Август и великая империя
Шрифт:
Лабеон
Решение было остроумно; но оно, так же как и увеличение числа профессиональных адвокатов, доказывало, что аристократия выпускала из своих рук могущественное орудие власти. Она, без сомнения, еще насчитывала в своей среде великих юристов и ораторов: между юристами самыми ученым и глубоким был Марк Антистий Лабеон; между ораторами, не считая Мес салу и уже престарелого Азиния Поллиона, были Луций Аррунций, Квинт Атерий, Павел Фабий Максим, которые готовились домогаться консульства на 11 г., оба сына Мессалы, шедшие по следам своего отца, и сам Тиберий. Но если Лабеон был самым талантливым, самым мудрым и самым уважаемым из современных ему юристов, то он не был самым влиятельным. Слишком суровый, слишком привязанный к своим аристократическим принципам, он упорно отказывался признавать новые тенденции законодательства Августа, которые находил слишком революционными, и, несмотря на приглашение принцепса, отказался даже выставить свою кандидатуру в консулы. [150] Он предпочитал занятия чистой наукой профессиональной деятельности и проводил около полугода в деревне, [151] ще составил ту знаменитую библиотеку, в которую входило более четырехсот юридических сочинений и которая должна была передать его имя потомству. [152] Не с ним поэтому мог советоваться Август о юридических вопросах, когда нуждался в помощи юриста, например, во время подготовки социальных законов. Его советником по юридическим делам был Атей Капитон, сын центуриона Суллы, менее ученый и менее известный, чем Лабеон, но старавшийся ввести в традицию необходимые новшества. Таким образом, уважение и власть разделились, как случается всегда, когда аристократия слабеет, и если юрисконсульт знати получает уважение, то юрисконсульт новых классов приобретает власть. Еще более важно, что новое суровое применение legis Cinciae принуждало знать бесплатно защищать в суде средние и бедные классы, но нисколько не обеспечивало за вельможами того, что ранее было истинным вознаграждением за бесплатный patrocinium, — привилегии быть обвиняемыми и защищаемыми своими равными. Побуждаемые ненавистью и злобой, порожденными их раздорами, а также желанием придать новую силу законам, высшие классы слишком ободрили своих членов обвинять друг друга. Со всех сторон появлялись незнатные и честолюбивые выскочки из среднего класса, которые, пользуясь новыми ораторскими методами и злоупотребляя принципом равенства всех перед законом, нападали на знать.
150
Тацит (Ann., III, 75) говорит нам, что Лабеону помешала сделаться консулом оппозиция Августа; но Помпоний (Dig., I, II, 47) говорит нам: Labeo noluit, cum offerretur ei ab Augusto consulatus (т. e. кандидатура). Мы видели ранее, с каким трудом Август мог победить отвращение знати к занятию магистратур, поэтому более вероятной кажется версия Помпония. Август не мог бы воспротивиться кандидатуре такого человека, как Лабеон, в то время, когда энергичные люди были так редки. Вели Лабеон не принял предложения, то потому, что хотел заняться своими научными работами. Мы видим уже здесь пример того образа действий, при помощи которого Тацит систематически извращает факты с целью представить последующих императоров в
151
Pomp. Dig., I, II, 2, 47; Aulus Gellius, XIII, X, 1.
152
Pomp. Dig., I, II, 2, 47.
