Август и великая империя
Шрифт:
В третьем стихотворении он сокрушается, что в момент гнева дал своей красавице пощечину; [127] он перечисляет муки долгого бесполезного ожидания ночью у дверей своей подруги; [128] он изо всех сил разражается упреками против прекрасных дам, чье сердце не совсем бескорыстно; [129] он теряется в сладострастном описании волос своей возлюбленной; [130] он также очень открыто хвалится, что не стремился к «пыльным наградам» полководцев, не изучал право, а, напротив, приобрел бессмертную славу своими стихами; он утверждает, что эта слава прочнее и благороднее всех других; [131] но он признается, что эпическая поэзия, в роде поэзии Вергилия, — слишком тяжелая работа, превышающая его силы. Он предпочитает в своих стихотворениях говорить о любви: [132]
126
Ibid., I, 5.
127
Ibid., I, 7.
128
Ibid., I, 6.
129
Ibid., I, 8; I, 10.
130
Ibid., I, 14.
131
Ibid., I, 15.
132
Idid., II, 1.
…………………………………………………………………
Лавр триумфальный, спеши увенчать мои кудри победно: В наших объятьях, смотри, вот та Коринна сама, Что охраняли и муж, и привратник, и крепкие двери, Чтобы искусством врагов взятою быть не могла, [134]133
Ibid., II, IV, 1–3.
134
Ovid. Amores, II, XII, 1–3.
Поэт так мало заботится о законе de adulteriis, что под предлогом ссоры с ревнивым мужем выступает с косвенными нападками на этот закон. Пусть читатель прочтет четвертую элегию третьей книги, и он сам увидит, не должны ли были современники, посреди этих споров о выгодах и неудобствах закона de adulteriis, к которым давали повод скандальные процессы, смотреть на мужа, желающего принудить к верности свою жену, как на олицетворение ужасного закона. Фантазия поэта свободно отдается этим живым и колоритным описаниям, которые мы еще и теперь читаем с удовольствием; но в эпоху, когда были написаны эти стихотворения, каждая из этих насмешек была преступлением. Прелюбодеяние, описываемое Овидием с таким талантом, должно было наказываться изгнанием и конфискацией имущества. Эти стихотворения были поэтому отважным опытом разрушительной литературы, подрывавшей реставрацию государства, предпринятую Августом.
Овидий и знать
Тем не менее Овидий написал эти стихотворения, вызвавшие восхищение высшего общества! Дион совершенно точно говорит нам об этом: общественное настроение было теперь склонно к снисхождению и терпимости. Если бы партия поклонников традиции была еще так же сильна, как в предшествующие годы, то Овидий не написал бы эту книгу тотчас же после издания законов, как бы в качестве комментария к ним, и никто не осмелился бы ею восторгаться. Овидий, напротив, был принят почти во всех знатных домах Рима: в доме Мессалы Корвина, который постоянно одобрял его; [135] в доме Фабия, [136] в доме Помпония, [137] и нельзя сказать, бывал ли он уже в доме Августа. Можно было поэтому видеть много признаков, что, спасшись от окончательного уничтожения во время гражданских войн, римская аристократия, казалось, желала умереть от медленного самоубийства в физическом и моральном бездействии и сладострастии. Овидий олицетворял эти силы, которые снова начали действовать в новом поколении, по мере того как мир изглаживал воспоминания гражданских войн и египетское влияние все усиливалось. Перед лицом возрождавшейся распущенности Август не мог не сознавать необходимости в более действенном средстве, чем законы и разговоры. Для римлянина, чей дух был полон традиционных идей, лучшим средством казалось возвращение к политике завоеваний. Римская аристократия по природе сохраняла все интеллектуальные и моральные качества, которые старались теперь возбудить искусственными средствами, пока имели случай применять их в войнах и на дипломатическом поприще. Закованная в свои традиции, как в латы, она могла сопротивляться всем разрушительным силам, пока должна была военным и дипломатическим путем вести опасную политику расширения империи. Но эти латы изнашивались и сами падали теперь, когда такая политика не была более необходимой. Окончательный мир, конец политики расширений атрофировали старую энергию знати. Теперь, когда было достигнуто известное примирение между партиями и классами, когда финансы несколько поправились и Рим снова мог решиться на трудные предприятия, нельзя было колебаться пуститься на них не только с целью увеличения империи, но и с целью укрепления внутренней дисциплины.
