Аврелия – патрицианка Рима
Шрифт:
Знали ли римские матроны о происхождении густых кудрявых волос, которые их рабыни ежедневно прикалывали к затылкам своих повелительниц в виде шиньонов вперемежку с жемчугом и лентами? Разумеется, нет: Евтрапел обращался со знатными клиентками исключительно тонко и вежливо и никогда не осмелился бы даже намеком огорчить своих высокородных посетительниц.
В общем, Гургесу было наплевать на то, что Евтрапел отказывается его выслушать, ссылаясь на свои дела, и, удобно расположившись на скамейке, могильщик дал понять, что беседа займет длительное время.
– Послушай-ка, Евтрапел, – грустно начал он, – ты ведь знал, что я хочу жениться на Цецилии?
– Какой
– Молодой девушке, которая живет вместе со своим отцом недалеко от Большого цирка между Авентином и Палатином. И вот все расстроилось…
– Неужели? – разыграл удивление брадобрей. – Как такое возможно? Неужели добряк Цецилий тебе отказал?
– Добряк Цецилий не мог так поступить: он задолжал мне десять тысяч сестерциев. Его дочь сама не пожелала.
– Разве она нашла себе другого жениха?
Гургес поморщился: вопрос ему явно не понравился.
– Не о том речь, – возразил он, – нашла или не нашла. Проблема в другом…
– Так в чем? – нетерпеливо спросил Евтрапел, который спешил поскорее закончить разговор и выпроводить могильщика за дверь.
– Разве ты сам не догадываешься, Евтрапел? Впрочем, сочувствия от тебя не дождешься. Твои-то дела идут в гору, у тебя куча денег, а мои кровные десять тысяч безвозвратно потеряны, ибо у Цецилия нет ни сестерция. А главное, его дочка меня не любит! – воскликнул он, ударяя кулаком по столу. – Вот посмотришь, это кончится плохо!
Гургес вскочил и, размахивая руками, нервно забегал по комнате. Брадобрей заерзал на стуле, тяготясь присутствием назойливого гостя. Заметив это, Гургес процедил сквозь зубы:
– Что ты дергаешься? Я тебе мешаю? Ты не желаешь меня видеть? Брезгуешь, что ли? Ты ведь еврей, христианин, а значит…
Он осекся на полуслове, потому что из кладовой послышался шум, будто кто-то отскочил от двери, задев ногой пустое ведро, после чего все стихло.
– Евтрапел, ты кого-то прячешь? – насторожился могильщик.
– Прекрати, Гургес, – нахмурился тот. – Служанка возится с ведрами, чтобы идти за водой и мыть полы. Она делает это каждый вечер. Так на чем ты остановился? Начни с начала, если нетрудно.
– Ну ладно, если ты торопишься и вам надо делать уборку… Я постараюсь покороче.
– Я не настолько черствый, чтобы не уделить часок-другой своему другу, – натянуто улыбнулся Евтрапел. – Слушаю тебя внимательно, дорогой Гургес.
– Чуть меньше года назад Цецилий, служивший тогда писцом в Эрарии Сатурна, получил должность мытника. Ему поручили взимать подати с евреев, которые собирались у Капенских ворот. Молю богов, чтобы рано или поздно их поглотил ад! Цецилий захотел поселиться в том же квартале, и мой отец отдал ему внаем наш домик у Большого цирка. Так вот Цецилий, наглый, дерзкий и неуживчивый, как Терсит, не заплатил нам ни одного сестерция, а вдобавок занял деньги и растратил их. Но не будем забегать вперед. Несколько лет тому назад он похоронил жену, и у него осталась единственная дочь Цецилия – такая же строптивая и неблагодарная, как ее родитель. – Могильщик несколько раз вздохнул и добавил: – Каждый день я видел ее по пути в храм Венеры или у окна ее кубикулы. Я кланялся ей и выказывал знаки сердечной привязанности, на которые она отвечала вежливой улыбкой.
– Сколько ей лет? Она хорошенькая?
