Август и великая империя
Шрифт:
Август, однако, не смел даже взять на себя инициативу этой реформы, противной традициям, политике, которой он следовал до сих пор, и нестираемому отпечатку, оставленному в его уме традиционалистическим движением, которому он так сильно содействовал в своей молодости; возможно также, что этому препятствовала и его робость буржуа, вышедшего в знатные люди. Он был представителем идеалов прошедшего поколения и продолжал жить в мире, почти совершенно обновившемся, но с которым ему нужно было считаться. Он соглашался пользоваться всадниками и плебеями в своих провинциях, в египетской администрации, в управлении какими-нибудь отдаленными затерянными областями своих наиболее варварских провинций, [458] но он не допускал их до видных должностей, на которые были устремлены взоры всего общества. Поэтому благоразумные умы, по мере того как рассеивалось прискорбное впечатление скандала с Юлией, начинали спрашивать себя, не нужно ли для блага государства примирить Тиберия с Августом и привлечь в государство, ослабевшее от старости Августа, ту силу, которая оставалась в бездействии на Родосе и которая стремилась получить применение. Август, правда, ясно показывал, что он возлагает свои надежды на Гая и Луция; но оба они были еще очень молоды; положение повсюду ухудшалось, известия из Германии были тревожны, а Август был стар и хвор. Если бы он внезапно умер, то его нельзя было бы заменить Гаем или выбрать для командования армией какого-нибудь другого человека, кроме Тиберия, который, несмотря на свою непопулярность, все же оставался первым полководцем своего времени и человеком, лучше всех знавшим германские дела. Через десять лет положение дел было то же самое, что по смерти Друза: Тиберий был неизбежным наследником Августа. Поэтому нужно было попытаться примирить Августа и Тиберия. Но Август первое время оставался глух к этому. Его старость хранила слишком много злобы против Тиберия; он страшился его непопулярности и был ослеплен поздней отцовской нежностью к Гаю и Луцию и блестящими возлагаемыми на них надеждами. «Привет тебе, дорогой свет моих очей, — писал он 23 сентября этого года в день своего рождения Гаю, находившемуся в Армении. — Я хотел бы всегда иметь тебя с собой, тогда как ты далеко; но мои глаза ищут с самым горячим желанием моего Гая в дни, подобные настоящему. Где бы ты ни был сегодня, я надеюсь, что этот день будет счастлив для тебя и что ты весело отпразднуешь мой шестьдесят четвертый день рождения. Как ты видишь, я прожил свой шестьдесят третий год, который обычно называют климактерическим годом. И я молю богов, чтобы то время, которое я еще проживу, они даровали мне провести в благоденствующей республике и видеть вас достаточно созревшими для того, чтобы занять мое место». [459] Твердо решившись сделать Гая и Луция своими преемниками, он не хотел ставить рядом с ними грозного соперника Тиберия и существенные интересы государства приносил в жертву этой старческой нежности.
458
Овидий (Ex Ponto, IV, 7) говорит нам о некоем Весталисе, потомке альпийских царей и centurio primipilarius, исправлявшем обязанности правителя части Мезии:
Missus es Euxinas quoniam, Vestalis, ad undas. Ut positis reddas jura sub axe locis.459
Aul. Gel., XV, 7.
