Август: графство Осейдж
Шрифт:
АЙВИ. Что-то я не слишком ощущаю нашу глубинную связь.
КАРЕН. А я ощущаю. С вами обеими.
АЙВИ ( удивленно ). Как? Мы же тебя никогда не видим, тебя никогда нет рядом, ты сюда не приезжала уже…
КАРЕН. Но я все равно чувствую связь с вами!
АЙВИ. Значит, ты считаешь, что если мысленно привязана к этому дому, то уже незачем здесь появляться?
КАРЕН. Будто ты так хорошо меня знаешь!
АЙВИ. Нет. Об этом я и говорю. Мне надоели мифы о семейном единстве и сестринских узах. Мы все –
БАРБАРА. Когда ты успела стать такой циничной?
АЙВИ. Забавно это слышать именно от тебя.
БАРБАРА. Конечно, ты можешь испытывать горечь, но «произвольный набор клеток»…
АЙВИ. Возможно, мой цинизм расцвел, когда я поняла, что ухаживать за нашими родителями – это исключительно моя обязанность.
БАРБАРА. Не надо сказки рассказывать! Я тоже участвовала во всех их треклятых…
АЙВИ. Пока тебе не надоело. А потом ты укатила. И ты, и Карен.
БАРБАРА. Мне надо было думать о собственной семье.
АЙВИ. Это жалкое оправдание. Как будто если у тебя ребенок, то все остальные обязательства отменяются.
БАРБАРА. Теперь меня обвиняют в том, что у меня есть ребенок!
АЙВИ. Никого я не обвиняю. Делай что хочешь. Что ты и делала. И ты, и Карен.
БАРБАРА. Если ты этого не делала, я тут ни при чем.
АЙВИ. Вот именно. Так что не надо теперь соловьем заливаться о сестринских чувствах, ладно? Я в это не верю. И уже давно. Когда я отсюда уеду, причем навсегда, я буду чувствовать себя не более виноватой, чем вы.
КАРЕН. А кто говорит, что мы не чувствуем?
БАРБАРА. Так ты уезжаешь?
АЙВИ. Мы с Чарльзом едем в Нью-Йорк.
( Барбара начинает смеяться. )
БАРБАРА. И что вы там собираетесь делать?
АЙВИ. У нас есть кое-какие планы.
БАРБАРА. Например?
АЙВИ. Какое тебе дело?
БАРБАРА. Ты не можешь просто взять и уехать в Нью-Йорк.
АЙВИ. Это не прихоть. И не мимолетное увлечение. Я такого никогда раньше не чувствовала, ни к кому. Между мной и Чарльзом есть нечто совершенно необыкновенное, такое редко у кого бывает.
КАРЕН. Что именно?
АЙВИ. Понимание.
БАРБАРА. А как же мама?
АЙВИ. А что мама?
БАРБАРА. Ты со спокойной душой ее оставишь?
АЙВИ. А ты?
( Ответа нет. )
Думаешь, с ней было трудно, пока был жив папа? Лучше подумай, что теперь начнется. Ты даже представить себе не можешь, во что все это выльется… через месяц, через год, через много лет. А если бы и смогла, то увидела бы все лишь с позиций любимой доченьки.
БАРБАРА. Ради всего святого! Сначала мама что-то мне пыталась втереть насчет того, что я, дескать, была папиной любимицей…
АЙВИ. Ммм… это не совсем так. Ты не была его любимицей. Я была. А ты – мамина.
БАРБАРА. Что ?
КАРЕН. Вот спасибо,
АЙВИ. Ты сомневаешься? Господи, Барбара, да я всю жизнь прожила, стараясь быть похожей на тебя.
БАРБАРА. Она сказала, что папа страшно убивался, когда мы переехали в Боулдер…
АЙВИ. Это мама убивалась. Она была убеждена, что ты уехала, только лишь бы оказаться подальше от нее.
КАРЕН. Раз ты была папиной любимицей, ты, наверное, воспринимаешь его самоубийство по-особому.
АЙВИ. Папа лишил себя жизни исключительно из собственных соображений.
БАРБАРА. И какие же это были соображения?
АЙВИ. Не хочу строить догадки.
БАРБАРА. Наверное, ты очень сердита на него.
АЙВИ. Нет. Он ни перед кем не должен отчитываться. Если теперь ему лучше – а я не сомневаюсь, что это так, – то кто мы такие, чтобы судить его?
БАРБАРА. Мы его дочери .
КАРЕН. Да, вот именно.
БАРБАРА. Лично я просто вне себя. Какой эгоист! Все это его молчание, меланхолия… А как же я? Как же мы… мы все? Ведь он мог и нам как-то помочь, чем-то поделиться, поговорить…
АЙВИ. Тебе бы могло не понравиться то, что ты бы услышала. А что, если Беверли Уэстон вовсе тебя не любил? Или даже ни одну из нас? Что, если он вообще никогда ничего не чувствовал к своим дочерям?
БАРБАРА. Но ты же знаешь, что это неправда.
АЙВИ. Разве? Откуда? А ты знаешь?
КАРЕН. Ты ведь сама сказала, что тебя он любил больше нас.
АЙВИ. Просто потому, что видел во мне родственную душу.
БАРБАРА. М-м… прости, но это идет вразрез с твоей теорией «произвольного набора клеток», так что меня ты не убедила. Мне кажется, что его чувство ответственности простиралось несколько дальше собственной персоны, как и у всех нас.
АЙВИ. Ради бога!
КАРЕН. Просто не могу поверить, что у тебя такой мрачный взгляд на мир.
АЙВИ. Это ведь ты живешь во Флориде.
БАРБАРА. Когда вы с Малышом Чарли собираетесь уезжать?
АЙВИ. Через несколько недель. А может, и дней. И прошу тебя: его зовут Чарльз.
БАРБАРА. Маме будешь говорить?
АЙВИ. Пока обдумываю, как это лучше сделать.
БАРБАРА. А как же твоя работа, дом?
АЙВИ. Знаешь, я научилась сама о себе заботиться задолго до того, как ты стала тут командовать. Карен, ты ведь возвращаешься в Майами?
КАРЕН. Да.
( Вайолет начинает спускаться по лестнице. )
АЙВИ. Вот тебе пожалуйста, Барбара. Ты все спрашивала, что нам делать с мамой? Мы с Карен уезжаем. А ты, если хочешь, можешь оставаться с ней. А не хочешь – тоже твое право. Но никто не смеет меня ни в чем обвинять. Никто!
( Неустойчивой походкой – но с ясной головой – входит Вайолет, предварительно тихонько постучав. )
ВАЙОЛЕТ. Я вам не помешаю?
( Раздаются ответы: «Нет, что ты!», «Конечно входи, мама» и т. д. )