– О! – оживился Гургес. – Цецилии всего семнадцать, и она прекрасна, как нежный весенний цветок; твои матроны в париках и с приклеенными зубами по сравнению с ней – омерзительные фурии. Фу, подумать противно! Но ты ведь, кажется, видел ее и знаешь, что я нисколько не преувеличиваю.
– Да-да, что-то такое припоминаю, –
Гургес воодушевленно продолжал:
– Так вот, я решил жениться на Цецилии. Мой отец всячески меня отговаривал: дескать, зачем мне бесприданница, почти нищенка? Но я ему растолковал, что все бедствия в семейной жизни происходят по большей части из-за приданого, и он уступил. Притом он понимал, что могильщики с трудом находят себе невест, – такая уж у нас неуважаемая профессия, – снова вздохнул Гургес. – Заручившись согласием своего отца, я пошел к отцу Цецилии. Как видишь, Евтрапел, я вел себя достойно и по всем правилам. Я и в уме не держал никакую интрижку, а вел речь о законном браке, который даст моей супруге подобающее место в обществе. Она бы ни в чем не знала нужды. Да, титулов у меня нет, но живем мы с отцом крепко, не ленимся и честным трудом скопили себе неплохое состояньице. Хватит и нам, и нашим детям.
– Что же тебе ответил Цецилий?
– Принял мое предложение с восторгом.
– А твоя возлюбленная? – оживился Евтрапел.
– Она не сказала ни «да», ни «нет», – признался могильщик.
– Ну, стало быть, надежда невелика.
– Откуда ты знаешь? Женщины часто поступают подобным образом. Что ж ей, тотчас бросаться мне в объятия? – возразил Гургес. – Я никогда в жизни не женился бы на такой вульгарной и легкомысленной особе.
– Положим, ты прав. Что дальше?
– Я подумал, что время – лучший наставник и возложил на него задачу смягчить ее непокорный нрав. Цецилий при этом, казалось, позабыл, что живет в доме моего отца квартирантом. В надежде, что его дочка ответит мне согласием и скоро я стану его зятем, я ссудил ему довольно крупную сумму. Какой я дурак, Евтрапел! Это мерзкое, гнусное воровство! – завопил Гургес, не в силах сдержать ярость при воспоминании о потерянных десяти тысячах сестерциев.
– Дорогой друг, – мягко произнес брадобрей, – Ювенал одному из своих друзей, оказавшемуся в таком же положении, как и ты, посвятил для его утешения мудрое послание. Советую тебе читать поэтов, Гургес: они лучше других людей умеют лить бальзам на наши раны.
– В общем, – перебил его могильщик, – я пребывал в упоении. Хотя дело не сдвигалось с мертвой точки, это не мешало мне повсюду болтать о своей предстоящей свадьбе. Я и в мыслях не допускал, что Цецилия воспротивится обещанию, которое мне дал ее отец. Я доверял ему не меньше, чем, например, тебе.
– Я тебя понимаю и сочувствую, Гургес. Но, по-моему, ты в житейской суете упустил из виду одну весьма существенную вещь.
– Какую?
– Ты не спросил мнение Цецилии.
– У девиц не спрашивают согласия – ты это знаешь лучше меня. Все решает отец, брат или другой старший мужчина в семье. Видимо, Цецилий водил меня за нос, потому что я не аристократ, да к тому же могильщик.
– Значит, все потеряно. Забудь об этом.
– Молоденькие девушки часто капризничают. Они просто-напросто кокетничают: сначала противятся жениху, а на другой день сожалеют о своем отказе.
– Пожалуй, ты прав, но деньги незачем ссужать нищему, да еще такую крупную сумму.
– Я совершил глупость, Евтрапел. Их уже не вернешь.
– Цецилия знает об этом долге?
– Нет, клянусь Юпитером! Занимая деньги, Цецилий попросил меня: «Только ничего не говори дочери!» Когда я послал ей в подарок несколько недорогих безделушек, она отправила их обратно, заявив, что не может принять.
– Скажи-ка мне, – поспешил Евтрапел направить разговор в нужное русло, – ты упомянул о евреях-христианах. Не играют ли они пагубную роль в твоей неудаче?