Август и великая империя
Шрифт:
Последствия отъезда Тиберия
Дух эпохи был полон столь неразрешимых противоречий, что каждый был принужден действовать более или менее против исповедуемых им учений и во всех политических и социальных столкновениях обе противоположные точки зрения могли быть оправдываемы. Но если Тиберий не был виновен в разрыве, то следствия его отъезда были особенно гибельны для него и его партии. Его решение имело действие, как раз противоположное тому, на которое он рассчитывал; главную выгоду оно принесло его врагам, партии Юлии, Гая Цезаря и молодой знати, которые, разом освободившись от своего самого страшного противника, оказались, к своему великому изумлению, победителями по всей линии и господами поля битвы.
В решении Тиберия общество увидало преимущественно месть Августу, вознегодовало против него [353] и возложило на него всю ответственность за разрыв. Заблуждение было тем легче, что общество никогда в точности не было осведомлено об истинных мотивах этого отъезда. [354] Впрочем, если Тиберий думал своим отъездом произвести давление на общественное мнение и доказать, что он необходим, то он весьма неудачно выбрал для этого время. Горячий боец традиционализма оставлял государство в наиболее критический момент, коща после двадцатилетнего ожидания стремление к более либеральному, более щедрому и менее консервативному правительству дошло до наивысшего напряжения.
353
У нас нет текста, определенным образом говорящего, что таково было суждение народа по поводу отъезда Тиберия; но его доказательством служат последующие события. Иначе, действительно, нельзя объяснить, как партия Гая Цезаря осмелилась удостоить этого ребенка всех почестей, о которых мы будем говорить, и почему Тиберию в течение долгого времени было очень трудно вернуться и вновь принять участие в управлении. Негодования Августа недостаточно для объяснения этого долгого отсутствия; если бы общественное мнение было благоприятно Тиберию, Август должен был бы уступить скорее и легче, особенно ввиду необходимости призвать назад Тиберия вследствие возрастающих опасностей в европейских провинциях.
354
Неопределенные объяснения историков заставляют нас думать, что общество никогда точно не знало причин отъезда Тиберия. Мы видим у Веллея Патеркула (II, XCIX, 3: dissimulata causa consilii sui), что сам Тиберий не привел никакого основания для своего поступка. Веллей и Светоний, с другой стороны, говорят нам, что позднее он объяснял свой отъезд нежеланием быть соперником Гая и Луция Цезарей. Velleius Pater., II, XCIV, 2:…cuius causae mox detectae sunt…; Sueton. Tib., 10:…quam causam et ipse, sed postea dedit. Август, вероятно, поэтому никогда не объяснял народу настоящее положение дел. Что касается объяснения, данного Тиберием позже, то оно, очевидно, ложно. Как мог он бояться оскорбить Гая и Луция, если сам их отец умолял его остаться.
Отъезд Тиберия и его разрыв с Августом ускорили уже давно подготовлявшийся взрыв. Раздраженный поступком Тиберия, озабоченный необходимостью дать какое-нибудь удовлетворение новым течениям, Август
355
Sueton. Tib., 11.
356
Zonaras, ?, 25. — Рассказ Mon. Ane. (II, 46), кажется мне, ясно доказывает, что сенат предоставил Гаю эти почести в тот день, когда Август представил его народу, и, следовательно, после того, как его избрали консулом, хотя другие историки утверждают противное. Дион (LV, 9) также говорит, что это было: ??? ???? ?????…Нужно заметить, что Дион говорит, что Август дал Гаю позволение присутствовать на сенатских заседаниях, тогда как Mon. Ane. дает нам понять, что эта привилегия была предоставлена сенатским декретом. Таким образом, это второй случай, указы вающий нам, что Дион, по краткости или небрежности, приписывает Августу все акты, выполненные сенатом, которые он только предлагал или внушал. Этот пример позволяет нам предположить, что Дион под влиянием современных ему идей часто допускает подобные ошибки и что он олицетворял государство Августа, устраняя в своем рассказе другие конституционные органы, которые в эпоху Диона не имели значения, но которые еще функционировали в эпоху Августа.