Приготовления
2 г. по P.X
Но ослабевшая и обленившаяся Италия все же не была еще павшей до такой степени, чтобы быть в состоянии молча сносить это распадающееся правительство. Традиционалистическая партия рению снова приобрела силу благодаря обстоятельствам, поддержке осторожных людей, а также, вероятно, благодаря Ливии. Она взяла на себя задачу сломить это старческое упорство Августа. Между тем во второй половине 1 г. по Р. X. Гай дошел со своей армией до парфянской границы [460] и, мы не знаем, в каком месте, вырвал у Фраатака окончательное согласие на свои предложения. Парфянский царь отказался от всякого влияния на Армению и от всякой претензии на своих сводных братьев; мир должен был быть торжественно ратифицирован при свидании, которое должно было состояться в следующем году на маленьком острове на Евфрате. Ливии, со своей стороны, в начале 2 г. удалось, наконец, хотя отчасти, победить упорство старика, но ценой нового унижения для Тиберия. Август согласился позволить Тиберию возвратиться в Рим, если на это даст согласие Гай и если Тиберий обещает не заниматься более политикой. [461] Эта уступка, впрочем, не имела значения, ибо, не будучи изгнанным, Тиберий имел полное право вернуться без согласия Августа; но условия, чтобы Гай согласился на его возвращение и чтобы Тиберий не занимался более политикой, ясно показывают, что Август хотел избежать бесполезного столкновения с молодой знатью и общественным мнением, всегда враждебными Тиберию. Эти условия должны были быть очень унизительными для полководца, усмирившего паннонское восстание. Но такое долгое испытание — шел восьмой год его изгнания — сломило даже его гордость; он понимал, что без возвращения в Рим ему не на что надеяться, и поэтому согласился попросить позволения Гая и обещал не заниматься более политикой. Судьба, уставшая его преследовать, была ему на этот раз благоприятна. Гай весной 2 г. [462] имел на берегах Евфрата свидание с Фраатаком, заключил мир и отпраздновал это соглашение пышными банкетами, [463] во время которых Фраатак, недовольный Лоллием, по-видимому, раскрыл Гаю тайные переговоры, существовавшие между ними. Гай, имевший к взяткам естественное отвращение молодых аристократов, рожденных в богатстве, унаследованном от грабежей их предков, пришел в страшный гнев и, возмутившись против своего советника, прогнал его. Достоверно, во всяком случае, что Лоллий вскоре после очень бурного объяснения с Гаем внезапно умер. Думали, что, чувствуя себя безвозвратно скомпрометированным, он отравился. Он оставил своей семье наследство, собранное, вероятно, ценой своей жизни, но которое в течение более по-лустолетия считалось одним из самых значительных состояний Италии и позволяло его правнучкам блистать на улицах Рима самыми богатыми колье столицы. [464] Смерть Лоллия была удачей для Тиберия. Гай, избавившись от злого влияния Лоллия, согласился на его возвращение. [465]
460
Так, по крайней мере, можно предположить на основании знаменитой пизанской надписи (С. I. L., XI, 1421): post consulatum, quern ultra fines extremas populi romanl bellum gerens feliciter peregerat.
461
Sueton. Tib., 23.
462
Дату приблизительно можно установить следующим образом: Луций Цезарь умер 2 августа 2 г. по Р. X. (С. I. L., I?, 326). Тиберий возвратился в Рим во 2 г. по Р. X.: ?? ????? ????????, незадолго до смерти Луция Цезаря (Zonar., X, 36; Velleius Pater., II, 103). Он возвратился потому, что Гай, tunc Marco Lollio offensior, дал на это свое согласие (Sueton. Tib., 13). Это заставляет нас думать, что скандал с Лоллием и, следовательно, встреча с Фраатаком были весной 2 г. по Р. X.
463
Velleius Pater., II, CI, 3.
464
Плиний (N. Н., IX, XXXV, 118) говорит нам, что Лоллий отравился; Веллей Патеркул (II, СII, 1) ничего не говорит определенного по этому поводу, и это является доказательством, что этот скандал, подобно другим скандалам той эпохи, был отчасти затушен и что общество мало знало о нем.
465
Sueton. Tib., 13.