135
Ovid. Ex Ponto, I, VII, 27 сл.
136
Ibid., III, III, 1 сл.
137
Ibid., I, 6; II, 6; IV, 9.
Поэтому Август, после пятнадцати лет мира, сделался, как мы сказали бы теперь, милитаристом, но умеренным и благоразумным, каким он был во всех своих поступках. В числе причин, унижавших аристократию, делавших ее ленивой и любящей удовольствия, был мир, отнимавший у нее всякий случай выполнить подвиги; поэтому ей нужно было открыть новое поле действия и славы, чтобы молодые люди научились воевать, а не только писать стихи и строить богатые виллы на берегу моря. Война с Германией должна была быть прекрасным лекарством, чтобы победить изнеженность, ослаблявшую новое поколение, и наиболее действенным противоядием против эротического напитка, подносимого аристократической молодежи в стихотворениях Овидия. Не нужно забывать, что если по окончании гражданских войн должно было выступить с аристократической реставрацией государства, то главным образом потому, что аристократическая конституция составляла неотделимую часть военной организации. Чтобы быть сильной, империя нуждалась в армии, а где, как не в аристократии, можно было искать генералов и офицеров? Настоящей школой, где последние приготовлялись к войне, была аристократическая фамилия, так как тогда не существовало военных училищ. Если бы вымерла аристократия, то армия была бы, так сказать, обезглавлена. Поэтому неудивительно, что Август, на которого было возложено Италией сохранить старую знать, составлявшую лучшую защиту республики, пришел к мысли, что мир, наконец, сделал ее слишком ленивой и что ее способность выполнять свою историческую обязанность может быть возвращена только военной службой, особенно в эпоху, когда поэты, подобно Овидию, призывали ее к любви и наслаждению.
Август в Риме. Реформа сената
13 г. до P.X
Немедленно по возвращении в Рим Август посреди других, менее важных занятий принялся за подготовление завоевания Германии, и за борьбу с возрастающим распадением аристократической конституции. Он начал с того, что дал пример уважения к конституции, отдав сенату подробнейший отчет во всем, что он совершил в свое отсутствие из столицы. [138] Потом он предложил, мы не знаем точно, сенату или комициям, военную реформу, отвечавшую различным требованиям солдат, очевидно, с целью подготовить легионы к опасностям и утомлениям, ожидавшим их в Германии. Закон точно определял некоторые главнейшие условия военной службы, которые до тех пор регулировались только очень неопределенными обычаями, что часто позволяло правительству слишком долго удерживать солдат под знаменами и злоупотреблять их службой. Новый закон окончательно определял время военной службы в 16 лет для легионеров ив 12 лет для преторианцев; по истечении этого времени те и другие получали в награду не только земли, но и деньги, сумма которых нам неизвестна. [139] Он освятил, наконец, начатый Цезарем театр и в память своего племянника дал ему имя театра Марцелла, [140] без сомнения, стараясь этим благочестивым воспоминанием смягчить неутешную скорбь Октавии. Но, с другой стороны, он дал понять, что принадлежность к его фамилии сама по себе не приносит высокого общественного положения, как в восточных династиях. Тиберий во время игр, данных народу по поводу его возвращения, приказал сесть рядом с Августом на месте, назначенном для консулов, Гаю, усыновленному Августом сыну Агриппы и Юлии, которому было только семь лет, и весь народ поднялся, приветствуя его бурными рукоплесканиями. Август публично выразил порицание и Тиберию, и самой публике. [141] Он не старался противиться снисходительности общественного мнения к прелюбодеянию, ибо эта снисходительность позволяла избежать многих скандалов и слишком суровых наказаний; [142] впрочем, он и lex de adulteriis предложил вопреки своему желанию. Но он старался найти лекарство против старческой дряхлости сената, прибегнув к энергичным мерам вынужденного зачисления в сенаторы. Он пересмотрел список всадников; выбрал из них молодых людей менее тридцати пяти лет и приказал произвести тщательное расследование об их здоровье, состоянии, способностях и честности; он сам удостоверился во всем этом, собрал свидетельства об их жизни и предложил каждому клятвой подкрепить или опровергнуть результаты расследования; и тех, которые казались ему обладающими здоровьем, состоянием, уважением, необходимым образованием, «их он принудил», как говорит Дион, [143] «вступить в сенат», угрожая в противном случае изгнанием из всаднического сословия. Таковы были меры, принятые тем человеком, которому все историки приписывали проект основать монархию! Вместо того чтобы сидеть сложа руки и позволить сенату и аристократии прийти в полный упадок, чтобы со временем оказаться вместе со своей семьей господином Рима, Италии и империи, он, напротив, прилагал все старания придать силу истощенной аристократии и поднять авторитет сената, т. е. придать новые силы тем, кто тогда, как и всегда, был главным препятствием к основанию монархии. Но Август, подобно всем своим современникам, не мог даже представить, чтобы по главе римского мира не стоял его славный сенат и его великая аристократия.
