Август и великая империя
Шрифт:
Сущность культа Августа. Возвращение Августа в Рим
Не должно из этого, однако, заключать, что крестьянин, ремесленник, купец представляли себе Августа как настоящего бога, облеченного сверхъестественной силой, или что у него просили милостей так же, как благочестивые католики просят теперь милостей у Святой Девы или святых. Все знали, что Август был человек, как и другие, и что он также должен умереть. Этот культ был тогда только условным образом выражения наибольшего почтения, которое один человек мог питать к другому; он выражал не веру в то, что Август был богом, но что к нему имеют почти такое же почтение, как к богам. Христианство еще не внесло непримиримого противоречия между человеческим и божественным, и не было нечестием почитать важное лицо знаками религиозного почтения. Допущение Августа в среду Ларов означало только, что популярность принцепса увеличилась до такой степени, что многие хотели поместить его изображение в самбм фамильном святилище. Это возрастающее почтение объясняет нам великие празднества, которые приготовлялись в Риме в этот момент ради его возвращения. Тиберий, приехавший в Италию ранее Августа, ибо был избран консулом на этот год, готовился дать народу многочисленные зрелища. [100] Бальб, окончивший постройку своего театра, хотел, чтобы его торжественное освящение совпало с прибытием Августа. [101] Сенат в память предприятий, выполненных в предшествующие годы, после возвращения Августа решил воздвигнуть возле Марсова поля на Фламиниевой дороге большой жертвенник «Миру Августа» (Pax Augusta), на котором магистраты, жрецы и весталки должны были ежегодно совершать жертвоприношение Pad Augustae в ознаменование того, что спокойствие, установленное в европейских провинциях, а особенно царствующий в империи порядок были его личным делом. [102] Таким образом,
100
Dio, LIV, 27.
101
Ibid., 25.
102
Ibid.; Mon. Алс. (Lat.), II, 37–41; (Gr.), VI, 20–23; VII, I, 4; С. I. L., I2, 244 и 320; IX, 4192; X, 6638.
Необходимость завоевания Германии
Август, столь тонко понимавший ту неопределенную силу, которую называют общественным мнением, должен был почувствовать, военного что после стольких лет самообуздания наступил момент попытаться выполнить великое предприятие, которое увеличило бы его популярность, славу Рима и силу государства. Помимо дел в Галлии его к этому, вероятно, побуждало и внутреннее положение страны. Благодаря своему лавированию между противоположными партиями и интересами Августу удалось восстановить известный порядок в империи. Но очень ясные признаки показывали, что эта трудная игра рано или поздно приведет к задержанному падению, если только не занять общественное мнение и силы государства каким-нибудь великим национальным предприятием. Судя по списку консулов, можно было бы думать, что начатая Августом аристократическая реставрация имела полный успех. Именно в этот год товарищем Тиберия, т. е. одного из Клавдиев, был Публий Квинтилий Вар, сын патриция, покончившего после Филипп самоубийством, и один из тех членов знатных древних фамилий, кого расположение Августа и возвращение к прошлому еще в молодости вознесло до самых высоких должностей. Вар, не имевший слишком крупного состояния, [103] был уже консулом, хотя ему было только тридцать пять лет. [104] Нужно было восходить к самой цветущей эпохе аристократии, чтобы найти столь молодых консулов и из столь знатных фамилий. Но в действительности аристократическая конституция, восстановленная с таким трудом в пятнадцать предшествующих лет, начала распадаться под влиянием новых идей и нового поколения, бывшего еще детьми в эпоху битвы при Акции. Тогда случилось то, что повторяется во всех странах, пораженных в известный момент крупной катастрофой: около тридцати лет после этого события равновесие общественного духа вдруг нарушается, происходит внезапная перемена, причина которой не ясна, но происхождение которой должно отыскивать в новом поколении, не получившем глубокого потрясения от трагического события, и которое вносит в жизнь настроения, отличные от настроений предшествующего поколения. В Италии в эту эпоху начало исчезать поколение, видевшее гражданские войны; повсюду на первый план выступали молодые люди, которые сильно отличались от своих отцов. Они не видали ужасов гражданских войн, распадающегося общества, готовую погибнуть империю. Они не получили от этих событий ужасного потрясения, толкнувшего предшествующее поколение к великим историческим источникам традиций, привлекшего к власти поклонников этих традиций и принудившего Августа, прежнего революционного ????????, управлять по программе старых римлян. Старое поколение не сумело путем воспитания и традиции передать новому свое ужасное впечатление, ибо отцы не имели более силы по своему желанию образовывать души своих детей.