Возвращение Тиберия в Рим
Таким образом, около середины 2 г. Тиберий возвратился в Рим, откуда, могущественный и славный, он уехал семь лет назад. Он поселился как простой гражданин во дворце Мецената на Эсквилине с целью окончить воспитание Друза и совершенно воздерживался от занятия политикой, [466] с нетерпением ожидая того дня, когда Рим снова будет нуждаться в нем. Он очень дорого искупал свою гордость, но он верил в будущее. Судьба преследовала его слишком долго, скоро она должна была снова ему улыбнуться. Вскоре после его приезда Луций Цезарь, младший брат Гая, посланный Августом для своего военного воспитания в Испанию, заболел в Массилии и умер там 20 августа. [467] Один из двух будущих сотрудников и преемников Августа, таким образом, внезапно исчез; Германику было только семнадцать лет, Августу почти шестьдесят пять; первый шаг к примирению с Тиберием был уже сделан и с той и с другой стороны; щели в обветшалом здании государства появлялись повсюду и понемногу увеличивались, доказывая необходимость обращения к более энергичному архитектору. Но Август, всегда медлительный, всегда склонный откладывать важное решение, не хотел еще ничего делать. Между тем Гай, заключив соглашение с Фраатаком, вторгся в Армению, [468] не встречая никакого серьезного сопротивления; ему пришлось усмирить только несколько отдельных вспышек восстания, вызванных национальной партией. Но в одной из экспедиций в Артагире Гай был ранен, по-видимому изменнически, вождем повстанцев. [469] Рана сначала не казалась серьезной, и Гай мог продолжать усмирение Армении, что, впрочем, было очень легкой задачей. В следующем, 3 г. по Р. X. начинался последний год третьего десятилетия принципата Августа. Этот болезненный и слабый человек, которого смерть, казалось, подстерегала целое полустолетие, постоянно умел цепляться за жизнь и имел время собрать многочисленные наследства лиц, которые из лести вписали его в свои завещания с задней мыслью присутствовать самим на его похоронах. Теперь в Риме было мало людей, которые, видя этого старика, несомого в его носилках, могли вспомнить красивого юношу, полного смелости и силы, который сорок семь лет тому назад в один из апрельских дней явился на форум обещать народу в качестве сына Цезаря дары, завещанные убитым месяц тому назад диктатором. Как далеко было то время! Два поколения прошли, унесенные быстрым потоком событий и перемен, остался один Август, как будто бы он был бессмертен. Однако легко понять, что в конце его тридцатилетнего правления многие устали от него и считали необходимым омолодить государство, если не хотели, чтобы оно упало бессильным вместе с его вождем, ожидая, пока последнего постигнет, наконец, общая участь. Впрочем, Август сам должен был желать отдыха, более чем пресыщенный почестями, могуществом и славой. [470] Для новой эпохи нужен был новый вождь; но кто мог быть им? В этом состояло все затруднение. Выдвигавшиеся некоторыми кандидатуры Марка Лепида, Азиния Галла и Луция Аррунция [471] были несерьезны, ибо их как сенаторов едва знали за пределами Италии. Гай не имел еще необходимого по римским понятиям возраста и зрелости; к тому же скоро узнали, что вследствие своей раны он впал в полное бессилие, оставил командование армией, удалился в Сирию и написал Августу, что впредь он не хочет более ничем заниматься и отказывается от всякой политической деятельности. [472] Каприз толпы и заинтересованный эгоизм партий могли сделать из него, как и из его отца, консула в двадцать лет; но они не могли перелить в его жилы необычайную способность Августа приноравливаться к обстоятельствам. Гай всегда имел очень слабое здоровье; восточная кампания была предприятием, может быть, слишком тяжелым для него; могло быть и так, что, обладая молодостью, богатством и могуществом, он слишком отдавался наслаждениям в Азии, этой стране удовольствий. В его нежном теле, в этом некрепком мозге полученная при Артагире рана, без сомнения, нарушила уже очень хрупкое равновесие. В двадцать три года молодой человек, в котором старческая нежность Августа видела поддержку, руководителя ума и воли империи, в безумном приступе отчаяния и страха отказывался от величия и могущества. Поэтому являлась дилемма: если не избирать вновь Августа, то нужно было выбрать Тиберия, который один имел опытность, силу, ум, военные знания и репутацию между варварами, дававшие ему право на первое место в государстве. Но это было еще невозможно: Тиберий был еще слишком непопулярен, внушал еще слишком много страха и имел слишком много врагов. [473] Таким образом, и на этот раз все по необходимости были согласны продолжить принципат Августа еще на десять лет, но многие, без сомнения, надеялись, не смея в этом признаться, что смерть окажется разумнее людей и скромнее Августа и не позволит окончиться сорока годам его принципата. [474]
466
Ibid., 15.
467
Эта дата, а не дата, приводимая в Fasti Gablni (XIII Kal. Oct.), по-видимому, настоящий день смерти Луция. См.: С. I. L., I?, 326.
468
Velleius Pater., II, CII, 2: Armeniam deinde… ingress us; С. I. L., XI, 1421: post consulatum… devicteis aut in fidem recepteis betlicosissimis as maximis gentibus. Вторжение в Армению, следовательно, произошло в 2 г. по Р. X.
469
Dio, LV, 10; Velleius Pater., II. СII, 2.
470
Dio, LV, 12: ?????????? ?????… — говорит Дион, упоминая об отказах Августа, которые, по его мнению, были притворными; но они могли быть более искренними, чем предполагает историк, живший так долго спустя.
