Август и великая империя
Шрифт:
Глава VIII
Старость Августа
Реакция после изгнания Юлии. — Старость Августа. — Второе поколение в семействе Августа. — Клавдий, третий сын Друза. — Август и Тиберий после осуждения Юлии. — Непопулярность Тиберия. — Гай Цезарь на Востоке. — Начало реакции в пользу Тиберия. — Военный вопрос. — Положение Германии. — Политическое положение Августа. — Попытки примирения между Августом и Тиберием. — Возвращение Тиберия в Рим. — Смерть Луция Цезаря. — Четвертое десятилетие Августа. — Смерть Гая Цезаря. — Примирение Августа и Тиберия.
Реакция после изгнания Юлии
Такие эксцессы скоро повлекли за собой реакцию. Партия молодой после знати, друзья Юлии, народ, любивший Гая, Луция и их мать, все те, кто, негодуя на жестокие преувеличения добродетели, были склонны симпатизировать пороку и иногда даже преступлению, в свой черед возмутились против столь тягостной жестокости этого скандала, опечалившего старость Августа и лишившего матери двух юношей, надежду республики. Протестовали против безумия доносов, угрожавших стольким невиновным; обвиняли Тиберия как причину всего этого зла; [414] производили народные демонстрации в пользу Юлии. [415] Август должен был решиться дать удовлетворение этой части общества, и, вмешавшись в качестве трибуна, он запретил начинать новые процессы о прелюбодеяниях, совершенных ранее определенного срока. [416]
414
Светоний (Tib., 11–12) ясно показывает нам, что после осуждения Юлии начался самый худший период изгнания Тиберия, когда его непопулярность достигла апогея и ненависть к нему была наиболее сильной. Эта непопулярность была, конечно, вызвана ненавистью, открыто выражаемой Августом, а также скандалом с Юлией, вызвавшим осуждение со стороны многих лиц. Этим можно объяснить, почему Тиберий, по словам Светония (Tib., 18), выступил позднее перед Августом в пользу Юлии. Последняя была так популярна, что Тиберий не хотел более подвергаться обвинению в том, что он был самым непримиримым ее преследователем.
415
Sueton. Aug., 65: Deprecante saepe populo Romano etc. — Cp.: Dio, LV, 13.
416
Dio, LV, 10. — Только благодаря своей трибунской власти Август мог воспрепятствовать этим процессам.
Но за эту уступку, сделанную партии Юлии, он поспешил дать некоторое вознаграждение пуританской партии: он изгнал нескольких молодых друзей Юлии, которые были наиболее замешаны в скандале и которые вследствие их нравов вызывали наибольшее негодование в противной партии. В этом случае он несколько произвольно воспользовался своим правом делать все, что считал полезным для нравственности и религии, восполняя отчасти таким образом своим авторитетом строгость публичных судов, ограниченную его трибунским veto. [417] IV Но на этом он и остановился. Напрасно Тиберий ждал на Родосе, что Август призовет его обратно. Если Юлия и ее наиболее интимные друзья, действительные или предполагаемые любовники, наиболее развращенная знатная молодежь, выехали из Рима, то для Тиберия это нисколько не облегчило возвращения. После скандала с Юлией общество ненавидел его еще сильнее, чем раньше; более, чем когда-либо,
417
Сенека (De Clem., I, X, 3) говорит, что Август, вместо того чтобы казнить любовников своей дочери (lex de adulteriis, по-видимому, давал ему это право), показал свое великодушие и лишь изгнал их. Но здесь, как и в изгнании Юлии, является вопрос, в силу какой власти Август изгнал действительных или предполагаемых любовников своей дочери? И можно ли, по словам Сенеки, думать, что Август изгнал любовников Юлии, поставив свой собственный авторитет на место авторитета судов? Тацит (Ann., Ill, 24) подтверждает слова Сенеки: adulteros… еагшп morte aut fuga punivit. Но это свидетельство Тацита, часто неточного в подобных вопросах, не имело бы особенного значения, если бы у нас не было другого, более важного свидетельства, именно свидетельства Овидия. Поэт десять лет позднее был скомпрометирован в аналогичном, хотя и менее громком, скандале с младшей Юлией. Овидий очень ясно говорит нам, что он был relegatus по эдикту Августа без вынесения приговора судом (quaestio) и без сенатского декрета (Trist, II, 131 сл.):
Nes шеа decreto damnasti facta senatus
Nec mea selecto judice jussa fuga est:
Tristibus invectus verbis — ita principe dignum—
Ultus es offensas, ut decet ipse tuas,
Adde, quod edictum, quam vis immite minaxque Attamen in poenae nomine lene fuit.
