Айгу! Они не едят личинок шелкопряда!
Шрифт:
Была в доме и ванная комната, в которой унитаз был не подключён к канализации, и вода просто вытекала из него на пол. Стоял он скорее для красоты, и ходить в туалет нужно было во двор, в будку. В ванной мылись с помощью ковшика из большого глиняного горшка, который наполнялся из крана, подключённого к колодцу. Вода была холодной, но в Малайзии в августе так жарко, что другой и не требуется. Помывшись с дороги, мы переоделись и пошли помогать Зин по хозяйству.
Сразу за домом располагались курятники. Суммарное количество кур составляло что-то около двухсот голов. Самые маленькие цыплята жили обособленно, чтобы их не затаптывали другие куры и не отнимали еду. Через стенку от них находился лазарет для больных птиц. В просторной клетке сидело всего три курицы, одна из которых была слепой, другая — хромой, а у третьей была вывернута набок шея, и вся она была нескладная и выглядела очень несчастной. Больных кормили отдельно, особенно тщательно измельчая еду, а ещё для них был организован обогрев в виде лампы. Птицы жались к ней и друг к другу днем
Среди цыплят был один, самый маленький, но тем не менее выдающийся экземпляр, которого Зинаида звала «Тугосеря». У него были большие проблемы с опорожнением кишечника, вызванные какой-то врождённой непроходимостью, и большую часть времени это создание отчаянно тужилось. Его гузку ежедневно смазывали маслом, и хоть это практически не помогало делу, цыплёнок всё равно был активен и охотно клевал корм. Мы прониклись сочувствием и тоже, как и Зин, регулярно подходили проверить, всё ли нормально с маленьким пройдохой. Она вообще бережно и с любовью относилась ко всем птицам, с которыми постоянно разговаривала, повторяя тоненьким голосом: «Ко-ко-ко-ко-ко-ко». Слыша это кудахтанье, мы знали, что Зинаида ходит где-то в районе курятников.
На участке также находился сад, и росли в нем разные деревья, кусты и травы — все и не счесть! Кокосовые пальмы, ямс, лаймовые деревья, драконов фрукт, лемонграсс, папайя! Кроме рамбутанового дерева, было и хлебное, а ещё в саду росла амбарелла — диковинный фрукт, напоминающий по вкусу помесь лимона и незрелого яблока. В первый день мы только и успели, что ознакомиться со всей территорией и полить растения из шланга, как настала пора полдничать. Дядюшка, стоило присесть за стол на веранде, принялся поить всех вкуснейшим китайским чаем и потчевать рамбутанами, а тётушка приносила из кухни то конфеты, то домашнюю выпечку. По-английски они почти не говорили, но если тётушка молча улыбалась, то дядюшка бомбардировал нас отдельными словами, которые зачем-то повторял по два раза: «Чай-чай!» — и наливал очередную пиалу, или «Ешь-ешь!» — и вручал спелый рамбутан, предварительно очистив его от кожуры. Гостеприимство семейства Чоу радовало нас изо дня в день, и мы по возможности старались отвечать тем же.
Каждый день петухи будили нас в шесть утра своими истошными воплями, и каждый день в девять утра, а ещё в шесть вечера мы задавали всем курам корм, обычно вместе с Зин, но иногда с дядюшкой или одни. Нужно было сперва сходить с мешками к соседу, торговцу зеленью, и забрать с его заднего двора гору обрезков, негодных для продажи. Их впоследствии нужно было как следует изрубить с помощью мачете и наполнить травой три ведра примерно на треть каждое. Дальше в ведра забрасывались объедки, которые дядюшке отдавали бесплатно на рынке: в основном рис и лапша. Сверху высыпался черпак промышленного корма, по одному в каждое ведро, а ещё в два ведра из трёх мы добавляли кокосовый жмых. Его также отдавали торговцы после того, как выжимали масло. Цыплята и больные куры этот жмых не получали, так как он был для них слишком грубой пищей. Аккуратно перемешав содержимое, мы заносили ведра в курятники и опорожняли в кормушки. Голодные куры толкались и мешали процессу, и надо было следить, чтобы не клюнули случайно в руку, когда рассыпаешь корм. Также мы наблюдали за поведением пернатых, и если кто-то из них не спешил клевать, а сидел, нахохлившись, в углу, то это был верный признак, что птица заболела, и её нужно поместить в лазарет, иначе зараза могла распространиться на остальных. На третий день курица со свёрнутой шеей умерла, несмотря на все попытки Зин её накормить и полечить традиционными китайскими шариками на основе трав, и её место заняла другая, простывшая из-за дождя. Из клюва у неё капало, и большую часть времени несчастная птица жалась к тёплой лампе.
Иногда мы работали в саду, например, собирая созревшую амбареллу, которая от незрелой отличалась только размером. Иногда приходилось заниматься более неприятными делами, как, например, на второй день — когда пришлось вычистить все курятники, отскребая вонючий помёт от досок. Но любая работа была в радость, потому что мы её делали вместе с Зин, которая к делу всегда подходила с энтузиазмом и не тяготилась никаким трудом, даже самым противным.