471
Речь, которую Тацит (Ann., I, 13) приписывает Августу, заставляет нас думать, что в качестве преемников Августа называли этих лиц.
472
Dio, LV, 10; Velleius Pater., II, СII, 3.
473
См. замечания Тацита об общественном настроении во время старости Августа. В этих замечаниях есть зерно истины, хотя чувствуются предвзятые идеи автора (Ann., I, 4): Tiberium Neronem maturum annis, spectatum bello, sed vetere atque insita Claudiae familiae superbia; multaque indicia saevitiae, quamquam premantur, erumpere; t. e. Тиберия находили слишком аристократичным, слишком самовластным и слишком строгим.
474
Dio, LV, 12.
Примирение с Тиберием
3 г. по P.X
Несчастье, поразившее Гая, было новым ударом для Августа; он сделал все что мог, чтобы вернуть мужество молодому человеку, и, наконец, приглашал его приехать в Италию, где, если он не хотел более заниматься государственными делами, он смог бы жить, как ему угодно. [475] Нежность отца еще раз победила суровость государственного человека, но все было тщетно: в тот момент, когда Гай решил вернуться, он умер в феврале 4 г. в маленьком городе в Ликии. [476] Судьба мало-помалу выдвигала Тиберия из его убежища. Но Август все еще не мог решиться. Между тем в Германии разразилось восстание. Упорство Августа, наконец, стало раздражать, по-видимому, не только друзей Тиберия, партию традиционалистов, но и всех тех, кто понимал, что продолжение такой политики навлечет на империю очень тяжелые бедствия. Однажды, в первой половине 4 г. по Р. X., Август получил извещение, что среди аристократии составляется против него заговор во главе с племянником Помпея, Гнеем Корнелием Цинной. [477] Неизвестно, действительно ли хотели приготовить новые мартовские иды или дело шло о какой-нибудь менее кровавой демонстрации, чтобы побудить Августа дать своему управлению новую силу, которая сделалась для него необходимой. Достоверно, что Ливия энергично вмешалась и воспрепятствовала наказанию заговорщиков, [478] что Август не только простил Цинну, но и поддержал его кандидатуру на консульство следующего года [479] и что, наконец, 26 июня Август в куриатных комициях усыновил Тиберия вместе с Агриппой Постумом [480] и заставил камиции дать ему трибунскую власть на десять лет. [481] Предварительно Тиберий усыновил Германика. [482]
475
Ibid., 10.
476
Dio, LV, 10; Velleius Pater., II, СII, 3; Sueton. Aug., 65.
477
Связь между заговором Цинны и усыновлением Тиберия кажется мне довольно вероятной. Прежде всего нужно заметить, что, хотя Дион рассказывает, что заговор был после усыновления Тиберия, в действительности он должен был быть раньше. Он был перед выборами, так как Август в доказательство своего прощения поддержал тогда кандидатуру Цинны, а это он должен был сделать перед июнем месяцем. Между тем усыновление Тиберия произошло, как мы увидим, 26 июня. Кроме того, если длинные речи, которые Дион приписывает Августу и Ливии, имеют какое-либо значение, то только как указание, что Ливия употребляла все усилия для спасения заговорщиков. Почему Ливия выказала такое старание, а оно должно было быть велико, если общество узнало о нем? Если заговор имел целью содействовать призванию к власти Тиберия, то вмешательство Ливии легко объясняется. Кроме того, избрание Цинны в консулы при содействии Августа, как заключение заговора в тот момент, когда он усыновил Тиберия и заставил дать ему трибунскую власть, еще более заставляет нас думать, что оба эти акта были направлены к удовлетворению одних и тех же интересов. Предположение, что Цинна хотел убить Августа для удовлетворения ненависти оставшихся помпеянцев, совершенно нелепо. Гражданские войны были давно забыты.
478
Dio, LV, 14: Seneca. De Clem., I, 9 (рассказы очень различны).
479
Dio, IV, 22.
480
Velleius Pater., II, CIII, 3; С. I. L., I?, 320; Dio, LV, 13; Sueton. Aug., 65; Sueton. Tib., 15.
481
Dio, LV, 13.
482
Sueton. Tib., 15; Dio, LV, 13.