Qulppe relegatus, non exul dicor in illo…
Очевидно, что Овидий был сослан не вследствие суда, а административным распоряжением Августа, как сказали бы мы теперь; то же должно было быть с изгнанниками, о которых упоминает Сенека, потому что Тацит говорит, что совершившие прелюбодеяние с дочерью и внучкой Августа был наказаны одинаково. В силу какой власти Август мог принять административную меру и эдиктом подвергнуть римских граждан высылке? Так как дело шло о лицах, над которыми Август не имел patria potestas, то единственная власть, которой, по моему мнению, он мог воспользоваться, была власть, предоставленная ему а 23 г., о которой шла речь в
IV томе: utque quaecumque ex usu reipublicae divinanim huma(na)rum publicarum pri-vatarumque rerum esse censebit, el agere facere jus potestasque sit. Как только было установлено, что Юлия и ее соучастники были обвинены в святотатстве (lae arum religionum), как говорит Тацит, Август мог осудить их на высьшку в силу предоставленной ему власти делать все, что он считал нужным для пользы религии.
Старость Августа
2 г. до P.X
Вместо улучшения столь натянутого положения скандал с Юлией только новый, еще более сильный раздор. Устроившая его традиционалистическая партия не извлекла из него никакой выгоды.
Ко всем причинам падения нравов прибавилось для государства новое несчастье, физическое и личное: Август старел. Ему было, правда, только шестьдесят два года, поэтому нельзя было говорить, что он был очень дряхл; но, рано начав жить, он сорок три года прожил посреди забот, усталости, грусти, беспокойства, политических разочарований, в наиболее беспокойное время во всей всемирной истории. Поэтому неудивительно, что Август был уже стар в те годы, когда многие люди еще сохраняют всю свою свежесть, и что в эту эпоху у него были уже все старческие недостатки: упрямство, недоверие, слабость, раздражительность. Впервые со времени гражданских войн этот столь рассудительный и благоразумный человек повиновался духу злобы и оскорбленного самолюбия. Бели нелогичная непопулярность Тиберия уже была для государства важным затруднением, то личная злоба Августа еще более осложняла положение. Пуританской партии, заставившей его доказать, что он не был таким снисходительным отцом, каким все его считали, он хотел показать, что умеет пользоваться своей дискреционной властью, которую предоставил ему сенат столько лет тому назад, с целью сделать более тяжелым наказание своей дочери, прощения которой, однако, просил народ. Он дошел до запрещения ей пить вино и принимать лиц, которым он не дал своего специального разрешения. [418] Но за страдания, причиняемые своей дочери, он мстил Тиберию, грубо закрывая перед ним ворота Рима; он показывал свою ненависть к нему при всяком удобном случае и одобрял таким образом ненависть тех, кто был опечален унижением Юлии. [419] Всю любовь, которую он некогда имел в Юлии, он перенес теперь на Гая и Луция; и после катастрофы с Юлией видел в этих двух юношах свое последнее утешение и надежду. На них сосредоточил с этих пор стареющий дед всю свою нежность, снисхождение и честолюбие; они были цезарской крови, тогда как Тиберий был гордый и несговорчивый Клавдий, для которого у Августа не было другого чувства, кроме гнева. Действительно, Август не только не отказался, как надеялись друзья Тиберия, от посылки Гая на Восток, но присоединил к нему в качестве советника одного из самых ожесточенных врагов Тиберия, Марка Лоллия, [420] и ускорил их отъезд, который произошел, по-видимому, в начале 1 г. до Р. X. Первое поколение слишком дурно отвечало его усилиям сделать из своей фамилии великую фамилию древнего образца, с которой могла бы брать пример вся знать: Друз умер тридцати лет в далекой Германии; Юлия была опозорена и в изгнании; Тиберий был