Айгу! Они не едят личинок шелкопряда!

Ерохина Анастасия

За нашими спинами находилось кафе. Когда приехал дядюшка и привёз Пашу, мы сели пить чай со сгущённым молоком и есть блинчики с ореховой начинкой. Китаянка, принявшая заказ, показала цену на пальцах и громко засмеялась, радуясь своей изобретательности. По-английски здесь практически никто не говорил. Позавтракав, прошлись по рынку, а когда вернулись, обнаружили за столиком рядом с Зин долговязого китайца. Это и был Питер. Он жил неподалёку и пригласил нас вместе с дядюшкой к себе в гости. Увидев у него во дворе самый настоящий домик на дереве, дядюшка закричал: «Айюююю! У-у-у-у-у!» и с ловкостью обезьяны вскарабкался наверх: «Хэллоу! Хэллоу!». Спустившись, он залез в беседку, также построенную Питером, и стал кричать и махать рукой уже оттуда, а после осмотрел всю мебель, которую сумел найти. Вскарабкалась на дерево и я, осторожно ступая по узкой лестнице. В домике на полу лежали подушки, и там можно было даже лечь, вытянувшись в полный рост — прекрасное место для отдыха. А вот мебель производства

Питера оказалась странной: в основном это были табуреты, выпиленные из пней, и сложно было представить себе интерьер или обстановку, куда они могли бы органично вписаться. Когда мы насмотрелись вдоволь, а дядюшкины «Айюююю!» окончательно иссякли, Питер отвёл всех обратно на рынок и угостил кофе. Зин познакомилась с ним совершенно случайно, и ей здорово повезло: высокий молчаливый парень был человеком, способным достроить беседку для массажа. Эта деревянная конструкция после нашего отъезда изменилась мало. С тех пор как мы семь месяцев назад положили в ней пол, строительство приостановилось. Нужно было сделать крышу, а это задача не из лёгких, тем более что Зин не хотела банальный крытый соломой шалаш в стиле Оливье. Она планировала совершить набег на заброшенный соседский дом, взять оттуда стройматериалы и возвести деревянную крышу, а потом покрыть её тяжёлой черепицей. Для этого требовался мастер. Питер с радостью взялся за дело: приезжал практически каждый день со своими инструментами и работал до самого вечера. Вот и в тот день, пока мы торговали на рынке, он допил кофе и отправился к Зин возиться с беседкой, куда мы уже успели натаскать черепицы и досок из соседского дома.

Вернувшись на рынок, мы стали снова помогать Зин в её нелёгком деле, хотя время было уже почти десять, и народу значительно поубавилось. У нашего прилавка разразился небольшой скандал: пришла хозяйка и стала требовать деньги, хотя за право торговать уже было уплачено. После долгого препирательства, сопровождаемого криками и размахиванием руками, было решено внести дополнительную плату, тем более речь шла о сумме меньше доллара. Однако принципиальность нашей китаянки не позволила ей согласиться с хозяйкой сразу. Швырнув деньги, она закричала, что в следующий раз не заплатит ни копейки, если ей не выдадут квитанцию или чек.

Настало время собирать товар и ехать домой. Нераспроданные остатки погрузили в машину, где стало гораздо больше места, чем прежде, так что поместился и Паша. Мы купили немного яблок, чтобы сварить китайцам кисель, и после короткого перерыва на сон в душном гараже стали его готовить. Много времени это не заняло, и через полчаса я уже поставила кружки, полные горячего густого напитка, перед дядюшкой, Зин и Хадиджей. Как ни странно, брезгливую англичанку уговаривать не пришлось, а вот китайцы с большой настороженностью стали пробовать кисель, причём сперва разузнали, из чего он сделан, а потом уже пригубили. Зин сказала, что это похоже на сопли, а вот дядюшка, к большому моему удивлению, проникся, и после традиционных возгласов: «Айююю! Хаучшы!», стал быстро черпать ложкой из кружки, поднесенной поближе ко рту, а потом и вторую опустошил такой же методой. В целом слизкий напиток, идентифицированный как «кисэл» за неумением произнести это слово иначе, понравился и в холодильнике долго не простоял.