103
Веллей Патеркул (II, 117) рассказывал, что Квинтнлий Вар обогатился в Сирии, где был правителем в 6 г. до Р. X.
104
Действительно, двадцать лет спустя, в 7 г. после Р. X., он был назначен правителем Германии. Мне казалось маловероятным, чтобы подобная миссия в варварской стране со столь суровым климатом была поручена человеку, которому было бы более пятидесяти лет.
Новое поколение
13 г. до P.X
Новое поколение, выросшее в эпоху мира, спокойствия и благополучия, не было в состоянии понять состояние духа и политику предшествующего поколения и не имело более достаточного послушания, чтобы уважать эти идеи и подчиняться этой политике, даже не понимая ее. Предшествующее поколение казалось ему всецело занятым борьбой с опасностью, которую оно не могло даже распознать; идеи и чувства, господствовавшие в течение пятнадцати предшествующих лет, казались многим из молодых людей или абсурдными, или преувеличенными. Неужели правда, что республика и империя погибнет, если знать снова не будет отдавать всю себя государству, войне, благочестию, традициям и если высшие классы будут отдаваться наслаждениям, роскоши и интеллектуальным удовольствиям? В настоящий момент не было волнений, богатство увеличивалось, повсюду царил порядок. Рим вновь внушал страх и почтение внутри и вне границ империи, и Август был там, чтобы пополнять, чего недоставало, заботиться о всех нуждах, излечивать всякое зло. Как действительная или воображаемая опасность заставила старое поколение вернуться на прежнюю дорогу, возвращая его к историческим источникам национальной жизни, точно так же безопасность и благополучие, быть может кажущиеся, побудили новое поколение спуститься к улыбающимся, цветущим и нездоровым равнинам будущего. Реакция начиналась под влиянием египетской роскоши, распространявшейся с Востока одновременно с его богатствами и торговлей, между тем как постепенно исчезали свидетели Акция и современники Клеопатры. Стоическая школа Секстов с ее вегетарианством и пуританством, бывшая столь цветущей десять лет тому назад, теперь была в полном упадке и почти исчезла. [105] В Риме все толкало к роскоши и наслаждениям: крупные расходы правительственных лиц и богачей; иммиграция жителей Востока, а особенно египтян, встреча стольких народов и, наконец, дух нового поколения. Рим не мог быть более школой суровости и добродетели. Он забывал об Акции, Клеопатре, Антонии и произнесенных им посреди великого революционного кризиса обетах отречения; теперь он стремился только к наслаждениям.
105
Seneca. Nat, quaest., VII, XXXII, 2: Sextiorum nova et romant roboris secta Inter initia sua, cum magno impetu coepisset, extincta est.