357
Моn. Аnс., III, 4–6.— Мы не знаем, было ли принято всадниками это решение одновременно с решением сената или позже.
358
Дион (LV, 4) говорит нам, что Август дал Гаю жреческое достоинство: надписи называют его понтификом, следовательно, жреческое достоинство Диона есть понтификат. Дион, как обычно краткий и неточный, заставляет Августа дать то, что не было в его власти: коллегия понтификов пополнялась кооптацией.
359
С. I. L., XI, 3040.
360
Ibid., VI, 897; VI, 3748; Bulletino commiss. Archeol. Municip., 1890, 57 и 140.
Возрастающие расходы и распущенность
5 г. до P.X
Результат нового направления не замедлил сказаться в администрации. За строгой экономией последовал период щедрости. Увеличили суммы, назначенные на покупку хлеба для Рима; [361] увеличили расходы на общественные работы и народные спектакли в тот момент, когда бюджет с трудом мог выдерживать тяжелое бремя военных издержек, все возраставших. Войны против бедных варваров западных провинций требовали больших расходов и приносили мало выгоды; по военному закону, поспешно и с большой непредусмотрительностью утвержденному в 14 г., было необходимо покрывать ежегодно расходы, связанные с роспуском шестнадцатой части армии. Это был очень большой расход, хотя его и старались уменьшить, продолжая срок службы долее шестнадцати лет, [362] Наконец, стремление к наслаждению, распущенности и даже развращенности быстро охватило высшее римское общество, почти повсюду истребляя последние остатки традиционалистического духа, пробужденного тридцать лет тому назад гражданскими войнами.
361
Во 2 г. эти расходы вновь были уменьшены (Dio, LV, 10).
362
Lex militaris 14 г. с установленными им для солдат пенсиями был тяжелым бременем для государства, так что Август неоднократно должен был давать свои деньги (Моn. Аnс., Ill, 28–33) и решился, наконец, основать aerarium militare. Мы видим из Тацита (Ann., I, 17), что в 14 г. по Р. X., т. е. после основания aerarii militaris, солдаты никогда не получали в срок отставки: так же и с тем большим основанием должно быть и ранее. Вопрос этот сделался, как увидим, особенно острым в 5 г. по Р. X. (см.: Dio, LV, 23).
Юлия была главой этого нового направления умов. Красивая, умная, образованная, любившая литературу, совершенно свободная, с тех пор как изгнали из Рима Тиберия, и всецело руководимая Семпронием Гракхом, Юлием Антонием и их друзьями, встречая со стороны элегантной, образованной аристократии лесть и ухаживание, как и ее муза-вдохновительница, Юлия внесла в старое римское женское общество, олицетворявшееся в строгой Ливии, светскость, элегантность, роскошь, удовольствие, фривольность, чувственность и скептицизм. Несмотря на предупреждения своего отца она тратила без счета деньги, заботилась о своей красоте и носила одежды, более красивые, чем традиция позволяла носить серьезной матроне. Она не боялась показываться окруженная своими молодыми друзьями в театре, где народ мог созерцать прошедшее и будущее, видя Ливию всегда в сопровождении почтенных и важных сенаторов, а Юлию — сопровождаемой толпой элегантной, шумной и дерзкой молодежи. [363] Она, как кажется, благосклонно принимала ухаживания не только Семпрония Гракха, но и других лиц, например Юлия Антония. [364] И пример Юлии действовал на колеблющиеся умы сильнее угроз законов или предписаний магистратов. Если так много позволяла себе дочь самого принцепса, то почему отказываться от этого другим дамам? Сам Август, казалось, не имел ничего против, раз позволял так поступать дочери. Таким образом, за строгостью предшествующих лет последовала новая распущенность; общество, уставшее от скандалов и от усиленных призывов к строгой жизни, снова вернулось к снисходительности; Кассию Северу не удавалось более добиться чьего-нибудь обвинения. Судьи все покрывали своей снисходительностью; [365] законы против роскоши и другие законы, которые