Азеф
Шрифт:
Доев вишни, словно кончив лекцию, Чернов встал и подал руку.
– Да, молодой человек, - говорил он, провожая Савинкова, - борьба требует святых жертв, ничего не поделаешь, должны приносить. Зайца, как говорится, на барабан не выманишь. Должны из любви к нашему многострадальному народу, да, прощайте!
По женевской улице Савинков шел, покручивая тросточкой.
– Занятно, пробормотал он. Больше чем о Чернове думал он об "Иване Николаевиче". Странное чувство оставил в нем этот брюхастый урод на тонких ногах, с пудовыми
– Азеф понравился Савинкову: - в уроде была сила.
5
Через три дня, идя по Большой Набережной, Савинков смотрел на белосиний Монблан. По озеру бежали гоночные лодки с загорелыми выгибающимися телами гребцов. Мальчишка-булочник в фартуке и колпаке, провозя в вагончике булки, поклонился Савинкову, как знакомому. День был горяч, душен. Придя домой, Савинков разделся, в белье лег на диван. Но вместо дум он почувствовал, как качается, плывет в дрёме тело.
Короткий звонок заставил его приподняться. На звонок не ответили ничьи шаги. Мадам Досье ушла в церковь. Савинков, накинув пальто, пошел к двери. Раздался второй звонок. Стоявший видимо решил достояться.
– Кто тут?
– спросил Савинков, и, глянув в глазок, увидел темножелтое лицо и вывернутые губы Ивана Николаевича.
– Что это вы как конспиративны, в глазок смотрите,
– гнусавым смешком пророкотал Азеф, идя по коридору.
– Ах, да вы без порток, спали, что ль?
– Посидите, пожалуйста, я сейчас, Иван Николаевич. Стоя у окна, Азеф смотрел на улицу. Бросил взгляд на стол, где лежали исписанные листы. Отойдя, тяжело сел в кресло, опустил голову. Он походил на быка, который может сорваться и пропороть живот.
Когда вошел Савинков, может длилось это час, может секунду: - Азеф смотрел на Савинкова, Савинков на Азефа. "Как из камня", - подумал Савинков.
– Мне говорили, вы хотите работать в боевом деле?
– гнусаво произнес Азеф, - правда это?
Темные, беззрачковые глаза и всё выражение лица стали вдруг ленивыми, почти сонными. Азеф был в дорогом сером костюме. Ноги обуты в желтые туфли, галстук зеленоватый.
– Да, вам говорили правду.
– Почему же именно в боевом?
– медленно повернул голову Азеф и глаза без зрачков, исподлобья уставились на Савинкова.
– Эта работа мне психологически ближе.
– Пси-хо-ло-гиче-ски?
– процедил Азеф. И вдруг внезапно расхохотался высоким, гнусавым хохотом.
– А вы знаете, что за эту психологию надо быть готовым к веревочке?
– и Азеф чиркнул рукой по короткому горлу.
– Вы не курите?
– раскрыл портсигар Савинков. Азеф как бы не заметил портсигара. Встал, раскачивая колоссальное тело на тонких ногах, прошелся по комнате. Савинков заметил, ступни, как и руки, маленькие. Азеф стоял у окна, глядя на улицу. Не поворачиваясь, проговорил гнусавым рокотом:
– Хорошо, вы будете работать в терроре. Повернувшись, сказал
– Беру только потому, что просил Гоц и бабушка, так бы не взял, тут много шляется.
– Не глядя на Савинкова подошел к столу. На столе лежали нелегальные брошюрки: "Народная воля", "За землю и волю", Азеф, взяв одну, пробормотал:
– Ну, что, хорошие книжки?
– Да, как вам сказать...
– Эти книжки сделают то, что у России через несколько лет косточки затрещат, - гнусаво проговорил Азеф и, взяв мягкую шляпу, пошел к двери. У двери остановился.
– У вас деньги есть?
– Вынув из жилетки две бумажки, кинул на стол. Завтра в восемь, в кафе "Националь", я найду вас, - и мотнув бычьей головой без шеи, Азеф скрылся за дверью.
6
На Монбланской набережной в кафе "Националь" играл оркестр. Черными фрачными фалдами трепыхали лакеи. Веранда выходила на Женевское озеро. За озером виднелись далекие горы.
По озеру скользили яхты, лодки, пароходы. С озера тянул сыроватый ветер. За столиками, у перил пили какие-то напитки две мощеобразные англичанки. Были тут и французский писатель, и румынский министр, и два прусских офицера в штатском.
В сумерках и Азеф смотрел на играющую огнями воду. Он ни от кого не отличался, походя на директора какого-нибудь концерна. На безымянном пальце у него бриллиант. В белом костюме рядом с ним сидел элегантный молодой человек, по виду могший быть секретарем директора концерна.
Несколько наперев жирной грудью на стол, Азеф проговорил тихим рокотом:
– Вам скоро надо ехать в Россию. Ставим крупное дело. Послезавтра выедете в Германию, поживите, выверите, нет ли слежки. Если будете чисты, проедете в Берлин, а там, в воскресенье встретимся в 12 дня в кафе Бауер на Унтер ден Линден.
Англичанки чему-то смеялись. Толстый француз с тонкокурчавыми волосами читал "Матэн". Возле него мальчик с бледным личиком ел пирожное. Рыдала скрипка и в такт танцам Брамса в оркестре качался первый скрипач.
– Прекрасно, но если я иду на дело, не находите ли вы, что мне надо знать несколько побольше, чем то, что вы сейчас сказали, - отпивая вино, проговорил Савинков.
– Если будете убивать, то не неизвестного, а определенное лицо, - лениво проговорил Азеф. В Берлине дам указания, явки, всё узнаете, - прогнусавил он, скучно осматривая террасу.
По террасе шла женщина, смуглая, черные волосы лежали взбитым валом, она походила на креолку.
– Не плоха?
– улыбнулся в бокал Азеф. Эфиопские, мясистые губы расплылись в непонятное с первого взгляда.
– Вы женаты? Где ваша жена?
– В Петербурге.
– Скверно. За ней могут следить. Вы ей писали?
– Нет.
– Не пишите. Наверняка следят. Где она живет?
– На Среднем. А вы женаты, Иван Николаевич?
– Моя жена в Швейцарии, - нехотя ответил Азеф.