Общественная нравственность и реформа сената
Даже в воздухе была реакция против социальных законов Августа. Издав столь строгие наказания против прелюбодеяния, спустив против виновных в этом преступлении всю свору наиболее низких человеческих страстей: шпионство, донос, месть, — общество было так испугано применением закона, скандальными процессами и осуждениями, что само скоро стало покровительствовать лицам, виновным в прелюбодеянии. Последние с этих пор были уверены, что найдут между своими друзьями и выдающимися особами усердных защитников, готовых предоставить в их распоряжение все свое влияние; они знали, что в суде они будут перед судьями, расположенными в их пользу, и что им придется бороться только против обвинителей, которых публика заранее презирала как клеветников. [106] Можно ли наказывать вечным изгнанием и конфискацией имения преступление, которое так легко совершить? Неужели Рим упадет с высоты своего величия оттого, что несколько праправнучек Лукреции не наследовали одновременно с ее красотой и добродетели своей прабабки? Lex de maritandis ordinibus, возможно, увеличил число браков в высших классах, ибо этому способствовало положение страны. Молодые люди не имели такого отвращения к браку и рождению одного или двух детей теперь, когда было легче найти супругу со значительным и верным приданым, которое не только обещали, но и с точностью выплачивали. Со всем тем, однако, распоряжение, исключавшее холостяков от присутствия на публичных зрелищах, казалось всем слишком суровым, и с каждым днем становилось все труднее применять закон, потому что общественное мнение показывало себя слишком снисходительным к его нарушению. [107]
106
См.: Dio, LIV, 30. —Вмешательство Августа в процесс о прелюбодеянии, рассказанное у Диона, можно объяснить, только допуская эту реакцию общественного настроения против закона; Amores Овидия служат, как мы увидим, другим доказательством этой реакции.
107
На следующий год Август действительно, как увидим, отменил эту часть закона (Dio, LIV, 30). Это было, конечно, уступкой общественному мнению.
Реставрация аристократической и тимократической конституции, которая должна была возродить республику, делая возможным лучший подбор магистратов и сенаторов, угрожала, напротив, нанести ей более сильный вред оставив ее совсем без магистратов. Не только заседания сената, несмотря на штрафы за отсутствие, становились все малочисленное, так что с трудом каждый раз собиралось требуемое законом число, [108]
108
Dio, LV, 3. — Введенные Августом реформы, перечисленные в этом месте, показывают нам величину зла.
109
Ibid., LIV, 26.
110
Ibid.
В высших классах Рима было слишком много поэтов, и это также было причиной того, что храбрыми генералами и мудрыми администраторами становились там все реже и реже.
«Мы, и умелый, и неуч, стихи сочиняем повсюду», — скоро скажет Гораций. [111] Сам сын Антония, Юл, воспитанник Августа, бывший претором этого года, заигрывал с Музой и в подражание Вергилию написал в двенадцати песнях эпическую поэму о Диомеде. [112]
111
Ног. Epist., II, I, 117.
112
Acro ad Ног. Саrm., IV, II, 33.
Овидий
13 г. до P.X
Таким образом, в то время как несколько молодых людей, подобно Тиберию, оставались привязаны к традициям и следовали по стопам древних, большинство шло, напротив, в другую сторону. Моральное единство, казавшееся восстановленным после гражданских войн, снова было разбито. Молодежь была одушевлена страстью к удовольствиям, элегантности, легкомыслию, пустякам, и выражение этого настроения мы находим в грациозных стихотворениях молодого поэта из Самния Публия Овидия Назона.