должны были заставить аристократию соблюдать свои обязанности, потеряли силу; во всех классах страсть к наслаждениям и роскоши сделались заразительной и непреодолимой. Римская чернь, которую было уже трудно снабжать хлебом, начинала требовать бесплатной раздачи вина. [366] Овидий, модный поэт, давал свободный полет своей сладострастной фантазии. Красивая и щедрая прелюбодейка Юлия и неопытный и фривольный юноша Гай Цезарь сделались идолами космополитической римской черни. [367] Дочь Августа и сын Юлии олицетворяли в ее глазах правительство будущего, правительство, более щедрое, менее строгое, которое делало бы большие расходы и раздавало бы деньги, хлеб, вино, игры. Часть средних и высших классов еще была привязана к старым пуританским традиционным идеям, но что могла она сделать теперь, когда общественное мнение так глубоко изменилось, а правительство благодаря Августу склонно было к политике примирения? Доведенная до бессилия, она могла только злобно протестовать против всего и против всех и жаловаться, что Тиберий, самый выдающийся римский генерал, благодаря легкомысленной женщине был принужден заниматься литературой и философией на Родосе. В числе протестовавших так должна была быть и Ливия: если она не совершила с целью вновь открыть Тиберию ворота Рима всех тех преступлений, в каких обвиняет ее традиция, то все же она не могла не желать возвращения своего сына, человека, являвшегося представителем ее идей и идей ее фамилии, и не бороться со своей снохой по мере сил. Но в данный момент маленькая кучка друзей Тиберия и поклонников традиций, несмотря на помощь Ливии, могла только рисовать самыми мрачными красками испорченность эпохи и втихомолку распространять самые отвратительные слухи о главных лицах противной партии, а особенно о Юлии. Всего вероятнее, именно в этот момент начали складываться те позорящие ее легенды, которые нашли доступ на страницы истории. Если верить друзьям Ливии и Тиберия, Юлия была настоящим чудовищем: ее любовникам не было числа, ее ночные оргии были неописуемы; она захотела одной ночью отдаться любовнику у подножия ростр, т. е. той трибуны, с которой ее отец предложил lex de adulteriis; она возлагала венок на голову статуи Марсия каждый раз, как брала нового любовника; наконец, она выходила ночью на форум одетая проституткой, преследовала там молодых людей из народа и отдавала свои ласки за самую низкую плату. [368]
363
См.: Macrob. Sat., II, 5: Super iocis ас moribus Juliae Augusti filiae.
364
Веллей (II, C, 4–5) упоминает пять любовников Юлии: Юлия Антония, Квинта Криспина, Аппия Клавдия, Семпрония Гракха и некоего Сципиона. Нельзя сказать, правда ли это или ложь. Но кроме Семпрония Грахка, о котором, как мы видели, говорит и Тацит, Юлий Антоний, по-видимому, действительно был любовником Юлии. К такому заключению приводит нас то обстоятельство, что после окончательного скандала он покончил жизнь самоубийством. Следовательно, он должен был быть сильно скомпрометирован с Юлией.
365
Macrob. Sat., II, IV, 9: cum multi. Severo Cassio accusante, absolverentur et architectus fori Augusti expectationem opens diu traheret, ita iocatus est (Augustus): Vellem Cassius et meum forum accusasset. Вероятно, Август жаловался на медлительность своего архитектора и выказывал нетерпение, особенно в тот момент, когда работы приближались к концу, но казалось, никогда не будут кончены. Так как форум Августа был открыт во 2 г. до Р. X., то вероятно, что именно в этот момент многие из обвиненных Кассием лиц были оправданы. Это еще одно из доказательств той перемены настроения, о которой я упоминал выше.
366
Sueton. Aug., 42. — Даты, как почти всегда, у Светония нет, и я отношу это к данной эпохе только предположительно.
367
Мы действительно увидим, что, когда Юлия была осуждена на изгнание, римская чернь произвела в пользу ее большие демонстрации.
