Азеф
Шрифт:
Савинков узнал бы его среди миллиона людей: та же легкая, молодая походка, насмешливые глаза, нервные жесты, странная улыбка.
Янек!
Каляев бросился.
– Вы с ума сошли, - проворчал Азеф.
– Ваши объятия обратят внимание, это не Россия.
Азеф хрипел, был взбешен. Чтоб скорей кончить разговор, проговорил быстрым рокотом, который уже знал Савинков:
– Мне сказали, вы хотите работать в терроре?
– Да, - громко сказал Каляев.
– Давайте говорить тише, - недовольно пророкотал Азеф, - почему именно в терроре, а не на другой работе в партии?
– Если у вас есть время, - заносчиво откидывая голову, признак, что
– Иван Николаевич, я знаю Янека с детских лет. Если я иду в террор, то мое ручательство...
Каляев вспыхнул. Глаза потемнели, его оскорбили.
– Сейчас, - равнодушно пророкотал Азеф, - мне люди не нужны. Возвращайтесь в Женеву. А если понадобитесь, я вызову.
– Я не могу вас ни в чем уговаривать, - еще заносчивей сказал Каляев, заносчивость подчеркнулась польским акцентом.
– Я служу партии и делу освобождения России. Я буду работать там, где найду более нужным и целесообразным.
– Каляеву изменило самообладание, оборвав, он глядел ненавистным взглядом на урода в сером костюме.
Азеф под взглядом Каляева отвел глаза.
– Стало быть, говорить нам не о чем, - резко зашумев стулом, встал Каляев.
– Может, ты меня проводишь, Борис?
11
Когда они вышли, Азеф сидел еще минут десять.
"Zahlen", - махнул он лакею и, заплатив, тяжело поднялся.
Азеф шел по Унтер ден Линден, как купец в воскресенье, раскачиваясь находу. Встречные проститутки смотрели на него с удовольствием. Он был в дорогом костюме, с большим животом. Это их профессионально волновало.
12
– Янек, он тебе не понравился?
– Не понравился?
– захохотал Каляев нервным глухим хохотом.
– Я в жизни не видел отвратительней этого толстопузого купца.
– Каляев был возбужден. На бледном лице выступили красные пятна. Его оскорбили в заветном, оттолкнули от дела жизни, от убийства во имя России, во имя любви Каляева к людям.
Извозчик въехал под каменные ворота Ангальтского вокзала. У вокзала, среди спешащих людей Савинков и Каляев крепко обнялись, прощаясь.
13
Красавец мужчина, бывший кавалерист, театрал-любитель, прозванный "корнетом Отлетаевым", волновался в Париже на рю де Гренель 79. Это был заведующий заграничной агентурой департамента полиции Леонид Александрович Ратаев. Даже не Ратаев, а Рихтер. Но Ратаев-Рихтер был далеко неглуп. А волновался потому, что в департаменте вилась сеть интриг, жалоб, сплетен, а от Азефа два месяца уже не было сведений.
Ратаев долго что-то обдумывал. Наконец стал выводить изящным почерком, отводя удары и сплетни департамента:
Дорогой Алексей Александрович! Вашу в полном смысле шифрованную телеграмму я получил и не могу скрыть, что содержанием ее крайне огорчен. Суть в том недоверии ко мне, признаки коего я замечаю со стороны департамента. Но смею думать, что я своей многолетней службой не заслужил этого и вы упрекаете меня незаслуженно. Так, еще недавно, удар, занесенный над жизнью господина министра внутренних дел, статс-секретаря фон Плеве, был отведен именно руководимым мной сотрудником. И разрешите мне вкратце напомнить вам обстоятельства этого дела: - 11 октября 1902 года совершенно секретным письмом на ваше имя я сообщил, что боевой организацией выработан план покушения на жизнь министра внутренних дел статс-секретаря фон Плеве. Предполагалось открытое нападение на улице на карету министра двух всадников, вооруженных пистолетами большого калибра системы Маузера, были уже подысканы исполнители, изъявившие готовность пожертвовать собой. То были два офицера,
33 Артиллерийской бригады Евгением Григорьевым, слушавшим лекции в Михайловской академии. Именно мои сведения, я подчеркиваю это, послужили основанием как к аресту поручика Григорьева, так и к получению от него известного откровенного показания, явившегося главной уликой против Гершуни и Мельникова, благодаря чему оба они были своевременно заарестованы и присуждены к смертной казни, замененной пожизненным заключением. Таким образом моей работой и работой секретного сотрудника, руководимого мною была спасена жизнь министра внутренних дел, статс-секретаря фон Плеве. Предлагая вспомнить вам мою работу по департаменту и особенно обращая внимание ваше на вышеизложенное, думаю, что вы согласитесь, что интриги вокруг моего имени, имеющие целью скомпрометировать в ваших глазах меня и руководимого мной секретного сотрудника, являются злостными и для нашего общего дела вредными.
Искренно преданный вам Л. Ратаев.
Р. S. На днях посылаю вам новые интересные данные. Письма отправляйте на 79 рю де Гренель.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1
Вячеслав Константинович Плеве был человеком сильным и холодным. Замкнутый мальчик с туманными глазами, приемыш польского помещика, он не знал ласк в детстве. Одни говорили, что отец его церковный органист; другие, что смотритель училища, третьи, что аптекарь, никто не знал родителей Плеве. Он был сирота.
Когда Славе, как звал его помещик, исполнилось 17 лет, Слава донес генералу Муравьеву на приемного отца. Польского помещика генерал повесил. У мальчика была воля. Он мечтал о головокружительной карьере.
Учась на медные гроши, пешком месил грязь большой дороги, возвращаясь с каникул в университет. Мечты не покидали. Властный, гибкий, самоуверенный, переменил католичество на православие. Уже шел высоко по бюрократической лестнице. Победоносцев называл его "негодяем", ибо был слух, что Плеве через провокаторов замешан в убийстве губернатора Богдановича. Плеве был тщеславен и ненавидел людей.
Ни пост директора департамента, ни пост товарища министра не удовлетворяли его полностью. Только раз в жизни Плеве был счастлив. Это было в апреле, когда Балмашов убил Сипягина. Генерал-адъютант сообщил монаршью волю назначения Плеве. Плеве ехал по Дворцовой набережной. Черный куб лакированной кареты плавно колыхался на рессорах, цокали подковы коней. Это были счастливые минуты.
Рысаки стали у подъезда дворца. Плеве поднимался по Иорданской лестнице. Первыми здоровались министр двора барон Фредерикс, дворцовый комендант генерал Гессе. По пожатию рук, наклону голов Плеве знал уже, кто он. Твердо пошел по Аван-залу. Император вышел навстречу ласково, любезно. Плеве показалось, что у него слегка кружится голова.
Морщась от света, Николай II сказал:
– Вячеслав Константинович, я назначаю вас вместо Сипягина.
Плеве чуть побледнел.
– Ваше величество, я знаю, злоумышленники меня могут убить. Но пока в моих жилах есть кровь, буду твердо хранить заветы самодержавия. Знаю, что либералы ославят меня злодеем, а революционеры извергом. Но пусть будет то, что будет, ваше величество.