непопулярен и, казалось, навсегда осужден жить вдали от Рима. Августу оставалось только возложить все свои надежды на второе поколение, горячо желая, чтобы оно было более благоразумно, более добродетельно, менее гордо и заносчиво, чем предшествующее поколение, имевшее такой трагический и жестокий конец. Это второе поколение было довольно многочисленно, ибо, если предшествующее поколение слишком легкомысленно относилось к закону de adulteriis, то все же оно повиновалось закону de maritandis ordinibus. Помимо старшего по возрасту Гая Август и Ливия имели восемь внуков. Из троих детей, оставленных Друзом и воспитанных Августом, старший, Германии, которому было одиннадцать лет, отличался красотой, здоровьем, умом, энергией и приятным характером. С большим рвением и пользой он изучал литературу, философию и красноречие, и любил физические упражнения. [421] Вторым ребенком была дочь, Ливилла, моложе брата одним или двумя годами; кажется, что в эту эпоху, в 1 г. до Р. X., она не давала повода думать, что наступит день, когда о ней можно будет сказать много хорошего или много дурного. Напротив, третий ребенок, Клавдий, родившийся в Лионе 1 августа 10 г. до Р. X., в самый день освящения алтаря Рима и Августа, был полуидиот. Он имел маленькую трясущуюся голову с огромным ртом, бормотал, путал слова и смеялся глупым смехом; [422] его тело было дурно сформировано, особенно были безобразны ноги; [423] его ум был столь недалек, что он не мог усвоить себе даже наиболее элементарных вещей; [424] в детстве он постоянно бывал болен. [425] Вероятно, менингит или эпилепсия исказили в этом отвратительном уроде мужественную красоту, ясный и здравый ум Клавдиев. Сама его мать, добрая Антония, называла его выкидышем. [426] После Гая и Луция Агриппа и Юлия имели двух дочерей, которые обе назывались Агриппинами и которым было тогда одной двенадцать, другой — пятнадцать лет, и сына, Агриппу Постума, которому было одиннадцать лет. До сих пор ничего нельзя было сказать относительно этих двух дочерей, но вторая должна была подавать своему деду большие надежды, так как он удочерил ее, стараясь, может быть, таким путем заполнить ту пустоту, которую Юлия оставила в его сердце. [427] У Постума, напротив, по странному атавизму посреди столь утонченной культуры, грубые животные чувства, по-видимому, господствовали в грубом духе и теле, жадных только до физических удовольствий и непокорных методическому воспитанию. [428] Наконец, Друз, сын Тиберия и Випсании, которого Тиберий оставил в Риме, был уже почти сверстником Германика и обещал сделаться серьезным молодым человеком. Но Август, может быть, вследствие своей злобы на Тиберия, по-видимому, не очень любил его. Напротив, он сильно любил Германика, новый отпрыск на старом древе Клавдиев, который всем казался предназначенным заменить ветвь, которую смерть обломила в Германии.
418
Sueton. Aug., 65.
419
В этой же главе мы увидим, насколько поведение Августа по отношению к Тиберию противоречило в этот год общественным интересам. Это можно объяснить, только допустив, что Август питал по отношению к Тиберию сильное неудовольствие.
420
См.: Sueton. Tib., 12: ex criminationibus M. Loliii comitis et rectoris ejus; следовательно, Лоллий был врагом Тиберия.
421
Sueton. Cal., 3
422
Sueton. Claud., 30: risus indecens… lingure titu antia, caputque, quam semper, turn In quantul cumque actu., vel maxime tremulum.
423
Ibid.: ingredientem destituebant poplates minus firml.
424
Ibid., 2: adeo ut, animo simu! et corpora liebetato, ne progressa quidem aetate, ulli publico privatoque muneri habilis existimaretur.
425
bid.
426
Ibid., 3.
427
Несмотря на молчание античных авторов, эта дочь Юлии и Агриппы должна была быть удочерена Августом; в противном случае она называлась бы Агриппиной, а не Юлией.