Таким образом, как сын он замещал Гая Цезаря, а как товарищ занимал место Агриппы. Республика вновь имела двух президентов, и Август снова начал управлять в согласии с традиционалистической партией, опять получившей свое прежнее значение в государстве. [483]
Глава IX
Последнее десятилетие
Тиберий во главе правительства. — Тиберий в Германии. — Политические реформы
483
Чтобы видеть, до чего Тацит легковерен и поверхностен, прочитайте то место, где он передает объяснение, дававшееся многими по поводу примирения Августа и Тиберия (Ann., I, 10): Ne Tiberuim quidem caritate ant reipublicae cura successorem adscitum, sed quoniam adrogatiam saevitiamque eius introspexerit, compartlone deterrima sibi gloriatn quaeslvisse. Тацит, по-вндимому, согласен с этим необычайным объяснением. Факты, напротив, доказывают, что Август решился взять Тиберия в свои преемники только скрепя сердце, так как не мог более противиться этому.
Последствия примирения
Возвышение Тиберия до положения товарища Августа глубоко изменило политическое положение. С 4 г. по Р. X. до своей смерти Август являлся еще представителем верховной власти в империи, но действительное управление находилось в руках Тиберия. Утомленный усталостью и болезнями, удрученный обманутыми надеждами последних лет, старый принцепс уступил, наконец, логике фактов. Он продолжал внешне принимать нужные меры и вводить реформы, но в действительности важнейшие из этих мер и реформ внушались ему Тиберием. Нельзя было бы иначе объяснить, как после инертности предшествующих лет римское правительство вдруг обрело силу для столь многочисленных предприятий, издания стольких законов и проведения стольких реформ. В действительности управлял Тиберий. Август понял, что, старый и уставший, он должен окончательно предоставить возможность действовать более энергичному и молодому человеку, ограничивая свою роль в государстве поддержанием Тиберия своим авторитетом. [484] Правление Тиберия началось не в 14 г, а в 4, в ту эпоху, когда Август помирился с ним.
484
Август сам признает это в одном письме к Тиберию, написанном, вероятно, в эпоху паннонской войны, отрывок из которого сохранен нам Светонием (Tib., 21): sive quid incidit, de quo sit cogitandum diligentius, sive quid stomachor valde, medius fidius Tiberium meum desidero.
Первые мероприятия Тиберия
После десяти лет вынужденного бездействия и непопулярности Тиберий горел нетерпением отомстить своим врагам, но он хотел отомстить способом, достойным высокого ума и благородного характера, которыми его одарила природа. Он не хотел репрессий; он хотел своими поступками доказать всем, что человек, так долго осыпаемый клеветой и преследуемый испорченной аристократией, способен, однако, возродить падающее правительство. Довольно вероятно, что в этом именно году он побудил Августа смягчить режим Юлии, позволив ей жить в Регии (совр. Reggio) с меньшими лишениями и большей свободой. [485] Этим актом милосердия Тиберий, вероятно, хотел дать некоторое удовлетворение народу и доказать всем, что он, насколько мог, забыл прошлое и хотел работать над примирением Юлиев с Клавдиями. Согласно с этими намерениями Германик, старший сын Друза, усыновленный Тиберием, был обручен с Агриппой, дочерью Юлии и Агриппы. Но если Тиберий не хотел пользоваться репрессиями по отношению к своим прежним врагам, то он хотел, однако, управлять по принципам, ненавистным его противникам. В особенности он хотел без замедления найти средство против двух бедствий, которые в последние годы благодаря небрежности выросли до опасных размеров: против распущенности армии и германской опасности. Не теряя ни мгновения, он сейчас же после получения трибунской власти отправился в Германию, [486] чтобы восстановить в легионах дисциплину, [487] изгнать из военных рейнских лагерей постыдную беспечность, к которой привел такой продолжительный отдых, и совершенно изменить ленивую политику, которая в последние годы позволяла германцам жить в чисто формальном подчинении, а Марободу, царю маркоманов, спокойно основать в 200 милях от границы Италии большое германское государство с армией, организованной по римскому образцу. Вместе с тем Тиберий прекрасно отдавал себе отчет, что легионы слишком распущенны и что нужно действовать с осторожностью. Поэтому он не думал вести в Германии кампании по способу Цезаря, где гениальная импровизация дополняла бы приготовления и молниеносная быстрота — численный недостаток. Тактика Тиберия была благоразумнее и медленнее; она состояла в приготовлении многочисленной армии, так хорошо вооруженной и грозной, что не было бы более необходимости прибегать к силе. В этом году он предполагал только подчинить путем маленьких экспедиций и переговоров племена, расположенные между Рейном и Везером, — каннинефатов, атуаров, бруктеров и херусков; потом, на следующий год, тщательно подготовившись, возобновить большой поход Друза к Эльбе; наконец, на третий год нанести путем большой, терпеливо подготовленной войны последнее уничтожение варварской Германии, принудив самого Маробода признать римский протекторат. [488]
485
Sueton. Aug., 65: post quinquennium (следовательно, в 4 г. no P. X.) demum ex insula in continentem, lenioribusque paulo conditionibus, transtulit. Cm.: Dio, LV, 13.