368
Velleius Pater., II, С, 3; Seneca. De Benef., VI, 32; Dio, LV, 10; Plin. N. H., XXI, III, 9. — Все эти ужасы, рассказывавшиеся по поводу Юлии, — конечно, выдумка ее врагов. Нужно прежде всего заметить, что обвинения так тяжки, что сами по себе кажутся маловероятными тем, кто думает, что люди в известных условиях не бывают вообще ни очень дурными, ни очень хорошими. Кроме того, если бы Юлия была таким чудовищем, было бы необъяснимо, как многочисленная партия могла оставаться ей верной. Мы увидим, что в течение долгого времени народ делал демонстрации в ее пользу, что ее мать сопровождала ее в изгнание, что многие лица обращались к Августу с просьбой о ее прощении и что Август согласился через пять лет смягчить ее изгнание. Эти факты доказывают нам, что многие в Риме рассматривали выставленные против нее обвинения как басни. С другой стороны, все, что мы знаем об Юлии до катастрофы (см. т. IV), позволяет нам видеть в ней не чудовище, а женщину, имевшую пороки и добродетели, встречающиеся у многих женщин. Как поэтому предположить, что она внезапно сделалась способной на такие ужасные поступки? Нужно, наконец, внимательно прочесть место Макробия (Sat., II, V, 9), чрезвычайно важное для затронутого нами вопроса: сыновья Агриппы так походили на своего законного отца, что все делали логический вывод о добродетели Юлии, по крайней мере когда она была женой Агриппы. Неприличный анекдот, передаваемый Макробием, конечно, выдумка, чтобы отразить возражение, которое здравый народный смысл делал тем, кто рассказывал эти позорные факты: как, действительно, вообразить, чтобы кто-нибудь осмелился предложить Юлии подобный вопрос?
Таким образом, не только Тиберий был вскоре почти забыт в своем изгнании на Родосе, но и сам Август, вопреки личным склонностям, должен был все более и более находить в своей системе управления место для нескольких представителей молодого поколения, которые старались изменить политические и социальные тенденции своей эпохи в связи со своими собственными идеями и стремлениями. Несомненно, что, с другой стороны, он был весьма зол на Тиберия за его упорство и отъезд. Без помощи Тиберия он не мог совершенно один думать о сопротивлении всем стремлениям нового поколения. Было необходимо уступить, по крайней мере в менее опасных пунктах. К несчастью, для человека трудно в шестьдесят лет совершенно изменить свои идеи и склонности. Несмотря на произошедшие в политике перемены Август остался человеком старого поколения, которое не доверяло новому поколению, его людям, его направлению, его идеям; которое не могло с легким сердцем согласиться уступить ему действительное управление государством. Поэтому он находился в особенном затруднении: он не мог пользоваться единственным человеком нового поколения, который был согласен с ним в основных взглядах, ибо Тиберий сделался невыносимым для всех; но он не хотел пользоваться и другими людьми, которые были в его распоряжении, ибо не доверял им и чувствовал их слишком чуждыми себе. Что оставалось ему делать? Единственным разумным решением было подготовить себе вместо Тиберия нового сотрудника, каким был бы Гай. Ожидая, когда этот молодой человек окончит свое образование, Август должен был стараться управлять империей насколько мог лучше, парализуя коварное влияние нового поколения постоянной бдительностью, благоразумием и сдерживанием.
Трудности внешней политики
5 г. до P.X
Но даже такая ограниченная задача была все же трудна! Heбрежность сената и магистратов, недостатки законов и учреждений с каждым днем обнаруживались сильнее по всей империи; и как в важных, так и в неважных делах всегда прибегали за помощью к Августу.
Ирод добивался утверждения им смертного приговора, вынесенного
369
Ioseph. A. I., XVII, 5.
370
Bull. Corresp. Hell., VII, 1883, 62.
371
Tacit. Ann., II, 3–4; Dio, LV, X, 6; но дата очень неопределенна.
