Азеф
Шрифт:
– Сегодня утром, - заговорил он.
– Брешковская говорила, что какой-то Каляев приедет к воскресенью в Берлин. Я с ним должен увидеться. Вы его знаете?
– Это мой друг.
– Вы думаете, он подходящ для нашей работы?
– Безусловно. Он едет только для этого. Берите его обязательно, Иван Николаевич.
– Я беру только того, кого считаю сам нужным взять. Азеф помолчал. И вдруг улыбнулся засветившимися глазами, отчего всё его лицо приняло ласковое, почти нежное выражение.
Когда
7
– Хороший вечер, - проговорил Азеф. Савинкову показалось, что выйдя из кафе, Иван Николаевич стал проще и доступнее.
– Если с вами пошли по одной дорожке, а может еще и висеть вместе придется, - гнусаво говорил Азеф, - надо хоть поближе познакомиться. Вы ведь из дворян?
– Дворянин. А что?
– Я еврей, - улыбнувшись, сказал Азеф, - две больших разницы. Вы учились, кажется, в Варшаве? Ваш отец мировой судья?
– Откуда вы знаете?
– Гоц говорил. Только не понимаю, зачем вы пошли в революцию? Жили не нуждаясь. Могли служить. Зачем вам это?
– То есть что?
– Революция.
Савинков коротко рассмеялся.
– А декабристы, Иван Николаевич? Бакунин? Ну, а Гоц? Он же ведь богатый? Вы странного мнения о революционерах.
– Исключения, - бормотнул Азеф.
– Ну, а зачем же вы в революции? Вы инженер? Азеф мельком глянул на Савинкова.
– Я другое дело. Я местечковый еврей, не мне, так кому ж и делать революцию. Я от царского правительства видел много слез.
– И я видел.
– Что значит, вы видели? Видели одно, вы чужое видели. Я свое видел, это совсем другое.
– Ну, да ладно. Мне пора. Стало быть не забудьте в воскресенье в 12 в кафе Бауер.
– Простившись, Азеф повернул в обратную сторону.
Над Женевским озером, в тучах, выплыл матовый полулунок. Азеф не видел его. Он шел тяжело раскачиваясь. Возле знакомого кафе, на рю Жан-Жак Руссо, Азеф стал оглядываться по сторонам, ища женщину.
8
– Как рад, что зашли, - приподнялся в кресле Гоц.
– Я назначил? Позабыл. Так устал, было собрание, но ничего, потолкуем.
Гоц был еще мертвенней и бледней.
– Вы были у Виктора и Ивана? Они говорили. На товарищей вы произвели прекрасное впечатление. Иван Николаевич берет вас к себе. Он разбирается. Он большая величина. Вам надо будет всецело подчиняться ему, без дисциплины дело террора гроша ломаного не стоит... Да, Иван Николаевич о вас очень хорошо отозвался. Стало быть завтра поедете. Кроме вас едут еще два товарища. Паспорта, явки, деньги, всё у Ивана Николаевича. В организационные планы и технику мы не входим.
Глядя на Гоца, Савинков думал:, "нежилец, жаль".
– Ну, о делах вот собственно всё. Ваше желание
– Гоц оборвал, любовно глядя на Савинкова: - молодого, перенесшего тюрьму, крепость, ссылку, теперь идущего на смерть.
– Вы знаете на кого?
– Предполагаю.
– На Плеве, - тихо сказал Гоц.
– Вы понимаете насколько это необходимо, насколько ответственно? Ведь он нам бросил вызов, заковывает Россию в кандалы.
– Я считаю за величайшую честь, что выхожу именно на него.
– Может быть мы и не увидимся больше. Давайте останемся друзьями, вы можете сделать многое: вы смелы, образованы, талантливы, берегите себя, Борис Викторович. Скажите, вы ведь пишете? Вашу статью в № 6 "Рабочего дела" Ленин страшно расхвалил в "Искре". Знаете? Но статьи - одно. А у вас беллетристический вид. Скажите, не пробовали?
– Пробовал, - сказал Савинков.
– Вот недавно написал.
– Что?
– Рассказ.
– О чем? Расскажите, это интересно!
– заволновался Гоц.
– Выдумка из французской революции. Называется "Тоска по смерти".
– По смерти?
– переспросил Гоц.
– Тоска? Не понимаю. Расскажите.
– Сюжет простой, Михаил Рафаилович. В Париже 93-го года живет девушка, дочь суконщика. Отец ее влиятельный член монтаньяров, партия идет к власти, семья живет в достатке. Жанна весела, спокойна. Но вдруг однажды она подходит к окну и бросается в него. Все в отчаяньи, не понимают причины самоубийства. Разбившуюся Жанну вносят в дом. Возле нее рыдает мать. Все спрашивают Жанну о причине, но Жанна на всё отвечает "я не знаю". А через несколько минут умирает и шепчет "я счастлива".
Гоц забеспокоился.
– Всё?
– сказал он.
– Всё.
– Только и всего? Так и умерла? С бухты барахты бултыхнулась в окно? Неизвестно почему?
– Рассказ называется "Тоска по смерти".
– Я понимаю, - загорячился Гоц.
– Но это же упадочничество! Здоровая девушка бросается в окно и говорит, что она счастлива.
– Может быть она была нездорова?
– улыбнулся Савинков.
– Ну, конечно, же! Она у вас психопатка! Очень плохой сюжет. И как вы до этого додумались? Не знаю, может вы хорошо написали, но выдумали очень плохо. И зачем это вам, революционеру?
Гоц помолчал.
– Идете на такое дело и вдруг такое настроение. Что это с вами? У вас действительно такое настроение?
– Нисколько.
– Как же это могло взбрести?.. Знаете что, Борис Викторович, - помолчав, сказал Гоц, - говорят, у надломленных скрипок хороший звук. Это наверное верно. Но звучать одно, а дело делать - другое, - вздохнул Гоц. Я вас так и буду звать: надломленная скрипка Страдивариуса! А? А стихи вы пишете?
– Пишу.
– Прочтите что нибудь.