138
Dio, LIV, 25.
139
Dio, LIV, 25.
140
Ibid., 26.
141
Ibid., 27; Sueton. Aug., LVI.
142
Это доказывают, как увидим, меры, принятые в следующем году. См.: Dio, LTV, 30.
143
Ibid., 26.
Планы завоевания Германии
Наконец, когда вернулся Агриппа, Август вместе с ним выработал оригинальный и остроумный план военных действий, идея которого, без сомнения, принадлежала Агриппе. Дело шло о вторжении в Германию по Эмсу и Везеру. Главным препятствием для вторжения в Германию было отсутствие дорог, принуждавшее делить армию и подвергаться таким образом неожиданным нападениям и засадам. Большие реки предлагали широкие, удобные и великолепные пути сообщения, по которым многочисленные армии могли спокойно проникнуть в самое сердце неприятельской страны, везя с собой все необходимое, военные припасы и провиант. [144] Дело шло только о том, чтобы построить достаточное число кораблей. Из Северного моря две армии
144
У Диона (UV, 32) есть неясное упоминание о первой экспедиции Друза в 12 г. к берегам Северного моря. Страбон (VII, 1, 3) нам передает, что Друз поднялся на кораблях вверх по течению Эмса, не говоря, правда, когда, но, конечно, это было в 12 г., так как это единственный год, когда историки говорят о морской экспедиции Друза. Историки склонны рассматривать эту экспедицию как первую часть плана войны, целью которой было покорение фризов и прибрежных племен. Но очевидно, что покорение фризов и прибрежных жителей гораздо менее важно, чем главная цель войны, завоевание внутренней Германии. Трудно было бы объяснить, что для такого незначительного результата Друз приказал бы рыть канал, бывший гигантской работой, и построил большой флот, и почему он подвергался затем опасностям плавания по Северному морю. Такие работы должны были иметь более обширную цель, и мы знаем из Тацита, что эта цель была указана мною выше. Он действительно говорит нам, что Германик в 16 г. после P. X. попытался выполнить план своего отца; Ann. II, 8: precatusque Drusum patrem, ut se eadem ausum… juvaret; a ранее (II, 6) он изложил план Германии, как раз тот, который мы приписываем Августу и Агриппе: Germanos… juvari silvis paludibus, brevi aestate et praematura hieme; suum militem haud perinde vulneribus, quam spatiis itinerum, damno armorum adfici… longum impedimentorum agmen, opportunum ad insidias, defensantibus iniquum. At si mare intretur, prom ? ta m ipsis possessionem et hos li bus ignotam: simul bellum maturius incipi legionesque et commeatus pariter vehi, integrum equitem equosque per ora et alveos fluminum media in Germania fore.
Глава IV
„Наес est Italia diis sacra“
Италийская буржуазия. — Литература и юриспруденция. — Август и Ills respondendi. — Лабеон. — Кассий Север и новое красноречие. — Долина По. — Причины ее благосостояния. — Прогресс земледелия и промышленности в долине По. — Центральная Италия. — Бедность и упадок южной Италии. — Италийская буржуазия и Август.