Вернулась тётушка. Миниатюрная пожилая китаянка сразу же уселась на веранде с толстенной пачкой золочёной бумаги, которую, как я уже писала, здесь принято сворачивать в фантики и сжигать, чтобы умаслить умерших родных в загробном мире. С моей и Хадиджиной помощью дело стало продвигаться быстро, и когда два мешка были заполнены, тётушка отправилась в дом и принялась кухарить. К большому дядюшкиному удовольствию, к обеду она приготовила его любимую солёно-сушёную вонючую рыбу. Неожиданно это странное лакомство стало нравиться и мне, да и прочая тётушкина стряпня была, как обычно, выше всех похвал. За столом слово «хаучшы» не покидало наши уста.

К этому времени крючок и дешёвая акриловая пряжа, случайно купленные ещё полгода назад в Бангкоке, постепенно превратили меня в заядлую вязальщицу. Тётушке были вручены тёплые носки, связанные на Лангкави, со словами, что у нас, русских, принято ноги держать в тепле, и что если она простудится, то пусть непременно намажет ноги бальзамом «Звёздочка», подаренным дядюшке, и наденет на ночь мой подарок. Конечно, это не самая необходимая в тропической Малайзии вещь, но кроме носков я всё равно ничего вязать не умела. Тётушкины ножки оказались совсем крошечными, и в новых носках утопали, как в валенках. Хадиджа, завидев подарок, захотела такой и себе, и я успела до отъезда связать ещё одну пару, разъяснив ей, что вязание крючком никакой не исключительно карибский народный промысел, как она считала, а также и наш, исконно русский. Зинаида же, понаблюдав за тем, как снуёт туда-сюда крючок, сказала, что такое ей уж точно не по зубам. Для неё я связала несколько штук разных овощей: баклажан, морковь, свёклу и перец чили.

Наступил праздник — день коронации султана, который в Малайзии является выходным. Семейство Чоу пригласило в гости толпу китайцев. Тётушка наготовила разносолов — салат с шампиньонами и брокколи да суп на костях «ба ку тэ», и даже сварила курицу, одну из тех, что бегали во дворе.

Дядюшка напоил желающих китайским чаем на веранде. После того, как тётушка с умилением продемонстрировала всем вязаную свёклу моего производства, пара китайцев отправилась помогать Питеру строить беседку, а большинство стало дуться в карты. Зрелище это было препотешное: играли они с большим азартом и шумом, хотя ставки были копеечные. Мы же занялись сооружением бамбуковой пирамиды в помощь побегам гороха, и большую часть дня провели под маракуйей, отщипывая сухие побеги у лозы. Зин сказала, что так листья получат больше света, а плоды будет лучше видно.

В другой день в гости зашёл уже знакомый нам малаец Тан, тот самый, что сочетал буддизм с любовью к охоте, и принёс новую порцию небывальщины и всяких врак. Например, он показал нам с Пашей фото себя на фоне клетки с удавом, очевидно сделанное в зоопарке, и стал хвастаться тем, что держит у себя разных опасных змей. На другой фотографии он стоял на фоне стены, сплошь увешанной охотничьими трофеями, в основном черепами животных, и сказал, что это у него дома, хотя интерьер скорее напоминал внутреннее убранство дворца. Показом фотографий старый пройдоха не ограничился, и долго рассказывал про свою трудную и опасную службу в полиции: «Теперь-то преступления совсем не раскрываются. А всё почему? Потому что подозреваемых больше нельзя бить! То ли дело в девяностые! Тогда, если вдруг кто отказывался говорить, стоило сунуть ему пару раз в морду, и дело сделано! А теперь, теперь всё плохо…». Также, сделав загадочное лицо, Тан поведал, что однажды на него навела порчу красивая женщина, конечно, предварительно отвергнутая, и он чуть не умер: «Пошёл я к монаху, а тот снял порчу с помощью ритуала, но наказал мне три дня быть осторожным и ни в коем случае не бить посуду, даже пластиковую чашку нельзя было расколоть — иначе не сработает! Пришлось сидеть всё это время в комнате, но зато заклятие спало». На прощание он предложил нам сфотографировать его фотографии на телефон, но мы с недоумением отказались, и малаец отправился восвояси.