Кассий Север и новое красноречие
13 г. до P.X
Творцом и учителем этого нового красноречия был некто Кассий Север, которому в это время было только тридцать лет. [153] Незнатного Север происхождения, [154] умный, красноречивый и очень честолюбивый, он, не будучи в силах нажиться даровой защитой бедняков, возымел мысль приобрести деньги путем обвинения богатых, заставляя их платить себе за отказ от обвинения или пользуясь той частью имущества обвиненных, которую закон предоставлял обвинителю. [155] Всякий раз, как возникало громкое дело против богатого человека в силу legis de adulteriis или другого закона, одно из тех обвинений, от которых обычно отказывались по дружбе или по собственному достоинству выдающиеся ораторы знати, Кассий Север всегда был готов взяться за него. Было ли обвинение серьезно или фантастично, имело ли оно действительное основание или было порождено смешными сплетнями, он поддерживал его с одинаковой силой и без зазрения совести эксплуатировал злобу и предубеждения средних классов против аристократии. [156] Рим, привыкший видеть блестящие потоки аристократического красноречия, чистого, точного, логического, хотя иногда немного холодного, еще не видывал такого густого, желтого, кипевшего серного [157] потока вулканической грязи, какими были обвинения Кассия. Вместо документов Кассий выставлял оскорбления и насмешки, доказательствам противопоставлял экстравагантные выдумки, невероятную клевету, реалистические описания, производившие впечатление подробности, словом, все то, чем можно оглушить грубые умы, едва привыкшие рассуждать. [158] Этот контраст можно сопоставить с тем, какой существует теперь между серьезными журналами, где стараются быть точными и осмотрительно рассматривать вопросы, не оскорбляя своих политических противников, и уличными листками с их скандалами, громкими заглавиями и экстравагантными изобретениями, возбуждающими и эксплуатирующими самые низкие страсти наиболее многочисленных классов с целью собрать деньги из этой грязи. Доказательством слабости аристократии было то, что она, державшая, как казалось, в своей власти империю, сенат, магистратуру, не могла убить эту бешеную собаку, которую повсюду боялись и лаю которой старались подражать. Обвиненные им с трудом находили кого-нибудь из своих друзей, кто хотел бы или умел помериться с ним силами. Жалкое красноречие Кассия Севера вполне отвечало только потребностям масс, охваченных подозрением, что знать всегда склоняет на свою сторону чашу весов в процессах не разумными доводами, а благодаря богатству и славе. Эта изнеженная аристократия так страшилась быть заподозренной в пристрастии, что, чтобы избежать забот, многие из знати предпочитали время от времени приносить кого-нибудь из своих в жертву народной злобе. Популярность оратора служила извинением для того, чтобы переносить бездельника. Его боялись, действительно, все, в том числе и сам Август, которого сильно тревожила эта общая подозрительность, особенно в громких процессах. Отказывая в юридической помощи своим друзьям, он пренебрегал бы освященной традицией обязанностью; предоставляя же ее, он, казалось, изменяет к слишком большой выгоде для защищаемой им стороны условия судебного состязания. Вмешательство Августа в процесс в качестве патрона одной из сторон произвело бы давление, несправедливое в глазах общества, обработанного Кассием Севером и желавшего, чтобы время от времени кто-нибудь из знатных был осужден, даже если он был невиновен, с целью уравновесить многочисленные оправдания настоящих преступников. Поэтому Август был вынужден прибегать к бесчисленным уловкам, чтобы избежать такого положения. [159]
153
Pomp. Dig., I, II, 2, 47.
154
Tacit. Ann., IV, 21:…sordidae originis.
155
Ibid.: bonis exutus… Кассий приобрел деньги, и так как (Seneca. Controv., III, Praef. 5) он никогда не выступал защитником, а всегда обвинителем, то это его богатство должно было иметь указанное нами происхождение.
156
Tacit. Ann., I, 72: primus Augustus cognitionem de famosis libeillis… tractavit, commotus Cassii Seven libidine, qua viros feminasque illustres procacibus scriptis diffamaverat.
Так как Кассий был оратор, то эти iibelli могли быть только обвинительными речами. Таким образом доказано (и это будет подтверждено скоро фактами), что его обвинения были направлены особенно против viros feminasque illustres. Так можно объяснить immodicas inimicitias, о которых говорит Тацит (IV, 21).
157
Tacit. Dialog., 19: anti quorum admira tores… Cassium Severum… primum affirmant flexisse ab ista vetere atque directa dicendi via.
158
Ibid., 26: plus viri habet quam sanguinis; primus enim, contempto ordine rerum, omissa modestia ac pudore verborum, ipsis etiam quibus utitur armis inccmpositus et studio feriendi plerumque deiectus, non pugnat sed rixatur. Quint., X, 1, 117: acerbitas mira et urbanitas et fervor; sed plus stomacho quam consilio dedit.