Дядюшка увлекался массажем, который делал всем желающим, притом денег не просил, и плата оставалась на усмотрение каждого клиента. Кто-то приносил в дом гостинцы, кто-то давал деньги, а самые бедные либо жадные пользовались его услугами задарма. Зинаида задумала построить специальную беседку для массажа, чтобы было где развернуться, да дело не клеилось: не было подходящих стройматериалов, как и средств на них. Но тут выручил дядя (другой, не дядюшка), у которого от строительства осталась куча досок. Он приехал за нами на большом новом пикапе и отвёз в свой дом, где всё его семейство принялось грузить доски в кузов и громко, как положено у китайцев, галдеть. Дом был на вид довольно богатый, судя по общему убранству, а также большому аляповатому фонтану, установленному во дворе. Доски были под стать дому — сделаны из дорогого дерева твёрдого сорта. До этого у Зин были лишь старые гнилые палеты, из которых она как-то ухитрилась сложить две секции пола в будущей беседке, ну а теперь можно было заменить их качественным покрытием! После того, как галдящие
Большую часть времени, проведённого в доме Зин, мы строили беседку из досок, привезённых с дядиной помощью. Работать в жару тяжело. Древесина была такой твёрдой, что приходилось под каждый гвоздь сначала просверливать отверстие, иначе доски могли расколоться. Ворочать их, длинные и громоздкие, было трудно, и мы втроём выбивались из сил, купаясь в собственном поту. Если бы не циркулярная пила, имевшаяся у Зин, работа бы вообще не продвигалась, а так за четыре дня мы успели положить весь пол. Параллельно разбирали старые палеты. Добытые таким образом гвозди складывали отдельно, чтобы дядюшка мог их продать как металлолом. Он вообще старался как можно большему количеству вещей подарить вторую жизнь и многое утилизировал, забирая у соседей всякий ненужный хлам. Брал и отработанное машинное масло, лишь бы не выливали его в реку. Таким маслом, стоявшим без дела в сарае, мы пропитали старые гнилые доски в основании беседки, чтобы они не так страдали от влаги. Но не всем вещам нашлось применение: например, старый домик для духов так и остался лежать на заднем дворе.
Иногда, когда мы работали в беседке, приезжал отец Зин. Он раньше имел бизнес по продаже древесины, и за два года разбогател и смог купить для своей семьи очень большой и красивый дом. Но потом быстро прогорел и лишился своего богатства. С тех пор о прежних временах напоминает только шикарный дом, а в целом семья Зин живёт очень скромно. Отец не располагает средствами, чтобы поддерживать Зинаиду финансово, но старается помогать, чем может. Два дня он стриг траву, которая сильно разрослась на участке, и иногда заходил к нам в беседку на перекур.
Однажды с утра Зинаида уехала по своим делам, а мы, не зная, чем заняться, решили собрать с амбарелловых деревьев гусениц и прочих вредителей, пожирающих листья. Никакие пестициды здесь в хозяйстве не использовались, поэтому для жучков и червячков было раздолье, и это грозило гибелью урожая амбареллы. Некоторые гусеницы были на вид очень страшными и волосатыми, и с ними требовалось соблюдать осторожность: одно касание, и участок кожи размером со спичечный коробок покрывался волдырями. Другие гусеницы и жуки не были столь опасными, но зато активно сопротивлялись и пытались убежать. Так что борьба с насекомыми и их личинками растянулась аж до самого обеда. Когда мы вернулись с полным ведёрком, чтобы показать дядюшке чудовищную гусеницу с красной головой и рогами, оказалось, что в доме гость.
Это был дядюшкин приятель — малаец по имени Тан, бывший полицейский и притом буддист. Он с энтузиазмом принялся рассказывать о себе. Например, жаловался, что в полиции служить тяжело: «Все дают деньги, а брать нельзя». Только нельзя не потому, что таков закон, а потому что он буддист. А ещё этот своеобразный человек на пенсии развлекался охотой: «В буддизме положено, что убивать ради потехи нельзя, а можно только для еды. Поэтому что убил, то надо съесть. Я однажды убил носатую обезьяну, и ту пришлось съесть, потому что иначе нельзя». Это неловкое оправдание своих дурных наклонностей не произвело на нас особого впечатления. Пока я слушала откровения бывшего полицейского, Паша сорвал немного свежего лемонграсса и заварил чай. Мы стали пить его и отдыхать, пока дядюшка с возгласами: «Ешь! Ешь!» подсовывал то свежий рамбутан, то печенье.
Дядюшка Чоу и его сосед с гостинцами.
К дядюшке постоянно приходили разные люди. Например, частенько заходил сосед, торговец фруктами, и каждый раз приносил гостинцы: то корзину с мангостинами, а то и спелый дуриан. Узнав, что мы очень любим их, он пообещал принести ещё, и на следующий день притащил целых два крупных и спелых плода. Один из них дядюшка разделил между всеми присутствующими, а второй целиком отдал нам, как ценителям. Сезон ещё не закончился, и дурианы были потрясающе вкусными, хоть и излишне, на мой взгляд, духовитыми. За это Зинаида их не любила и практически не ела, в отличие от нас с дядюшкой. Впрочем, не все соседи были одинаковы хороши. Некоторых, таких как старенькая соседка и её муж, Зин недолюбливала, потому что они ничего никогда не приносили, зато очень много ели и всегда пытались что-то унести с собой. Но дядюшка и жадных соседей привечал со своим обычным радушием, невзирая на отсутствие взаимности.