428
Tacit. Ann. I, 3: rudem… bonarum artium et robore corporis stolide ferocem; Sue ton. Aug., 65: ingenium sordidum ac ferox; Velleius Pater., II, CXH, 7: mira pravitale animi atgne ingenii. Эти тексты, несмотря на свою неопределенность, и изгнание, иа которое осудил его Август, заставляют нас думать, что Агриппа был одним из тех полубезумных дегенератов, которые довольно часто встречаются в знатных фамилиях.
Непопулярность Тиберия
2 г. до P.X
Таким образом, в 1 г. до Р. X., пока Гай путешествовал на Востоке, три наиболее видных члена семьи, стоявшей во главе огромной империи: Август, Ливия и Тиберий, — переживали очень горькие дни. Тиберий видел, что его теперь решили оставить умереть в изгнании, в которое он удалился в гневе, надеясь, что за ним придут туда. Страх быть погребенным заживо на Родосе в окончательном забвении, наконец, одержал верх над его гордостью. В отчаянии он унизился до того, что стал обнаруживать свою скорбь и обращаться с мольбами; он решился даже обратиться к великодушию своих злейших врагов, т. е. к друзьям Юлии, и обратился к Августу с просьбой поступать с ней менее сурово. [429] Все было тщетно: Август был так же глух к призыву Тиберия, как и к горячим крикам народа в пользу Юлии. Тем временем приближалось к концу пятилетие трибунской власти, данной Тиберию в 6 г.; он становился частным человеком, не защищенным более никаким иммунитетом. Унижаясь еще более, Тиберий написал Августу, что он удалился с целью не бросать тени на Гая и Луция, когда они делали первые шаги по дороге почестей, но теперь, когда они всеми признаны как два первых лица после Августа, он просит позволения вернуться, чтобы повидать своих: свою мать, своего сына, свою невестку и племянников. Август сухо отвечал ему, что ему нечего более заботиться о тех, кого он первый покинул. [430] Ливия с трудом добилась у раздраженного старика назначения Тиберия легатом pro forma. [431] Партия Юлии осталась непреклонной, распространяла против него всевозможную клевету и старалась отнять у него последних друзей. [432] На Востоке Марк Лоллий делал все возможное, чтобы восстановить Гая против Тиберия; впрочем, Гаю трудно было быть расположенным к тому, кто прямо или косвенно содействовал падению его матери. [433] Август, со своей стороны, ободрял врагов Тиберия, открыто выражая свою к нему вражду. Таким образом, воспоминание о выполненных им предприятиях, об отправлявшихся им магистратурах, полученных им триумфах, почтении, которым Тиберий пользовался столько лет, — все это было унесено волной непопулярности, которая из Рима распространилась и на провинции. Чтобы избежать подозрений и клеветы своих врагов, Тиберий должен был удалиться внутрь острова, не принимать никого и даже скрываться. [434] Он был принужден отправиться навстречу Гаю на Самос, как бы для извинения в том, что содействовал изгнанию Юлии, и подвергнуться там позору ледяного приема. [435] В то время как Август старел в Риме, Тиберий также ослабевал в этом бездействии, перестал ездить верхом, не пользовался более своим оружием и не делал более никаких физических упражнений. [436] Когда он перестал заботиться о себе, его репутация погибла и все стали еще более презирать его и чувствовать к нему отвращение; население Немавзы (совр. Nimes) даже опрокинуло его статую. [437] Гай и Луций были единственными любимцами Августа и всей империи; в Пизе был издан торжественный декрет в честь посвящения Луцию алтаря. [438]
429
Sueton. Tib., 11; таково, по моему мнению, наиболее вероятное объяснение этого неожиданного вмешательства.
430
Ibid.
431
Ibid., 12.
432
Ibid.: venit etiam in suspicionem.
433
Ibid.
434
Ibid.
435
Velleius Pater., II, 101: convento prius T Nerone, cui omnem ut superiori habuit (Caius Caesar). Рассказ Веллея об оказанной ему встрече совершенно противоположен рассказу Светония (Tib., 12). Но следует думать, что преклонение, впрочем справедливое, Веллея перед Тиберием заставило его на этот раз несколько смягчить действительность. Рассказ Светония более вероятен. Невозможно, чтобы в то время, когда все, в том числе и Август, были против Тиберия, сын Юлии, всего через год после изгнания своей матери, оказывал ему такую любезность.