Италийские средние классы
Таким образом, Август вновь занял римскую аристократию, восстановленную после гражданских войн, великим дипломатическим и военным предприятием, подобным тем, за которые с таким успехом брались в предшествующие годы. Сколько событий зависело от этого предприятия! Римская аристократия в течение веков приобрела свое значение, богатство и могущество благодаря ловкой дипломатии и счастливым войнам, поработившим, ограбившим и разрушившим столько царств и государств. В течение столетий она распространила свое господство на Рим, Италию и бассейн Средиземного моря. Но способна ли она была сделать из Галлии и Германии орудие новой славы и силы, как уже сделала из Македонии, Малой Азии, Сирии и других больших провинций? Это новое доказательство должно было быть решительным; ибо рядом с аристократией, которая могла представлять в будущем политику расширения, в Италии быстро складывался другой класс, который, напротив, стремился к внутреннему развитию и хотел реорганизовать и эксплуатировать завоеванную империю вместо ее увеличения, пользуясь всеми средствами, которыми человек пользуется при работе над материей и духом: торговлей и религией, промышленностью и администрацией. Средний класс земледельцев, купцов и ученых, образовавшийся в Италии в последнее столетие посреди стольких кризисов на всем полуострове, довел до конца дело, которое он начал во времена Гракхов. В течение пятнадцати последних лет численность, образованность и богатство этого класса возросли настолько, что аристократия не могла более руководить его умственной, нравственной и экономической жизнью. Высшие формы образованности, поэзия, история и философия еще были под влиянием аристократии в силу покровительства, которое она им оказывала, следуя примеру Августа, Мецената и Агриппы. Из молодых людей, принадлежавших к умеренно зажиточным семействам, которые учились во время революции и хотели быть писателями и философами, никто не выказывал более той совестливости, которую защищал Гораций в своих Посланиях. Число домогавшихся покровительства Августа или какого-нибудь вельможи становилось, напротив, слишком значительно. Не только Август, но всякий знатный богач, имевший средства содержать и кормить литераторов и ученых, превращался в глазах интеллигентных бедняков в полубога, достойного почти религиозного почитания. [145] Август, не желая того, сделался судьей в литературных вопросах, ибо все желавшие приобрести его расположение старались отгадать его вкусы и написать вещи, которые ему понравились бы. Так как он всегда мечтал о создании национального театра, то все хотели писать трагедии или комедии и изучать драматическое искусство. [146]
145
Ovid. Ex Ponto, I, IX, 35:
146
Hor. Epist., II, I, 219 сл.
Литература и юриспруденция
13 г. до P.X
Но если лирика и драма, которые мало служили целям управления, оставались в руках знати, то два других рода ученых занятий, которые являлись гораздо более важными орудиями господства: красноречие и юриспруденция — попали (отчасти, по крайней мере) в руки образованных людей среднего класса, преобразовавших их и даже пользовавшихся ими против аристократии. Август, как мы видели, возродил закон Цинция, запрещавший получать вознаграждение за оказание юридической помощи. Этот закон был одним из основных законов аристократического строя, ибо, препятствуя образованию класса профессиональных адвокатов, он делал адвокатуру гражданской обязанностью и монополией богатых классов. Но трудность и число процессов уже давно возрастали вместе с запутанностью законов и развитием социальной и экономической жизни, а число знатных фамилий уменьшилось вместе с временем, которое они могли отдавать юридическим делам. Чтобы защищать дела, или respondere, cavere, scribere (таковы были три функции юриста), недостаточно было, как некогда, знать три или четыре юридических правила; теперь была необходима совершенно специальная подготовка и долгое и трудное обучение. Но много молодых людей следовало примеру Овидия и отказывалось от юриспруденции ради более привлекательных занятий. [147] Римская аристократия, предназначенная управлять миром, не могла более обсуждать и судить все процессы Италии. Многие поэтому были вынуждены прибегать к профессиональным адвокатам, которым нужно было платить и от которых lex Cincia не мог очистить Италию; действительно, в случае процесса предпочитали найти наемного адвоката, чем остаться без заинтересованного защитника. [148]
147
Гораций (Epist., I, III, 23 сл.) показывает нам, что юриспруденция в его эпоху была одним из занятий, которым отдавались образованные классы, что объясняет упадок древнего patrocinium’a аристократии: Seu linguam causis acuis seu civica iura Respondere paras seu condis amabile carmen…
148
Например, тот Торкват, которому Гораций адресовал пятое послание первой книги, был, по-видимому, одним из профессиональных адвокатов, сделавшихся столь многочисленными, как доказывает нам, впрочем, попытка сделать более действительным lex Cyncia.