Как-то раз тётушка нашла в ворохе вещей для стирки птенца, очевидно выпавшего из гнезда где-то под крышей дома. Все долго ахали и охали над ним, а потом дядюшка посадил найдёныша на куст, но родители боялись подлетать к нему из-за близости людей и только порхали с ветку на ветку с пронзительным писком. Упитанный пернатый младенец изо всех сил размахивал крыльями, но летать ещё не умел и самостоятельно спастись не мог. Тогда Паша сделал гнездо из половинки кокоса и посадил птенца под стреху сарая, подальше. И все вроде бы наладилось: птицы стали летать туда, и мы надеялись, что они своё чадо покормили. Но на следующий день, когда Паша, продолжающий беспокоиться за судьбу птенца, полез проверять, гнездо оказалось пустым. Хотелось бы думать, что родители просто перенесли своего отпрыска в другое, более безопасное место, но возможно, птенец снова свалился вниз и был съеден какой-нибудь из местных собак.

Спасённый птенец.

По традиции, сложившейся в доме Чоу, любого, присевшего за стол на веранде, дядюшка начинал поить чаем и потчевать китайскими сладостями, так что пришлось выучить новую фразу: «Уо хэн бао!», чтобы объяснить, что еда больше не лезет. По-китайски это значит: «Я сыт». Иначе он расстраивался и вопрошал: «Нот гуд?», и тогда мы убеждали его, что вовсе нет, и что это «Вели вели вели гуд!», а вот Хадиджа не стеснялась, и если предложенные яства ей не нравились, недовольным выражением лица сообщала об этом всему окружающему миру. Особенно она не любила красную фасоль, в Азии считающуюся десертом, а дядюшка всё время забывал и потчевал её паровыми булочками бао именно с этой начинкой. В итоге англичанка обкусывала тесто по краям, а серединка доставалась Паше, который никогда не брезговал доедать за другими, особенно если дело касалось сластей.

Время в гостеприимном доме Чоу пролетело, как и в прошлый раз, незаметно. На нашу смену приехали волонтёры из Вьетнама, а мы с Пашей решили последние два дня провести на Пенанге, на что китайцы с пониманием сказали: «А-а, жрать едете!». Это было отчасти правдой. Не зря же Джорджтаун является Меккой для любителей азиатской кухни, куда приезжают гурманы со всего мира. Оказалось, что туда же, на Пенанг, отправилась после расставания с Заинолом и венгерская волонтёрша Панни Барош. С ней мы провели целый вечер, напившись чаю сначала у китайцев, а потом и у индийцев. Было приятно вспомнить былые времена. В Джоржтауне Панни осела в очередном хостеле, где работала за еду и ночлег практически безо всякой коммуникации с принимающей стороной, но если мы бы от такого приёма сбежали через два дня, почтенную преподавательницу йоги ситуация абсолютно устраивала. После работы она ходила по барам и клубам, и рада была уже тому, что не надо платить за жильё. Выяснилось, что у нас с ней совершенно разные взгляды на волонтёрство в путешествии, и работать на ферме где-то в глуши, где нет тусовки, Панни не согласилась бы ни за какие коврижки. Тепло распрощавшись с ней, мы договорились, что если когда-нибудь будем в Будапеште, обязательно выйдем на связь.