159
См. Dio, LV, 4; Sueton. Aug., 56. — Мы далее скажем о процессе Аспрены, который показывает затруднительное положение Августа.
Долина По
13 г. до P.X
Красноречие Кассия Севера является, таким образом, доказательством всевозраставшего упадка римской аристократии. Могущественная аристократия никогда не позволила бы так обращаться с собой. Ее внутренние ссоры, ее леность, ее слишком исключительная преданность литературе, ее вкус к спокойной жизни, которую она теперь ставила выше своего престижа, ее численное уменьшение делали то, что римская аристократия даже не смела открыто противодействовать Кассию Северу в том городе, где она издавна была могущественной и высокомерной. Поэтому ей было совершенно необходимо снова приобрести силу и влияние в крупном дипломатическом и военном предприятии, чтобы оказать противодействие средним классам, выразителем опасной злобы которых был Кассий Север. Выпрашивая или расхищая целое столетие земли крупных собственников и государства, разграбляя храмы и сокровища во всех областях империи, перенеся столько войн и революций и сделав такое значительное усилие для своего образования и для развития торговли, этот класс начал тоща собирать первые плоды стольких трудов и опасностей. Первое затруднение, смущавшее агрономов, политиков и экономистов предшествующего поколения, затруднение, так хорошо изученное Варроном в его трактате о земледелии, было по преимуществу экономической проблемой: как жить на широкую ногу во всех городах среднему классу, буржуазии, на доходы с земельной собственности средней величины, обрабатываемой колонами и рабами; как восстановить в этих поместьях более постоянное соотношение между ценой продуктов и издержками обработки? С помощью умственного труда, а также благодаря стечению непредвиденных обстоятельств это затруднение, по крайней мере отчасти, наконец разрешилось почти во всех странах, хотя в различных размерах.
За исключением еще дикой Лигурии, наиболее благоприятствуемой частью империи была северная Италия, долина По, между Апеннинами и Адриатическим морем. Два столетия протекли с того времени, как первый великий вождь демократической партии, Гай Фламиний, принудил аристократию завоевать обширную равнину, которая лежала у подошвы Альп, покрытая дубовыми лесами, обширными болотами и красивыми озерами, населенная кельтскими деревнями, изборожденная во всех направлениях быстрыми реками, катившими в своих песках золото Альп, и прорезанная рекой, казавшейся римлянам, привыкшим к небольшим речкам центральной Италии, чудом. Если два столетия спустя еще не все болота были осушены [160] и обширные леса еще покрывали часть страны, [161] то кельтские и лигурские деревни почти повсюду исчезли; от прежних жителей осталось одно воспоминание в названиях местностей. Вся долина По с одного края до другого была теперь усеяна как бы Римами в миниатюре, имевшими все одну маленькую латинскую душу. Войнами, революциями, основанием колоний, последовательной уступкой латинских и гражданских прав, наконец, ловкой политикой Риму удалось по всей долине выполнить чудесное изменение языка, нравов, идей и учреждений. Постепенно, под возрастающим влиянием Рима, богатые фамилии усвоили латинские нравы и имена, обучились латинскому языку, приобрели честолюбие составлять часть маленького муниципального сената, быть избираемыми народом на городские должности, иметь кого-нибудь из своих членов квестором, эдилом, дуумвиром и кватуорвиром города.
160
Strabo, V, I, 5.
161
Ibid., 12.