436
Sueton. Tib., 13.
437
Ibid.
438
С. I. L., XI, 1420.
Дипломатическая миссия Гая на Востоке
1 г. по P.X
Во всяком случае, несчастья Тиберия близились к концу. Мы дошли до 1 января 754 г. от основания Рима. Начиная с этого магическая года мы ведем наше летосчисление; в этот год по решению, принятому пять лет тому назад и причинившему столько несчастий, консулом должен был сделаться Гай Цезарь. Но двадцатилетний консул был тогда в Азии, вероятно, в Антиохии, [439] ще готовил армию для завоевания Армении и завязывал переговоры с Фраатаком, пытаясь достигнуть с ним соглашения. Август не хотел войны с парфянами; парфянский царь, вероятно, не более его желал обнажать меч; поэтому переговоры, слишком трудные, когда они велись из самого Рима, имели более шансов
439
Mon. Anc. ed. Th. Mommsen, 173–175.
440
Sueton. Nero, 5.
441
С. I. A.,III, 444, 445, 446.
Среди них был только один умный и энергичный человек, Марк Лоллий, но он был слишком жаден и думал не столько о разрешении армянского вопроса, сколько о том, чтобы собрать на Востоке новые сокровища для увеличения своего и так уже огромного богатства. Он, по-видимому, пользовался своей значительной властью, чтобы брать выкупы с городов, частных лиц и царей; взамен этого он обещал свое содействие у Гая или даже у Августа [442] и, подражая Лукуллу, посылал в Италию, как говорят, громадные суммы золота и серебра. В то время как Лоллий в задаче, которую дал ему Август, более заботился о своей выгоде, чем о выгоде Рима, Гай, который благодаря своей неопытности должен был требовать особенно часто указаний с его стороны, будучи не в состоянии рассчитывать на других своих спутников, слишком юных и порочных, заслужил, по словам одного историка, и много похвал, и много порицаний. [443] Он удачно завязал переговоры с парфянами и с твердостью потребовал у Фраатака отказа от Армении и его братьев, но мало-помалу путешествие, начатое с настоящей дипломатической торжественностью, выродилось в увеселительную прогулку. Лоллий не мешал другим в их забавах при условии, чтобы не вмешивались в получаемые им громадные взятки. У Гая не было в достаточной мере ни опытности, ни энергии, чтобы подавить эти безумства, и его спутники, их рабы, а особенно вольноотпущенники, позволяли себе большие злоупотребления. [444] Одобренный успехом, Лоллий дошел до более дерзких средств, лишь бы добыть деньги; он, по-видимому, попытался получить их с самого Фраатака, предлагая ему добиться при переговорах известных уступок, если он уплатит ему значительное вознаграждение. [445]
442
Плиний (N. H., IX, XXXV, 111) ясно говорит, что падение Лоллия повлекли munera regum, взятки: hie est rapinarum exitus, hoc fuit qua re M. Lollius infamatus regum muneribus et in toto Oriente interdicto amicitia a C. Caesare… venenum biberet. Это объяснение точнее неопределенного утверждения Веллея (II, 102): perfida et plena subdoli ас versuti animl consilia per Parthum indicata Caesari, и оно очень вероятно ввиду тогдашних нравов и оставленного Лоллием огромного состояния.
443
Velleius Pater., II, CI, 1: tarn varie se Ibi gessit (C. Caesar), ut nec laudaturum magna nes vituperaturum mediocris materia deficiat.
444
Cм.: Sueton. Nero, 5.
445
Таким образом, по моему мнению, можно истолковать неясную фразу Веллея — II, СII, 1: perfida et plena subdoli ас versuti animi consilia, per Parthum indicata Caesari, сближая ее со словами Плиния (N. Н., IX, XXXV, 118) о regum munera, за которые упрекали Лоллия. Единственное, что мог Фраатак открыть Гаю Цезарю, было лишь требование Лоллием у него денег.