372
Присоединение Пафлагонии к империи произошло между 6 и 5 гг. до Р. X. См.: С. I. L., 4154; Doublet в Bull. Cor. Hell., 1889, 306; Ramsay в Revue des е'tudes grecques, 1893, 251. — Мотив присоединения нам неизвестен: я предполагаю, что это было, как и в Галатии, неимение законных наследников.
373
Sueton. Nero, 4. — Тексты, правда, не указывают нам ясно, что Домиций был преемником Тиберия в Германии, но это вероятное предположение сделал Wlnkelsesser (De rebus Divi Augusti auspiciis in Germania gestis. Detmold, 1901, 23).
374
Bull. Corr. Hell., VII, 1883, 62, v. 11.
375
Franz Cumont в Revue des e'tudes grecques, 1901, 38.
376
См. анекдоты, рассказанные Макробием (Sat., II, 5).
377
Sueton. Aug., 42.
378
С. I. L,VI, 1244.
379
Mon. Anc., III, 7.
380
Ibid., 28–33.
Финансовые затруднения
5 г. до P.X
Финансовое положение государства все еще было в плохом состоянии. Для его основательного улучшения было необходимо требовать подати с большей энергией и обуздать воровство откупщиков, отнять, как предлагал Тиберий, у частных лиц государственные земли и рудники, захваченные ими самовольно или уступленные в обмен за малые до смешного vectigalia. Но стареющее правительство не могло осмелиться нанести удар стольким частным интересам. Оно, казалось, предпочитало продолжать действовать, как и ранее, полагаясь на будущее, а главным образом, на неистощимый кошелек и великодушие Августа. Действительно, было счастьем, что как раз в эту эпоху поколение Августа, которое после смерти Цезаря произвело революцию, сражалось при Филиппах и Акции, видя приближение своего конца, было готово помогать новому поколению с разумным великодушием. В этом поколении, выросшем среди революции, холостяки и бездетные люди были очень многочисленны. Кому могли оставить они свое имущество, приобретенное в великом перевороте? Многие из них были обязаны своим состоянием Августу; многие видевшие бурю преклонялись перед принцепсом, сумевшим восстановить тишину; все знали, что Август тратит на дела общественной пользы наследства, доставшиеся ему не от его фамилии. Поэтому многие делали Августа своим наследником. Начиная с этой эпохи и до самой смерти Август получил значительное число наследств, ежегодная стоимость которых доходила до семидесяти миллионов сестерциев. Его искусные администраторы спешили ликвидировать эти наследства, для того чтобы Август мог расходовать на дела общественной пользы вырученные от этого суммы. [381] Мелкие наследства ветеранов, поселенных в отдаленных колониях, смешивались с патримониями богатых римских всадников наподобие дополнительного бюджета, управлявшегося Августом; и мало-помалу мода делать такие завещания распространилась; революционное поколение возвращало нации, передавая в руки ее вождя, все похищенные им богатства; через посредство Августа мертвые приходили на помощь живым; и поколение, обогатившееся революционным грабежом, кончало свою жизнь актом просвещенной гражданской доблести. Но противоречия, колебания и интриги той эпохи должны были вызвать всеобщее недовольство. Скоро наступили важные события, еще увеличившие затруднительность положения в течение двух последующих годов, 4 и 3 гг. до Р. X. В 4 г. умер иудейский царь Ирод, приказав предварительно убить Антипатра, [382] а в 3 г., вероятно, парфянский царь Фраат погиб от руки сына Теи Музы. [383] Ирод незадолго до смерти составил завещание, по которому титул царя и часть своего государства оставлял своему сыну Архелаю, а остальное делил между двумя другими сыновьями Антипой и Филиппом и их сестрой Саломеей. Прочим своим многочисленным сыновьям и родственникам он назначал богатые пенсии. Кроме того, он желал, чтобы завещание было утверждено Августом, для того чтобы Рим поддерживал в Палестине установленный им порядок, Зная, что Рим не давал даром своих одобрений, Ирод подумал в своем завещании и о плате. Он оставил Августу десять миллионов драхм (приблизительно 10 миллионов франков) и не забыл также Ливию, которой он оставил два корабля золота и серебра и большое количество драгоценных, преимущественно шелковых, тканей. [384] Хитрый итуриец превосходно знал свое время; он знал, что ненасытный Рим скоро бы поглотил это сокровище, накопленное деньга за деньгой терпеливой работой несчастных иудеев; он знал, что Ливия, несмотря на свою скромность, была очень могущественна вследствие своего влияния на Августа, что она гораздо могущественнее Тиберия, которому он, по-видимому, не оставил ничего.