Август при своем отъезде едва ли слышал это имя, а при своем возвращении нашел его уже знаменитым. Овидию было тогда тридцать лет, т. е. он был на один год старше Тиберия; он родился в Сульмоне в 43 г. до Р. X. [113] и происходил из очень зажиточной всаднической семьи. [114] Его отец, богатый самнийский землевладелец, был италийцем старого закала, врагом литературы, которую называл inutile studium, [115] и, следуя современной моде к традициям, хотел также участвовать в великой римской реставрации, начатой Августом. Он заставил своего сына изучать право и красноречие, женил его очень молодым [116] и рассчитывал заставить его избрать себе политическую карьеру, чтобы сделать из него магистрата и сенатора. Но эти усилия остались тщетными, ибо молодой человек упорно сопротивлялся им. Одаренный изящным литературным вкусом, тонким и живым, хотя поверхностным, воображением, удивительной легкостью ума и чудесным талантом писать стихи, Овидий изучал не право, а поэзию; он женился, с тем чтобы почти сейчас же развестись, и вновь женился, чтобы опять развестись, [117] он был triumvir capitalis [118] и decemvir stlitibus indicandis; [119] но едва он сделал свои первые шаги на политическом поприще, как возмутился против отцовского авторитета, традиции и всей политики Августа. Без сожаления отказавшись от сенаторского звания, он очень быстро вернулся к своим дорогим музам и только что опубликовал первый том своих стихотворений, пять первых книг Amores, [120] в которых давал полную свободу своему таланту. После старательного и однообразного совершенства, изысканной нежности, идеального благородства Вергилия, после еще более старательного и сложного совершенства, философской глубины, противоречия и иронии, мучивших Горация, с этим молодым поэтом в латинскую литературу проникает новая сила, в которой отражается его эпоха, как огромное неподвижное небо отражается в текучих водах реки; эту силу можно назвать гениальным легкомыслием. Содержание и форма — все было легко в этой поэзии, которая ничем не пренебрегала и ничто не считала вульгарным. Овидий прежде всего хотел избежать одновременно утомительного и торжественного однообразия употреблявшегося Вергилием гекзаметра и трудного разнообразия размеров Горация. Для своих стихотворений он избрал элегические двустишия, которыми владел с элегантностью и мерой. К тому же сюжет трактовался легко; он не вводил в него ни философии, ни морали, ни политических и социальных забот своей эпохи; примешивая к условным мотивам истинные факты и к литературным воспоминаниям воспоминания личные, он описывал галантную жизнь высших римских классов вокруг героини, которую называет Коринной и которая была его возлюбленной. Существовала ли эта возлюбленная с ее красивым греческим именем и насколько соответствуют действительности те приключения, в которых участвует поэт, трудно сказать, но его описания так живы, что имеют полное правдоподобие.
113
Ovid Trist., IV, X, 6: Cum cecidit fato consul uterqui pari.
114
id., II, 113; IV, X, 6.
115
Ibid., IV, X, 21.
116
Ovid. Trist., IV, X, 69: раепе mihi puero.
117
Ibid., 69 сл.
118
Ibid., 33.
119
Ibid., II, 94.
120
Teuffel-Schwabe. Geshichte der romischen Litteratur. Bd 1. Leipzig., 1890, 563, § 2.
"Amores"
13 г. до P.X
Ложны ли эти описания или действительны, значение сочинения от этого не меняется. Чтобы понять его, нужно вспомнить эпоху, в которую книга была написана, опубликована, читаема и вызывала восхищения; нужно заметить, что она прославила имя автора вскоре после того, как Август утвердил lex de maritandis ordinibus и lex de adulteriis coercendis. С элегантностью и непринужденностью поэт все время косвенно насмехается над этими грозными законами, над всеми внушившими их идеями и чувствами, над бывшим тогда в почете традиционализмом. Здесь, чтобы описать Амура, торжествующего над благоразумием и стыдливостью, он забавно пародирует описание одной из наиболее торжественных церемоний римского милитаризма — триумфа победителей; [121] там он говорит нам, что Марс отправился на границу, и, толкуя по-своему и не без иронии легенду об Энее, сюжет великой религиозной поэмы Вергилия, утверждает, что Рим должен быть городом Венеры и Купидона, так как основан Энеем, сыном Венеры; [122] в другом месте он дерзко проводит параллель между войной и любовью, что должно было заставить задрожать Тиберия от негодования:
121
Ovid. Amores, I, II, 27 cл.
122
Ibid., I, VIII, 41–42.
Поэтому он столько же хвалит тех, кто ухаживает за красивыми римскими женщинами, как и тех, кто сражается с германцами на берегах Рейна:
Пусть же всяк тот замолчит, кто любовь называет бездельем. [124]В одном стихотворении поэт встречает свою возлюбленную на празднике, куда она пришла вместе со своим мужем; [125] в другом он описывает любовное свидание в жаркий летний полдень. Коринна тайком входит в полутемную комнату, и Овидий, не щадя подробностей, доходит до момента, когда
123
Ibid., I, IX, 1.
124
Ibid., 31.
125
Ibid., I, 4.