Причины благосостояния долины По
Романизация долины По была, таким образом, выполнена; lex Pompeia 89 г. и великий муниципальный закон Цезаря имели на стояния севере Италии счастливые результаты: уже в течение целого столетия экономическая эволюция страны создала в ней многочисленную буржуазию зажиточных собственников, имевших достаточно желания и честолюбия, чтобы привести в действие принесенные Римом муниципальные учреждения. Возникнув сто лет тому назад, эта буржуазия особенно прогрессировала в течение последних пятнадцати лет, ибо теперь в этой обширной долине соединились все факторы материального благосостояния. Долина эта была не только плодородна, но и удобна для всяких культур; если на равнине были тучные пастбища, обширные леса, великолепные хлебные поля, то на холмах, в предгорьях Альп, можно было культивировать виноград и плодовые деревья. [162] Она повсюду была изборождена судоходными реками — По и его притоками, по которым легко было сообщаться с морем, т. е. со всем миром, ибо в эту эпоху сухопутный транспорт стоил очень дорого и был очень медлен. [163] Она вовсе не боялась столь гибельного в древности голода, потому что была уверена, что каждый год в изобилии соберет зерно низшего качества — просо, [164] этот маис древности, которого было достаточно для пропитания относительно густого населения [165] из свободных крестьян, колонов, обрабатывавших свои маленькие участки или снимавших в аренду земли крупных землевладельцев. [166]
162
Strabo, V, I, 4.
163
Ibid., 5; Plin. ?. ?., III, XXI, 1.
164
Strabo, V, I, 12.
165
Ibid.: ??’???????. V, I, 12.
166
Colonus в эту эпоху обозначал свободного крестьянина, арендующего с уплатой pensio земли более богатого землевладельца и обрабатывающего их. Колумелла говорит это со своей обычной ясностью, противополагая colonus и servus (I, 7): hi (земледельцы) vel coloni vel servi sunt soluti aut vincti. Comiter agat (землевладелец) cum colonis et avarius opus exigat quam pensiones. По поводу pensio coloni cm.: Dig., XIX, II, 54 pr., а по поводу lex locationis inter colonum et dominant cm.: Dig., XIX, III, 61. — Cm. также формулы завещаний, находящиеся в Dig., XXXIII, VII, рг.; эти формулы показывают нам, что колоны были свободными, так как в наследство помимо servi оставляют не колонов, а их reliqua, т. е. их долги землевладельцу. Если с таким определением колона сблизить два письма Плиния Младшего (III, 19 и IX, 37), то видно, что во II столетии крупные поместья северной Италии сдавались в аренду колонам, которые платили арендную плату то деньгами, то частью продуктов. В письме IX, 37, Плиний го ворот, что он хочет отказаться от первого рода уплаты аренды, а перейти ко второй. Это, правда, документ первой половины II столетия, но я думаю, что до известной степени им можно пользоваться для определения происходившего в эпоху, о которой идет здесь речь. Во времена Цезаря в Цизальпинской Галлии должно было быть большое число свободных крестьян, без чего нельзя было бы понять, как она сделалась наиболее важной областью для набора рекрутов. В северной Италии были только еще немногочисленные мелкие города, поэтому Рим должен был набирать своих солдат в деревнях. Несмотря на то что в последние тридцать лет города увеличились, положение дел, по-видимому, не изменилось значительно и в эпоху Страбона. Войны в Галлии, Альпах и Германии должны были привести в долину По много рабов, что доказывают надписи, но эти рабы употреблялись преимущественно в городах, а не в деревнях, и их число должно было быть ограниченным по сравнению с числом населения. Когда Страбон (V, I, 12) говорит, что в Цизальпинской Галлии есть большие города и густое население, то его слова относятся, главным образом, к сельскому населению. Распространение культуры злаков, а в особенности употребление в качестве пищи проса, является дальнейшим доказательством того же факта. С другой стороны, существование свободного населения из колонов поможет нам объяснить быстрый прогресс земледелия в долине По, о котором говорит нам Страбон и который засвидетельствован многочисленными признаками роста богатства в первом столетии. В противном случае нужно было бы допустить, что, несмотря на недостаток денег, от которого страдала тогда вся Италия и доказательством чего является вся политика Августа, Цизальпинская Галлия покупала в эту эпоху много рабов, что маловероятно. Мы говорим об эпохе, когда ценились земля и труд и когда начинали накапливаться крупные капиталы, а не о том времени, когда капиталы уже накоплены и могут эксплуатироваться. Богатели поэтому те области, которые располагали большим числом свободных работников.