486
Sueton. Tib., 16; Dio, LV, 13; Velleius Pater., II, CIV, 2: non diu yindicem custodemque imperii sui morata in urbe patria protinus in Germaniam misit.
487
Sueton. Tib., 19: Disciplinam acerrime exegit; общее содержание главы, по моему мнению, доказывает, что речь здесь идет не об обычном методе, употреблявшемся Тиберием при командовании армией, а о специальных мерах, принятых им после его возвращения к власти для реорганизации германской и паннонской армий.
488
Тиберий (Тас. Ann., II, 26) позже утверждал, что его намерением было не совершенно уничтожить Маробода, а принудить его к заключению мира скорее сопsilio, чем vi. Нельзя решить, таково ли было действительно первоначальное намерение Тиберия или он вынужден был решиться на это, когда увидел невозможность уничтожить империю Маробода.
Реформы в Италии
4 г. по P.X
Но Тиберий знал, что для возвращения силы ослабевшему правительству недостаточно восстановить дисциплину в армии и вести войны. Будучи в этом году в Германии, Август принял меры, очевидно внушенные Тиберием, в которых можно было узнать традиционалистический и консервативный дух старой аристократической политики. Без влияния Тиберия нельзя объяснить, почему этот хитрый политик, думавший только о том, чтобы повсюду избежать затруднений, взялся начиная с этого года за столько трудных и опасных вопросов, или почему он сделал попытку нового очищения сената, которую, впрочем, как обычно, скоро прервал, постаравшись и на этот раз ответственность возложить на других; или почему он счел себя обязанным сполна уплатить солдатам и ветеранам, после того как так долго не держал своего слова; почему, наконец, он решился просить денег на армию не только у провинций, но и у Италии. Было, конечно, справедливо, чтобы Италия, так разбогатевшая в последние тридцать лет, уплачивала по крайней мере часть военных расходов, из которых она извлекала выгоды больше всех других частей империи. Если легионы вели столь тяжелые кампании в Иллирии, Паннонии и Германии, то разве это делалось не для того, чтобы собственники северной и центральной Италии могли безопасно продавать свое вино варварским или полуварварским народам Европы? Но Италия в течение целых столетий так привыкла не платить налогов, что нужен был ум более прямолинейный и решительный, чем Август, чтобы задумать такую безрассудную вещь. Августу в этом деле, без сомнения, принадлежат бесконечные предосторожности, с которыми он его вел. Он хотел избежать всякой резкости, и в силу своей проконсульской власти, не давая никакого объяснения по поводу этой меры, приказал произвести перепись всех лиц, владеющих более чем 200 000 сестерциев; это, очевидно, были жертвы, намеченные для ближайшего жертвоприношения. [489] Наконец, после стольких лет Август осмелился взяться и за важный вопрос о бездетных браках и постарался помешать зажиточной буржуазии и всадническому сословию проходить через сети legis de maritandis ordinibus. Всадники, средние классы, широкие круги общества не обманывались, выказывая такое отвращение к Тиберию и такую любовь к Гаю и Луцию Цезарям. Едва Тиберий вернулся к власти, как Август осмелился предложить столь страшный для них закон, ставивший бездетных женатых лиц на один уровень с холостыми. [490] Этот закон, вероятно, назывался lex Iulia caducaria и имел одновременно и социальную и фискальную цель. Он хотел принудить супругов иметь детей, отождествляя бездетность с безбрачием и наказывая ее теми же наказаниями, которые предписаны были в законе de maritandis ordinibus; он хотел вместе с тем пополнить государственное казначейство, постановляя, что наследства, оставленные холостякам и orbi, не имеющим права наследования, не переходят к другим наследникам по нормам древнего права, а поступают в государственное казначейство.