381
Sueton. Aug., 101:…quam vis viginti proximis annis (до составления завещания) quaterdecies millies ex testamentis amicorum percepisset: quod paene otnne… in rempublicam absumpslsset. Этот текст очень важен, раскрывая перед нами один из источников, из которых происходили огромные суммы, издерживаемые Августом на общественные нужды.
382
St. Hieron. ad ann. Abr., 2020.
383
Мы не знаем, когда умер Фраат. Очень неопределенное хронологическое указание имеем у Иосифа Флавия (А. I., XVIII, II, 4), по которому он умер после основания Тибериады. Монеты Фраатака идут от 2 г. до Р. X. по 3 г. после Р. X. Поэтому я предполагаю, что его отец умер в 3 г. до Р. X.
384
Ios., A. I., XVII, VIII, 1: ?????? ?? ?? ???????? ???????… Речь идет поэтому о Ливии, которой Иосиф дает имя, которое она носила уже после смерти Августа.
Тиберий и его враги
Друзья Тиберия действительно все редели и теперь с большим трудом защищали его от клеветы врагов, старавшихся возбудить против него обоих молодых сыновей Агриппы и даже зародить у самого Августа подозрение в том, что он составлял заговор. Человек, который несколько лет тому назад был знаменитейшим генералом своего времени, первым лицом в империи после Августа, потерял теперь всякую надежду на торжественное возвращение в Рим, был вынужден защищаться против нелепых обвинений и все более и более становился незаметным на отдаленном острове Эгейского моря. [385] В Риме тем временем простой народ и высшие классы, охваченные теперь манией уничтожать старые идеалы, с нетерпением ожидали 2 г. до Р. X., когда Луций, достигнув пятнадцатилетнего возраста, должен был получить те же почести, что и Гай; они не щадили никакой лести для этих двух молодых людей, как представителей жадной до новшеств, удовольствия и свободы молодости, рядом с осторожной старостью Августа. Предоставленные им привилегии, столь противные республиканскому духу и делавшие из них почти молодых восточных монархов, вместо гнева или негодования возбуждали род нежного восхищения. Это было нечто вроде всеобщего заблуждения или безумия, в котором новое поколение дало наконец свободный выход своему столь долго сдерживавшемуся отвращению к воспитанию, полученному от своих отцов, к поколению Акция и влиянию, которое оно еще оказывало на управление государством, к Ливии, к Тиберию и ко всем тем, кто олицетворял дух привязанности к старой конституции. Август был поэтому в весьма затруднительном положении. Если он согласился, чтобы оба юноши были осыпаны почестями, с целью поскорее получить двух новых сотрудников, то он видел теперь, что толпа в своем быстром беге, посреди кликов, увлекала их к совершенно иной цели, чем та, которой он хотел достичь. Оба юноши, по-видимому, не извлекли для себя большой пользы из уроков Веррия Флакка. Посреди такой лести, богатств и почестей они стали гордыми, прониклись отвращением к Тиберию и были более склонны к рассеянной жизни своих современников, чем к суровым нравам и идеям прошлого. [386] Август не переставал наблюдать за ними, но может ли когда-нибудь старик своими советами удержать молодых людей, увлекаемых примером своего поколения?
385
Sueton. Tib., 12–13.