Это население, достаточно густое, обладало всеми качествами кельтов, т. е. той европейской расы, которая имеет всего более жизненности и дарований, будучи воинственным, предприимчивым, трудолюбивым, умным и склонным к промышленности народом. Как в свое время Цезарь и триумвиры находили в уже латинизованных кельтах долины По солдат для галльских и гражданских войн, так теперь там не было недостатка в руках ни для земледелия, чтобы распахивать и обрабатывать земли, ни для промышленности, чтобы вводить новые искусства или усовершенствовать старые.
Изобилие капиталов в долине реки По
13 г. до P.X
Наконец, там был и некоторый избыток капитала. Часть драгоценных металлов, награбленных во всех областях империи во время капиталов гражданских войн, была перенесена в долину По многими цизальпинцами, отправившимися на войну бедняками и вернувшимися домой обогащенными добычей, а также ветеранами из других
167
Plin. N. Н., XXXIII, XXIV, 1.
Прогресс земледелия и промышленности в долине По
Здесь налицо были, таким образом, все условия, благоприятные для быстрого экономического развития: плодородие почвы, легкость сообщений, изобилие капиталов и многочисленное энергичное, развитое население. Средний класс улучшал земледелие, усовершенствовал старые отрасли промышленности, вводил новые и развивал торговые сношения. В Италии все еще наиболее ценилась шерсть из Милета, Апулии и Калабрии; но землевладельцы Цизальпинской Галлии, скрещивая и улучшая породы овец, были готовы соперничать с ними шерстью из Альтина, белой шерстью из Пармы и Мутины и черной шерстью из Поллентии. [168] В недавно завоеванных Альпах, в лигурских Апеннинах и в окрестностях Кебы (совр, Ceva) старались приготовлять сыр, который можно было бы вывозить даже в Рим. [169] Повсюду разводили большие плантации фруктовых деревьев, которые в предшествующие десять лет были ввезены с Востока, подобно вишневому дереву Лукулла, [170] и, как кажется, в долине По были сделаны первые попытки акклиматизировать в Италии персиковое дерево, которое ветераны Антония, без сомнения, принесли из Армении. [171] Повсюду в Цизальпинской Галлии принялись откармливать свиней, чтобы кормить Рим, и делать вино, чтобы спаивать варваров придунайских областей. По мере возрастания богатства в Риме все более и более нуждались в свином мясе, ибо в античном мире это было главной пищей простого народа; поэтому массу свиней привозили из долины По, где были чудные дубовые леса, в которых могли кормиться громадные свиные стада. Обогащение Рима способствовало, таким образом, развитию этой отрасли сельского хозяйства. [172] В долине По сбор винограда был наиболее обилен, и там были наиболее богатые виноторговцы и самые большие бочки, даже вошедшие в пословицу по своей величине. [173] Приготовленное там вино было, правда, самым обыкновенным, но его продавали варварам придунайских провинций, которые не были еще очень тонкими знатоками. Его перевозили в бочках на судах, спускавшихся вниз по По, переплывавших через Адриатическое море и выгружавшихся в Аквилее. Из Аквилеи его перевозили сухим путем до Навпорта, откуда по Саве оно доходило до Дуная. [174] Однако некоторые сорта вин северной Италии начинали также цениться богатыми римлянами и занимать место рядом со знаменитыми винами Греции и южной Италии. Ливия, например, пила только вино из Истрии. [175] Другим источником богатства для Цизальпинской Галлии был лес, на который отовсюду шли возрастающие требования ввиду развития мореплавания и роста городов. На горах рубили сосны, сплавляли их по речкам к По, потом по По и по fossa Augusta — каналу, который приказал выкопать, по-видимому, Август, они доходили до Равенны, откуда их вывозили во всех направлениях вплоть до Рима. [176] Некоторые страны, например Истрия, обогащались благодаря оливковым рощам. [177] С большой выгодой культивировали также лен. [178] Прежние индустрии, например железное дело в Коме [179] и шерстяное производство в Падуе, [180] были возобновлены и реорганизованы; круг покупателей расширился до Рима, куда Падуя продавала много ковров и плащей; [181] прочие отрасли промышленности, например керамика, которая начала развиваться в этой стране, делали быстрые успехи. Керамическая фабрика была устроена в Полезино Атиметом, чьи лампы продавались даже в Помпеях и Геркулануме. [182] В Acre и Поллентии изготавливали чаши, сделавшиеся знаменитыми; [183] фабрика Акона, бывшая, по-видимому, в долине По, вывозила в Транзальпинскую Галлию и в придунайские провинции свои изящные серые и желтоватые керамические изделия, [184] Фабрика Гн. Атея вывозила свои изделия в Нарбонскую и Транзальпинскую Галлии, но не вполне достоверно, что последняя фабрика находилась в Цизальпинской Галлии. [185] Наконец, города, расположенные вдоль Эмилиевой дороги: Турин, лежащий в том месте, где По делается судоходным, и Тицин, современная Павия, много выигрывали от торговых оборотов. Особенно процветала Аквилея, через которую велась вся торговля с дунайскими странами. [186]
168
Columella, VII. 2: Generis eximii milesias, calabras, apulosque nostri existimabant, earumque optimas tarentinas. Nunc gallicae pretiosores habentur etc. Cp. Strabo, V, I, 12.