Изменение общественного мнения в пользу Тиберия, его причины
1 г. по P.X
Приготовления к экспедиции продолжались весной и летом 1 г. н. э.; продолжались также с успехом и переговоры с Фраатаком. Фраатак, не осмеливаясь начать войну, должен был согласиться очистить Армению и отказаться от своих братьев. [446] В Риме в наиболее серьезной части знати начинало возникать, вначале почти незаметное и очень медленное, движение в пользу Тиберия. Тиберий в аристократии, среди тех, кто видел его в деле во время войны или сражался причины под его начальствованием, имел поклонников, которые могли быть немногочисленны, но были серьезны и искренни. Эти поклонники видели в нем не одни недостатки, но и хорошие качества. Кто мог отрицать, что он был первым полководцем своего времени? И они сожалели, что такой энергичный человек был осужден на бездействие на Родосе в то время, когда старость Августа вносила все больший застой в государственные дела. Упадок знати и сената передавал верховную власть в руки президента республики с его семьей, близкими друзьями и рабами, и в то время как мир в своей вечной юности обновлялся с каждой сменой поколений, старый и усталый Август, один посреди стольких молодых людей, не осмеливался более ни на какое нововведение. С некоторого времени доходов, поступавших в государственное казначейство, уже не хватало для покрытия все возраставших расходов, [447] а Август не решался на реформу налогов, которая могла бы восстановить равновесие. Он предпочитал жить одним днем, прибегая постоянно к разным временным средствам. То он пользовался своим личным состоянием, рискуя разорить свою фамилию; то советовал сенату и магистратам быть экономными; то он пренебрегал общественными потребностями и откладывал на будущее время расходы и уплаты. Естественно, средства эти, всегда разорительные, угрожали полной дезорганизацией; население в Риме возрастало, а продовольствование, полиция, помощь против пожаров — все было дезорганизовано и недостаточно, несмотря на учреждение викомагистров (vicomagistri). [448] Было необходимо доверить город сильной власти, облеченной достаточными средствами для проведения реформ и реорганизации всех служб, а не рассчитывать на сотню невежественных вольноотпущенников, которым в награду позволялось надевать в известных случаях тогу претексту и ходить в сопровождении двух ликторов. Но Август не мог ни на что решиться; народ выражал свое недовольство, и все шло кое-как. Если воля принцепса казалась ослабелой в Риме, то как он мог руководить людьми и событиями на границах государства? Люди, изгнанные в предшествующие годы, смеялись над своим осуждением и самовольно оставляли назначенные им угрюмые местопребывания. Они отправлялись в соседние города и более приятные места, куда призывали своих рабов и вольноотпущенников и где вели веселую жизнь. [449] Никто не протестовал, и lex de adulteriis рассылал в погоню за новыми удовольствиями по всему Востоку и Западу римских кутил и куртизанок. На Востоке, как и на Западе, Август, по-видимому, более полагался на свойственную вещам мудрость, чем на свое личное мнение и инициативу, и такого же мнения он придерживался в самом жизненном вопросе, в вопросе об армии. Набор рекрутов в Италии с каждым годом становился все труднее: вследствие возраставшего богатства свободные люди предпочитали наслаждаться жизнью, чем сражаться в отдаленных странах; ежегодный расход на пенсии солдатам, выходящим в отставку, достиг чрезвычайных размеров; нельзя было более сдерживать обещания военного закона 14 г. и давать отставку ветеранам после шестнадцатилетней службы. [450] Было необходимо постоянно увеличивать контингент вспомогательных войск, т. е. ослаблять моральное и национальное единство римской армии разнородными элементами; наконец, требования солдат возрастали по всей империи. [451] Они жаловались, что не могут из ежедневно получаемых ими десяти ассов платить за свою одежду, свое вооружение и свои палатки, и просили, чтобы им дали по крайней мере динарий. [452] И их требования были довольно основательны: благосостояние действительно подняло жалованье по всей империи, увеличило цену всему, а следовательно, увеличилась и дороговизна жизни. Но как увеличить расходы, когда не было достаточно денег даже для того жалованья и пенсионов, которые существовали тогда?