489
Dio, LL, 13; мне кажется, что эту перепись можно объяснить, только видя в ней приготовление к прямому налогу. Иначе нельзя объяснить тот факт, что Август не приказал произвести перепись менее значительных состояний из страха перед мятежом. Можно бы возразить, что для введенного затем налога на наследства не было нужды в предварительной переписи имуществ, но в этот момент еще не думали о налоге на наследства; перепись могла служить для подготовки других налогов.
490
Jors (Die Ehegesetze des Augustus, Marbourg, 1894, 49 сл.), по моему мнению, ясно и окончательно доказал три следующих пункта: 1) что между lex de maritandis ordinibus и lex Papia Poppaea дблжно поместить третий закон, о котором упоминает Светоний (Aug., 34) как об изменении legis de maritandis ordinibus: hanc quum aliquanto severius quam ceteras emendasset, prae tumultu recusantium perferre non potuit: nisi adempta demum lenitave parte paenarum, et vacatione triennii data auctisque premiis; 2) что этот закон, усиливающий lex de maritandis ordinibus, был предложен в 4 г. no Р. X. и приостановлен два раза: первый раз на три, второй на два года, ибо нет основания сомневаться в показании Диона (LVI, 7) относительно этого; 3) что lex Papia Poppaea было смягчением, внесенным в закон 4 г., при помощи которого старались сделать возможным хотя бы частичное применение идей, продиктовавших закон 4 г. Дион (LVI, 10) говорит нам, что lex Papia Poppaea ???? ?? ??????????? ??? ??? ?????? ??? ?????????? ??????? ???? ?????, а мы знаем, что lex de maritandis ordinibus наказывал только холостяков, а не оrbi. Следовательно, lex Papia Poppaea, устанавливая различие между неженатыми и orbi, был смягчением закона 4 г.; последний должен был рассматривать одинаково холостяков и orbi, т. е. применять к orbitas все те же наказания и ограничения, как и к безбрачию. Это довольно вероятно, ибо, как мы уже много раз замечали, десять первых глав LVI книги Диона доказывают нам, что в тридцать лет, следующих за изданием великих социальных законов, вопрос об orbitas сделался очень важным: многие женились, чтобы избежать lex Iulia, но обычай не иметь детей распространялся особенно в зажиточных семьях всаднического сословия. Партия, требовавшая закона de maritandis ordinibus, требовала сделать его действительным путем закона об orbitas, и неудивительно, что закон был поставлен в 4 г., т. е. после возвращения Тиберия к власти. Тиберий, бывший консерватором и поклонником традиций, должен был одобрять эти законы; тот факт, что закон, о котором идет речь, был предложен тотчас же после его возвращения к власти, является новым доказательством этого и помогает нам объяснить причины, по которым значительная часть Италии имела к Тиберию такое упорное отвращение. Правление Тиберия значило закон против orbitas. Но каков был этот таинственный закон 4 г.? Ульпиан (Fragm., XXVIII, 7) говорит об одном lex Iulia caducaria, о котором нет, впрочем, нигде упоминания в другом месте. Так как lex Papia Рорраеа был смягчением закона 4 г. и, в сущности, трактовал вопрос о caduca, то не должно ли видеть в этом lex Iulia caducaria закон 4 г.? Тацит (Ann., Ill, 25) ясно говорит нам, что одной из целей legis Papia Рорраеа было увеличение доходов государства; в этом и есть существенная разница между lex Papia Рорраеа и lex de maritandis ordinibus, разница, на которую историки обращали очень мало внимания: Papia Рорраеа, quam seuior Augustus post Iulias ragationes, iucitandis coelibum poenis et augeudo aerario sanxerat. Видно, что начиная с этого года правительство заботливо занимается финансами; поэтому вполне вероятно, что закон 4 г. имел не только цель сделать orbitas более редкой, но и доставить государству новые средства, что прекрасно подходит к lex caducaria. Этот закон передавал государству наследства, оставленные холостым, и в то же время ассимилировал orbi с холостяками. Так как lex Papia Рорраеа ранее права государства признавал права родственников до третьего колена, а также права других родственников, имевших детей, то я предполагаю, что lex Iulia caducaria передавал эти наследства прямо государству и что затем lex Papia Рорраеа внес в него указанное смягчение. Но следует помнить, что все это предположения, и к тому же очень неопределенные.