169
Plin. N. H., XI, XCVII, 1.
170
Ibid., XV, 30.
171
К этому заключению нас приводит то обстоятельство, то во времена Плиния был сорт персиков, называвшийся gallica: Plin. N. Н., XV, XI, 1.
172
Strabo, V, I, 12.
173
Ibid.
174
См.: Strabo, V, I, 8 и IV, IV, 10. — Первый из этих текстов передает нам, что жившие на Дунае иллирийцы приходили в Аквилею для покупки масла и вина; второй указывает путь, по которому шли товары из Аквилеи к Дунаю. Поэтому вероятно, что большая часть вина, продававшегося в Аквилее иллирийцам, происходила из долины По, где, как также говорит Страбон (V, I, 12), его выделывали в большом количестве.
175
Рlin. N. Н., XIV, VIII, 1; см. также III, XXII, 2.
176
Nissen. Op. cit. Bd I. Berlin, 1883, 170; Bd 2. 1902, 252.
177
Plin. N. H.,XV, III, 2.
178
Ibid., XIX, I, 9.
179
Ibid., XXXIV, XI, 3.
180
Strabo, V, I, 7.
181
Ibid., 12.
182
Forcella. Le industria e il comraercio a Milano sotto i Romani. Milano, 1901, 26.
183
Plin. N. H.,XXXV, XLVI, 3.
184
Dechelette. Op. cit., 16.
185
Ibid., 31–41.
186
Strabo, IV, VI, 18.
Центральная Италия
13 г. до P.X
Вся эта торговля и промышленность вовсе не требовала вначале очень крупных капиталов, и приносимая ею значительная прибыль увеличивала зажиточность, главным образом, средней буржуазии во всей Цизальпинской Галлии. В центральной Италии земля, напротив, была менее плодородной, почва более неровной, реки более мелкими и не столь судоходными; население реже и менее трудолюбиво; опасность голода была там большей, и оттуда далее лежали большие варварские провинции. Единственной ее выгодой была близость к метрополии. Там не было больше крупных землевладельцев, живших далеко, и средний класс был там менее зажиточен и многочислен. Слишком изолированный [187] Пицен жил в основном продуктами своей плодородной территории; [188] Этрурия получала значительную прибыль от эксплуатации своих лесов [189] и знаменитых железных рудников острова Эльба. [190] В Арреции были керамические фабрики, существовавшие много столетий. Завоевание Галлии доставило им новых клиентов: богатые галлы желали следовать римской моде даже в домашней утвари. [191] Мраморные ломни возле Луны — современные каррарские — снова стали эксплуатироваться; Рим и другие города Италии требовали много мрамора для своего украшения, и мрамор из Луны, чистый и красивый, подобно греческому, мог конкурировать с последним благодаря легкости транспортировки. [192]
187
См.: Nissen. Op. cit. Bd 2, 411.