446
Dio, LV, 10.
447
Существовавшие тогда финансовые затруднения доказываются: 1) фактом, что после своего примирения с Тиберием Август с новой энергией занялся почти исключительно изысканием новых налогов; 2) установленным в 5 г. по Р. X. (Dio, LV, 23) продолжением до двадцати лет военной службы. Это продолжение, без сомнения, было вызвано трудностью ежегодно уплачивать одной шестнадцатой части армии награды, связанные с отставкой; 3) созданием aerarii militants и актами, предшествовавшими этому созданию, которые, как мы увидим далее, доказывают, что не хватало денег и на содержание армии. Можно себе представить, что таково же было положение и в других областях государственного управления.
448
После примирения Августа с Тиберием были, как мы увидим, назначены praefectus аnnоnае и praefectus vigilum. Дион часто рассказывает о больших пожарах того времени.
449
В 10 г. после Р. X. действительно попытались обуздать эти злоупотребления; см. Dio, LV, 27.
450
Этим можно объяснить военную реформу 5 г. по Р. X. и создание aerarit militaris (Dio, LV, 23 и 25).
451
Dio, LV, 23: ??????? ?? ?? ??? ?????????? ???? ??? ??? &0??? ??????????…??? ?????? ???????…
452
Место Тацита (Ann., I, 17) показывает нам, что таково было жалованье солдат и их требования в 14 г. по Р. X., когда они возмутились после смерти Августа. Мне кажется вероятным, что жалованье и требования были теми же самыми и четырнадцать лет тому назад, ибо в это время, по-видимому, не было никакой прибавки жалованья. Закон 5 г. по Р. X. и aerarium militare внесли более точности в уплату жалованья, но не увеличили его размеров.
Дезорганизация и неспособность правительства
Глухой и слепой в своей старческой жадности Август не слушал более требований солдат и не видел признаков недовольства, охватывавшего легионы. Всадническое сословие продолжало все более и более уменьшаться, но кто осмелился бы предложить новые строгости против этого эгоизма теперь, когда Тиберий навлек на себя такую ненависть за то, что желал предупредить медленное самоубийство римской аристократии? Все восточные государства, города, союзные или находившиеся под протекторатом народы могли сохранять свои законы, нравы и пороки, так как Рим не осмеливался вмешиваться в их дела ни для того, чтобы искоренить зло, ни для того, чтобы ввести какое-нибудь улучшение или повысить налоги, хотя мир много обогатил Малую Азию, Сирию и Египет. Архелай не замедлил доказать Палестине, что если у него есть жестокость своего отца, то у него нет ни его ума, ни его энергии, а Рим, несмотря на обещания, данные иудейскому народу, притворялся, что ничего не замечает. На Западе Далмация и Паннония, напротив, внешне подчинились римскому игу, но вывоз драгоценных металлов, введение чужих нравов, ввоз иностранных товаров продолжали угрожать прежнему порядку вещей; воспоминание о прошлых войнах слабело, и вырастало новое поколение, желавшее вновь повторить отчаянную попытку борьбы с Римом. Управление этими провинциями требовало постоянно благоразумия и внимания, а Август с трудом мог послать туда какого-нибудь неопытного легата, заботившегося только о том, чтобы собрать в стране сколько мог денег для истощенного римского казначейства. [453] Таким образом, вместо того чтобы искать новые источники доходов на Востоке, где мир способствовал увеличению богатств, Рим упорно угнетал бедный и мятежный Запад. Непоследовательная слабость этого старческого правительства была еще более очевидна в недавно завоеванных провинциях по ту сторону Рейна. Август после отъезда Тиберия не осмеливался наложить подати и законы на покоренные народы; он удовольствовался размещением в разных местах легионов, устройством укрепленных лагерей, которые посреди варварских деревень были как бы зачатками городов, и образованием вспомогательных войск. Он подкупал знать разных народов, раздавая ей почести и деньги, даруя вельможам права гражданства, всадническое звание и назначая их платными командирами вспомогательных войск. [454] Военные римские лагеря с легионариями и многочисленными сопровождавшими их купцами из разных стран, конечно, привлекали варваров, находивших в саппаЬае, т. е. в лавках купцов, много предметов, до сих пор им неизвестных: [455] вино, благовония, ткани, прекрасные керамические изделия, и в обмен они отдавали то небольшое количество золота и серебра, которыми они владели, янтарь, кожи, скот, шерсть и злаки. Во многих лагерях были даже по определенным дням рынки. Но нужно было много других сил, и сил более материальных, чем это неопределенное греко-италийское влияние, озарявшее военные лагеря, для того чтобы держать в покорности беспокойные германские племена, постоянно нарушавшие заключенные договоры. В первом году нашей эры Германия была в состоянии настоящего восстания, [456] и Август должен был решиться послать туда легата М. Виниция, которому он поручил восстановить порядок в этой так называемой провинции, которая требовала более расходов, чем приносила дохода, и где римская власть, признаваемая сегодня в одном месте, завтра или в другом месте не имела никакого значения, и где никто, нигде и никогда не платил подати.
