение, чтобы хотя б отучить дунландца хватать винтовку каждый раз при виде одетого в форму нордлинга. Командир все видел своими глазами. Он там был. И, пожалуй, все, что потребовалось от него, когда он воспитывал этих обездоленных войной детишек, так это - отучить их отдаваться в поток священной ненависти, не позволять ярости застелить глаза в ответственный момент. Ярость - это не плохо. Но в её водовороте недолго и утонуть... Все остальное они поймали, поймали брошенное им на лету. Твердая решимость к действию была у них в крови, выдержанная и готовая к немедленному употреблению.

...Когда Командир тихо, почти что мысленно прошептал заключительное "Amen", он заметил, что Руководство не ошиблось и на этот раз. План вступил в действие...

Даже здесь, почти за милю от ограждения, по ушам ударил резкий и неожиданный в вечерней тишине звук авральной сирены. Командир видел, как в казарменных окнах вспыхнул свет, как мелькнула чья-то фигура рядом с главным крыльцом, как один за другим выбегают из распахнутой двери фигурки бойцов, - поспешно, но тщательно одетых, в сбитых на затылок кепи и с оружием. Охранники выбегали из караулки, и так же поспешно занимали позиции в выложенных мешками с песком стрелковых ячейках по периметру. Жандармы меж тем принимали у коноводов выведенных из стойла и оседланных свежих лошадей, быстро запрыгивали в седла и, с трудом удерживая выстоявшихся скакунов, строились колонной перед воротами. Когда ротмистр убедился, что все в сборе, он проехал вдоль колонны, громко выкрикивая солдатам какие-то команды или инструкции. Командир отлично видел, какое бледное у него лицо, а в лучах прожекторов оно казалось еще бледнее. Судя по действиям немолодого уже офицера, случилось нечто выходящее вон из любого ряда, - даже из ряда событий последней недели...

Вахмистры встали во главе своих десятков, колонна перестроилась и рысью тронулась через раскрытые настежь ворота, по грунтовке, ведущей в сторону перекрестка Дэрг-Торфельд...

Уходила, поспешно, рысью, вся ала. Шестьдесят солдат, восемь вахмистров, один ротмистр. Девять ручных пулеметов, более полусотни винтовок, шестьдесят сабель.

По сути - вся охрана "Кувшина".

На объекте по расчетам Командира должно было остаться чуть больше двух дюжин человек - только чтобы занимать половину сторожевых вышек, следить за шлагбаумами на стационарном посту на въезде и за железнодорожным терминалом...

"Кувшин" лежал перед Командиром, и Командир, несмотря на весь свой опыт, не мог поверить своим глазам!

... Они выступили и, сходу, начали.

Командир был волен решать на месте, где лучше наступать, и по итогам размышлений предпочел нанести удар в самом неподходящем, на первый взгляд, месте. Он не стал просачиваться через ограждение, резать проволоку, выстрелами разбивая прожектора...

В кои-то веки он посчитал возможным войти через дверь.

В будке возле шлагбаума, построенной вровень с запертыми воротами, оказалось двое человек. Командир хорошо рассмотрел их лица - расстояние было небольшое, один седоволосый, в годах, другой - крепкий мужик среднего возраста, сидели за столом возле телефона и пили кофе из больших кружек. Командир скользнул ниже окошка, так, что его не было видно ни изнутри, ни с соседней вышки... Народу на базе едва хватило чтобы занять каждую третью, а то и каждую четвертую вышку, и въездные ворота оказались в обширной мертвой зоне. Командир остановился у подножья вышки, сбросил "Мк-у" на ремень и подхватил пистолет-пулемет, прозванный в группе "молотком". Тяжеленькая трещотка с длинным толстым постоянным глушителем и магазином в рукоятке, она оказалась неплоха накоротке, несмотря на откровенно рудиментальный "плечевой упор" из гнутой проволоки... Не фонтан, в плане кучности, но на восемнадцать ярдов, разделяющих его и часового на вышке, можно было стрелять уверенно. Командир поймал на три светящиеся точки прицела голову бедолаги - как почти все его коллеги, часовой исправно смотрел куда угодно, кроме подножия своей вышки.

– П`тух-тц - п`тух-тц!
– утвердительно выдохнул "молоток", чуть слышно лязгнув затвором в крайних положениях и сплюнув наружу две пули крупного калибра. Силуэт часового дернуло, и он исчез из виду.

Молчун уже вышел из караулки, нырнув в дверь так, чтобы почти её не раскрывать. Глушитель его "молотка" тоже слабо дымился...

Командир прислушался - он мог и различить в вечерней тишине сухое шипение "Хайджеков" справа и слева от ворот, где в эту секунду должны были распрощаться с жизнями четверо караульных на вышках.