188
Strabo, V, IV, 2.
189
Ibid., V, II, 5.
190
Ibid., 6.
191
Dechelette. Op. cit., 10 сл.
192
Strabo, V, II, 5. — Ниссен (Italische Landeskunde, 285) утверждает с убедительными доказательствами, что около этой эпохи каррарский мрамор начал цениться и входить в большое употребление сперва в Италии, а затем во всей империи.
Бедность и упадок южной Италии
По мере движения к югу Италии большие леса, обширные пастбища, многочисленные стада, принадлежащие немногим очень богатым собственникам, делали население менее густым, а города менее цветущими, так что в них не могла жить средняя буржуазия. Кампания и окружающие земли образовывали как бы чудесный оазис, изобиловавший вином и маслом и в то же время выдающийся своей торговлей и промышленностью. В Путеолах везде слышался стук кузниц; [193] два наиболее знаменитых итальянских вина, цекубское и фалернское, выдерживались в амфорах, и там строили богатые римляне свои самые роскошные виллы. Обширный залив с его цветущими городами — Помпеями, Геркуланумом, Неаполем, Путеолами — гостеприимно открывался судам, приходившим с Востока и из Египта. Торговцы всех стран: сирийцы, египтяне, греки, латиняне — обогащались, ведя торговлю между Римом и Востоком, в особенности с Египтом [194] и Испанией. [195] Они строили себе прекрасные жилища в александрийском стиле, подобные найденным в Помпеях. Вне Кампании тут и там также встречались еще другие мелкие оазисы — города, окруженные оливковыми рощами или виноградниками, как Венафр [196] и Венузия, [197] и такие города, как Брундизий, имевшие какую-нибудь старую индустрию или какой-нибудь коммерческий доход. [198] Но повсюду в других местах, направо и налево по Аппиевой дороге, единственной большой проезжей дороге, были только обширные поместья, почти пустынные и обрабатывавшиеся лишь немногими рабами; обширные пустынные леса, эксплуатации которых мешало отсутствие дорог; брошенные участки argi publici, которые никто не хотел занимать; города, некогда цветущие, а теперь наполовину покинутые. [199] Менее наивные, чем современные итальянцы, древние жители южной Италии не строили себе иллюзий, которыми утешаются итальянцы двадцатого века и которые тщетно пытался рассеять Фортунато; они понимали, что если долина По была прекрасным уголком земного шара, то южная Италия стоила гораздо менее, хотя еще и не была опустошена ужасным бичом малярии. Расположенная вне больших путей сообщения, обезлюденная в предшествующие столетия войнами, бедная капиталами и не способная снова привлечь их, малоплодородная, исключая некоторые области, орошаемая немногочисленными и небольшими реками, изрезанная крутыми горами, южная Италия не могла оправиться от ужасных опустошений прошлых столетий. Наибольшее богатство, как было при начале римской истории и как теперь в Техасе и в наиболее диких местностях Соединенных Штатов, состояло там, после стольких столетий, в громадных стадах овец и рогатого скота, блуждавших без пристанища, которых дюжие рабы каждое лето и зиму перегоняли с гор в равнину и с равнины в горы. Этим скотоводством занималась римская аристократия и небольшое число очень богатых местных землевладельцев. Шкуры и шерсть, без сомнения, продавали в богатых кампанийских городах и в Риме; но если крупные землевладельцы могли извлекать из этого скотоводства некоторую выгоду, то все же оно делало бесплодной, пустынной и бедной всю южную Италию.
193
Diodor., V, 13.
194
См.: Sueton. Aug., 98; Strabo, XVII, I, 7.
195
Strabo, III, II, 6.
196
Plin. N. H., XVII, IV, 31. —По поводу Венафра, обязанного своим богатством культуре оливок, см.: Nissen. Op. cit. Bd 2, 796 сл.
197
Strabo, VI, I, 3.
198
Plin. N. H., IX, UV, 169; XXXII, VI, 61: XXXIII, IX, 130; XXXIV, XVII, 160.
199
Strabo, V, IV, 11; VI, I, 2.