Было еще другое, не менее важное, затруднение. Август до такой степени был выше всех сенаторов по своей популярности, своему богатству и влиянию, что бесконечное число людей обращалось к нему или за советом или чтобы иметь его своим защитником: все его ветераны, все его колонисты, все те, кто помещал его изображение в число своих богов — Ларов, считали себя вправе прибегать к нему во всех своих процессах, даже самых незначительных, как к всеобщему провидению. Все эти просьбы ставили Августа в затруднительное положение. Он не мог удовлетворить столько просьб и не хотел монополизировать то, что согласно традиции было одной из наиболее древних привилегий знати; он не был, впрочем, достаточно опытен в законах, чтобы быть в состоянии отвечать на все предлагавшиеся ему вопросы. Чтобы избавиться от такого положения, Август придумал, наконец, поручить известному числу опытных юристов — вероятно, сенаторов — respondere, т. е. давать ответы вместо него всем обращающимся к нему с юридическими вопросами. [149]
149
Так, по моему мнению, нужно истолковать знаменитое место Дигест, I, II, 47:…Primus Divus Augustus, ut maior juris auctoritas haberetur, constitult ut ex auctoritate eius responderent. Этот вопрос de jure respondendi довольно темен. Помпоний, по-видимому, не отдавал себе ясного отчета в исторических превращениях, которым подвергался этот институт, и при самом начале он показывает нам его в форме, слишком похожей на ту, которую он имел в его время. Мне кажется невозможным, чтобы jus respondendi был разрешен уже при Августе. Если бы это было так, то совершенно было бы необъяснимо, как Калигула (Sueton. Calig., 34) возымел мысль принять решение, ne qui respondere possent, praeter eum. Кроме того, теория и практика юриспруденции были в знати слишком древней традицией, для того чтобы Август, так старавшийся приобрести расположение знати, мог думать грубо уничтожить традицию в той области, где не было крупных политических затруднений и где, напротив, переплеталось столько частных интересов всех классов. Антистий Лабеон respondebat, но трудно предположить, чтобы этот строгий консерватор, не пожелавший даже принять консульское звание по милости Августа, был одним из тех, которые давали юридические указания ex auctoritate Августа. Ничто также не указывает нам, что responsa юристов, говоривших ex auctoritate Августа, имели законную силу: это не могло быть, ибо произвело бы революцию во всей римской юридической организации, а мы не встречаем ее в эпоху Августа. Реформу Августа можно объяснить как средство, к которому он прибегнул для выполнения принадлежавших ему, как и всякому патрицию, традиционных юридических обязанностей, которые для него, как человека знаменитого и малоопытного в юриспруденции, были особенно тяжелы. Он сделал для давания советов то, что, согласно текстам, сделал для присутствия в процессах: когда он не мог лично выполнить эту обязанность, он поручал исполнение ее кому-нибудь из своих друзей. Не нужно забывать, что в глазах народа все знатные римляне считались знатоками законов, что если некоторые из знатных занимались специально изучением юриспруденции, то почти ко всем из них простой народ обращался с юридическими вопросами и что особенно много обращались к Августу. Юристы, которым Август поручал вместо себя давать ответы, были, по моему предположению, сенаторами, ибо относительно Мазурия Сабина Помпоний отмечает, что он был всадник, так что его положение было необычно. Возможно, что этим средством Август хотел помочь сенаторам спасти свои привилегии.