Оппозиция закону
Благодаря Тиберию традиционалистическая партия снова сделалась могущественной; она вновь принялась за дело, начатое великими социальными законами 18 г. и прерванное затем раздорами среди знати, идеями нового поколения и слабостью Августа. Постаравшись в 18 г. вылечить аристократию от ее эгоизма и ее пороков, эта партия предприняла теперь попытку подчинить этому же режиму средние классы. Если lex de maritandis ordinibus и lex de adulteriis касались, главным образом, знати, то lex caducaria был направлен против всаднического сословия, добровольная бездетность которого угрожала передать империю в руки вольноотпущенников и подданных. Но всадническое сословие было многочисленнее, энергичнее и беднее знати; с другой стороны, Тиберий, настоящий автор закона, был принужден до декабря оставаться в Германии, [491] где благодаря как искусно веденным переговорам, так и быстрому движению вперед он покорил все племена, жившие между Рейном и Везером до океана, и где он сделал свои приготовления к большой кампании следующего года. Август, таким образом, был один в Риме, когда закон был представлен в комидии. Менее испуганные его старостью, чем были бы испуганы присутствием Тиберия в Риме, всадники на этот раз оказали противодействие и сделали попытку отклонить принятие закона. [492]
491
Velleius Pater. (II, CV, 3): anni eius aestiva usque in mensem Decembrem producta…
492
Sueton. Aug., 34: prae tumultu recusantmm perferre non potuit: nisi adempta demum lenitave parte paenarum et vacatione triennii data… Если сравнить эти, столь точные, строки с рассказом Диона (LVI, 7), то легко заметить, что как Дион забыл закон 4 г. и говорит только о законе Papia Рорраеа, так Светоний, с другой стороны, смешивает в один закон закон 4 г. и lex Papia Рорраеа; чтобы узнать истину, нужно поэтому пополнить один текст другим, так как каждый из них в отдельности недостаточен. Vacatio trienni, о которой говорит Светоний, подтверждается Дионом, добавляющим, кроме того, что после этой первой vacatio была другая в два года, о которой не говорит Светоний. Но из Диона можно видеть, что закон был внесен в более строгой форме, хотя он не был применен непосредственно. Это находится в противоречии со словами Светония: nisi adempta demum lenitave parte poenarum, если принимать их буквально; но все объясняется, если допустить, что этими словами Светоний указывает на lex Papia Рорраеа, который был смягчением, внесенным в lex caducaria. В своей слишком точной фразе Светоний смешивает вместе lex caducaria и lex Papia Рорраеа, что исторически является ошибкой, но что, однако, не очень далеко от истины, ибо, действительно, если закон 4 г. был perlata, то он был введен в практику не в своей первоначальной форме, а в смягченной форме legis Popiae Рорраеае, т. е. nisi adempta demum lenitave parte poenarum, как это ясно видно из Диона. Таким образом, хотя в менее точной форме, Светоний подтверждает Диона. Закон 4 г. по Р. X. не был введен в действие, и Август должен был дать отсрочку сперва на три года, а затем еще на два года, и к концу второй отсрочки должен был заменить прежний закон другим, менее суровым, законом Papia Рорраеа.
Слишком много людей увидали, что им угрожает потеря части наследств, на которые они рассчитывали! Против закона образовалась настоящая коалиция; зажиточные и консервативные классы, раздраженные законом, угрожали воспользоваться теми революционными орудиями, которыми так искусно управлял Клодий; всадники прибегли к крикам и угрозам и неоднократно устраивали такие грандиозные публичные манифестации, что Августа, наконец, охватил страх и он внес в закон оговорку, которой откладывал введение его в действие на три года; это значило дать всем время, необходимое для выполнения условий закона, и приобрести по крайней мере одного ребенка. Но этой слабой уступки было недостаточно для успокоения раздраженных всадников и всех тех — а их было так много, — чьи интересы были нарушены законом, и неудовольствие, которое вызвала эта новая узда, наложенная на эгоизм, еще увеличило отвращение общества к Тиберию, который в это время занимался германскими делами.
Диверсант. Дилогия
Фантастика:
альтернативная история
рейтинг книги