386
Dio, LV, 9:…???? 6 ????????? ??? ?? ????? ??? ??? ???????, ?????? ?? ?? ????, ??? ?? ???????? ???????????, ?? ?????? ??? ????????? (?? ??? ??? ????????? ??????, ???? ??? ???????????) ??? ???? ?????? ??? ?? ??\ ?????, ?? ??? ?????, ???? ????????, ?????????????? ??? ?????? ??? ??? ?????? ????????????. Дион помещает эти факты перед избранием Гая как cousul designates, но гораздо более вероятно, что они принадлежат эпохе, следующей за этим избранием, когда Гай и Луций сделались предметом лести со стороны целой партии. Впрочем, если они уже имели эти недостатки до своего избрания, тем более они должны были иметь их после избрания, когда увидели себя превратившимися с таким малым трудом в очень знатных лиц.
Положение дел в Палестине и Сирии
4 г. до P.X
Можно представить себе, какая бессильная злоба кипела в сердцах друзей Тиберия. Рим имел нелепое пристрастие к двум молодым дел в глупцам и позволял жить в незаметной и бесплодной праздности самому способному из аристократов. И против этого, казалось, не было никакого средства. Август все еще сердился на Тиберия и не слушал тех, кто хотел заступиться за него. Повсюду в этот момент царило очевидное успокоение, делавшее бесполезными доблести Тиберия. Молодежь, богачи и простой народ развлекались, следуя примеру Юлии, безумно тратили собранные со всей империи деньги, не спрашивая себя, вечно ли их право справлять праздники на средства своих подданных и не исчезнет ли оно, согласно предупреждениям Тиберия, как только Рим перестанет быть достаточно силен для того, чтобы присваивать себе чужие богатства. В 4-м и последующих годах Палестина вновь ужасным образом напомнила Риму, что золото, которое тот тратил на свои забавы, было добыто ценой крови. После смерти Ирода его царство сразу распалось на части. Национальная партия снова подняла голову; Антипа, назначенный в первом завещании Ирода царем, приехал в Рим с целью добиться от Августа утверждения этого завещания, а не последующего, дававшего трон Архелаю; последний, встревоженный, также приехал в Рим защищать свое дело, хотя со всех сторон злоба, недовольство и надежды, сдерживавшиеся железной рукой Ирода, начинали снова слышаться в очень угрожающем тоне. [387] Таким образом, оба брата прибыли в Рим с двумя завещаниями и просили Августа быть их судьей. Как всегда, Август не хотел взять ответственность за решение на одного себя; он созвал совещание сенаторов, на котором приказал присутствовать Гаю. Совещание решило утвердить второе завещание, оставлявшее столько денег Августу и Ливии. [388] Но едва Рим произнес решение, как из Палестины пришли гораздо более важные известия. После отъезда Архелая в Сирии возгорелось несогласие между Сабином, новым прокуратором, посланным Августом на место Ирода, и Квинтилием Варом, правителем Сирии. Сабин хотел во время отсутствия Архелая занять Палестину римским гарнизоном, чтобы охранять в столь смутное время царские сокровища, в том числе и те десять миллионов, которые Ирод оставил Августу. Вар, лучше знавший страну и народ, боялся, как бы это вмешательство не довело до отчаяния национальную партию и не вызвало крупных беспорядков; он советовал Сабину выжидать, но держаться настороже. [389] Сабин одержал верх; страсть к деньгам была, как всегда, сильнее политической мудрости; но страна, так сильно упрекавшая Ирода за его расходы на иностранцев значительной части налогов, на этот раз, как и боялся Квинтилий Вар, уже потеряла терпение. Иерусалим восстал, а за ним последовала и вся страна; часть армии возмутилась; со всех сторон появились банды разбойников. [390] Квинтилий Вар должен был прийти на помощь со всеми сирийскими легионами и вспомогательными войсками, искать помощи повсюду, воспользоваться даже отрядом в 1500 солдат, предложенным ему городом Беритом, и всадниками и пехотинцами, в большом числе присланными царем Каменистой Аравии Аретой. [391]
387
Ios., A. I., XVII, IX.
388
Ibid., 5.
389
los. А. I., XVII, IX, З.
390
Ibid., X, 2—10.
391
Ibid., 9.