453
Большое восстание 6 г. по P. X., как и другие восстания, было действительно вызвано стремлением собрать подати; см. Dio, LV, 29: ???? ??? ???????? ??? ????????
454
Например, брат Арминия (Тас. Ann., II, 9) и Сегест (Tacit. Ann., I, 58).
455
Гл. XVIII, LVI книги Диона, несмотря на свою краткость, очень важна для истории завоевания Германии. Она даст нам суммарное, но ясное описание Германии до правления Квинтилия Вара и кампаний Тиберия (4–6 гг. по Р. X.), т. е. описание Германии в эпоху от смерти Друза до возвращения Тиберия к политической деятельности. Мы видим благоразумный и колеблющийся оппортунизм Августа, которого старость сделала еще более благоразумным и колеблющимся. Дион говорит нам: а) что римляне были властителями не определенной территории, но различных областей, куда проникало их оружие, т. е. что многие народы еще не были покорены и что Август предоставил им жить, как им угодно; в) что Август поселил там ??????????, которые ?????? ???<????????; эти города были, очевидно, укрепленными лагерями; с) что германцы усвоили многие обычаи римлян и имели в этих городах правильные рынки, сохраняя свои нравы и идеи. Он говорит, что вообще они изменялись незаметно: ????????? ???? ????????????. Он говорит, наконец, очень важную вещь, что Квинтилий Вар первый наложил на германцев подать, которую, следовательно, ранее они не платили. Я описываю состояние Германии в эту эпоху на основании указанного места Диона.
456
Этот факт очень важен, так как он помогает нам объяснить примирение Августа и Тиберия; о нем говорит нам Веллей Патеркул (II, CIV, 2): in Germaniam… ubi ante triennium (до примирения) sub M. Yinicio… immensum exarserat bellum. Вновь появившаяся германская опасность была, вероятно, причиной заговора Цинны и примирения тестя с зятем.
Влияние апатии Августа на государство
1 г. по P.X
Старческое оцепенение мало-помалу охватывало все члены этого огромного тела, в котором состарилось всё — и власть, и ее представитель. Чтобы омолодить государство, нужно было не только поставить по главе империи энергичного человека, но и резко разорвать узкий круг сенаторских привилегий, избрать магистратов, правителей, чиновников для вновь созданных должностей, и не только из сенаторов; нужно было чаще и с меньшим разбором брать их во всадническом сословии и в зажиточной и образованной италийской буржуазии. Хотя браки во всадническом сословии часто бывали бездетными, все же оно делалось многочисленнее и богаче по всей Италии, а особенно на севере; [457] и в то время как аристократия, без борьбы владевшая всем чем хотела путем привилегий, была ленива и недисциплинированна, всадническое сословие возбуждалось по крайней мере честолюбивыми помыслами достигнуть высшего положения и авторитета и занимать государственные должности, которые до тех пор были предоставлены только сенаторам.
457
См. слова Страбона (V, I, 1) по поводу большого числа всадников, живших в Падуе. Обогащение северной Италии и успехи среднего класса, о которых мы говорили в IV главе, должны были во всех городах увеличить число лиц, имевших всаднический ценз, хотя в самом всадническом сословии браки были обычно малоплодородны.